«Авиньонские девицы» (1907)
Смотрю на «Авиньонских девиц» и понимаю: это не картина. Это — диагноз. Поставленный не обществу, а самому себе. Пятеро женщин с телами из осколков стекла и лицами-масками. Они не соблазняют. Они обвиняют. И за этим стоит человек, который так и не решил, что для него женщина — богиня, демон или просто набор геометрических фигур.
Пикассо и женщины — это вечный танец, где партнерши постоянно спотыкаются о его собственные страхи. Он был не просто художником. Он был творцом-тираном, который входил в жизнь женщины как ураган, чтобы перекроить ее по законам своего искусства. Он не любил — он поглощал. Он не рисовал с натуры — он разбирал на составные части, чтобы понять механизм, который так пугал и манил его.
Его отношения с женщинами — это история о том, как влюбленность превращалась в живопись, а ревность — в кубизм. Каждая новая муза была новым экспериментом. Сначала он писал их прекрасными, почти классическими. Но очень скоро красота начинала казаться ему подозрительной, обманчивой. И тогда он приступал к художественному вскрытию.
Вот они, эти пять женщин. Они — ключ ко всему. Это момент, когда Пикассо перестал притворяться. Он больше не пытался льстить зрителю или своей модели. Он вывернул наизнанку сам акт восприятия.
- Секс здесь — это не наслаждение, а тревожный, ритуальный акт. Тела не гибкие, а угловатые, опасные.
- Страх — это африканские маски на лицах. Он буквально надел на женщин личины своих собственных кошмаров, своих древних, племенных ужасов.
Фрейд бы сказал, что это чистейшая сублимация — когда невыносимая напряженность между желанием и страхом нашла выход не в личной жизни, а в творчестве. Он боялся женщин, а потому разобрал их на части, чтобы обезвредить. Он вожделел к ним, а потому выплеснул это влечение на холст в виде грубых, почти варварских форм.
Каждая женщина в жизни Пикассо была как новый стиль в его искусстве. Смотришь на картины и будто листаешь его личный дневник, где вместо слов — формы и цвета.
Вот Ольга Хохлова — балерина, брак с которой сначала рисовался красивым и строгим, как классический портрет. Но потом эти четкие линии стали давить, как слишком тесные рамки.
А вот Мария-Тереза Вальтер — вся из плавных, чувственных изгибов. Ее образ на полотнах — это сон о юности, мягкости, какой-то животной нежности.
И тут же — Дора Маар. Ее он буквально разрывал на части в своих картинах. Плачущая женщина, собранная из острых лоскутов — это же не просто портрет, это крик души, его или ее, уже не разберешь.
Он не просто любил их. Он ими пользовался — как кистями. Входил в их жизнь, как на территорию, с мольбертом и мастихином в руках. Изучал ландшафт их душ, зарисовывал каждую трещинку, а потом… перемещал на холст и шел дальше. Оставлял после себя не сломанные судьбы (хотя и их тоже), а шедевры. Картины были его трофеями, доказательством: «Я был здесь. Я владел этим».
Так что «Авиньонские девицы» — это не про бордель. Это его первая лаборатория, где он только начал ставить свои опасные опыты. Опыты над формой, над восприятием, над женщиной. И самый главный подопытный кролик в этой лаборатории был он сам. Он так и остался в заложниках у своих демонов, прикованный к мольберту на всю жизнь.
Автор: Амирова Ирина Даниловна
Психолог, Сексолог
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru