— Вы хоть представляете, в каком он сейчас состоянии? Он раздавлен, уничтожен! Ему нужна поддержка, а не вот это вот все!
Анна Сергеевна растерянно смотрела на женщину, стоявшую на пороге ее скромной квартиры. Тамара Петровна, ее сватья, выглядела так, словно сошла с обложки журнала о деловых женщинах: идеально скроенное пальто цвета кэмел, дорогая сумка, безукоризненно уложенные светлые волосы. От нее пахло терпкими, уверенными в себе духами, которые заполняли собой весь тесный коридор. Сама Анна Сергеевна, в домашнем халате и стоптанных тапочках, чувствовала себя на ее фоне маленькой и неуместной.
— Тамара Петровна, здравствуйте. Проходите, что же вы на пороге… — пробормотала она, пытаясь собраться с мыслями. Визит был полной неожиданностью.
— Проходить? — сватья окинула ее презрительным взглядом. — Анна Сергеевна, я приехала не чай распивать. Я приехала поговорить о вашей дочери. О том, что она сделала с моим Кириллом.
Сердце Анны Сергеевны тревожно екнуло. Последние три недели, с тех пор как Лена вернулась домой с одним чемоданом, осунувшаяся и молчаливая, были сущим адом. Дочь заперлась в своей комнате и в своей боли. На все вопросы матери она отвечала либо молчанием, либо коротким: «Мам, пожалуйста, не надо. Я потом все расскажу». Анна Сергеевна не лезла, давая дочери время прийти в себя, но неизвестность ее изводила. И вот теперь, кажется, объяснение явилось само, в дорогом пальто и с обвинениями наготове.
— Что Лена сделала? — тихо переспросила Анна Сергеевна, чувствуя, как холодеют руки.
— Что сделала? — Тамара Петровна teatralnie всплеснула руками, едва не задев косяк. — Она опустошила его! Морально и финансово! Выпотрошила, как рыбу, а теперь требует денег! Я получила копию ее… ее иска! Алименты! Вы в своем уме? После всего, что мой сын для нее сделал! Он ее на руках носил, пылинки сдувал, а она…
Сватья запнулась, подбирая слово, которое не было бы совсем уж оскорбительным.
— Она оказалась обычной хищницей. Приспособленкой.
Анна Сергеевна смотрела на нее, и внутри поднималась глухая волна протеста. Она знала свою Лену. Тихую, домашнюю, немного нерешительную девочку, которая в школе краснела у доски и больше всего на свете любила читать книги, сидя в старом кресле у окна. Хищница? Это было не про ее дочь.
— Тамара Петровna, я не совсем понимаю, о чем вы. Какие алименты? Они с Кириллом развелись? Лена мне ничего не говорила.
— Ах, она вам не говорила? — усмехнулась сватья. — Какая скрытная девочка! Да, они разводятся. И ваша дочь подала на раздел имущества и алименты на свое содержание. На свое! Здоровая молодая женщина хочет сидеть на шее у мужчины, которого сама же и бросила, обобрав до нитки!
От напора и яда в голосе Тамары Петровны у Анны Сергеевны закружилась голова. Она прислонилась к стене.
— Какое имущество? У них же ничего не было, кроме съемной квартиры… И Кирилл всегда так хорошо зарабатывал.
— Вот именно! — подхватила Тамара Петровna, ее голос зазвенел от праведного гнева. — Он зарабатывал, а она тратила! Наряды, рестораны, поездки! Он влез в долги, чтобы удовлетворять ее аппетиты! Продал машину, чтобы оплатить их последнее «романтическое путешествие»! А когда деньги кончились, она просто собрала вещи и ушла. Классическая схема. Ваша дочь обобрала моего сына до нитки, а теперь требует алименты!
Анна Сергеевна молчала. Картина, которую рисовала сватья, была чудовищной и совершенно не вязалась с образом ее Лены. Но откуда тогда эта боль в глазах дочери? Откуда этот один-единственный чемодан?
— Я поговорю с Леной, — твердо сказала она, глядя прямо в холодные глаза Тамары Петровны. — Я во всем разберусь. Но я не верю, что моя дочь способна на такое.
— Ах, не верите! — фыркнула та. — Материнская слепота! Откройте глаза, Анна Сергеевна! Ваш ангелочек оказался расчетливой авантюристкой. И передайте ей, что никаких денег она не получит. Ни копейки! У меня достаточно связей, чтобы ее иск остался просто бумажкой. Пусть идет работать, если хочет есть.
С этими словами Тамара Петровна резко развернулась и, стуча каблуками по стертым ступенькам лестницы, удалилась. Запах ее духов еще долго витал в воздухе, как напоминание о неприятном разговоре.
Анна Сергеевна медленно закрыла дверь и прошла на кухню. Села на табурет и обхватила голову руками. В голове шумело. Что происходит? Что же на самом деле случилось между Леной и Кирилlom?
Она застала дочь в ее комнате. Лена сидела на подоконнике, обняв колени, и смотрела на хмурый октябрьский двор. Она так похудела за эти недели, что острые плечи выпирали из-под старого свитера.
— Ленок, к нам приходила твоя свекровь, — мягко начала Анна Сергеевна, присаживаясь на край кровати.
Лена вздрогнула, но не обернулась.
— Что она хотела?
— Она… она обвиняет тебя. Говорит, ты требуешь с Кирилла алименты, что ты его разорила… Лена, доченька, поговори со мной. Что случилось?
Лена молчала так долго, что Анна Сергеевна уже подумала, что ответа не будет. Но потом дочь тихо, почти шепотом, произнесла:
— Я не требую алименты на себя, мама. Я подала на раздел имущества.
— Какого имущества? Тамара Петровна сказала, у вас ничего нет.
Лена горько усмехнулась и наконец повернула голову. Ее глаза, обычно ясные, серые, сейчас казались почти черными от боли и усталости.
— У нас была квартира, мам. Твоя однушка.
Анна Сергеевна замерла. Квартира, которая досталась ей от матери, и которую она, продав, отдала деньги Лене на первый взнос по ипотеке, когда та выходила замуж. Это было их условие с Кириллом: молодые берут ипотеку, но первоначальный взнос — это Ленина доля, ее приданое.
— Как… была? Лена, что ты такое говоришь?
— Мы ее продали. Полгода назад, — голос Лены был ровным и безжизненным, и от этого спокойствия Анне Сергеевне стало страшно. — Кириллу нужны были деньги.
И тут плотину прорвало. Лена начала рассказывать. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, глотая слезы, она вываливала на мать все, что накопилось за три года ее «счастливого» брака.
Кирилл оказался не просто амбициозным программистом, каким он хотел казаться. Он был мечтателем, одержимым идеей быстрого и легкого богатства. Он не хотел годами строить карьеру. Он хотел все и сразу.
— Сначала все было хорошо, — шептала Лена. — Он работал, мы платили ипотеку. А потом он сказал, что это все мелко, что он хочет свой стартап. Что у него гениальная идея, которая сделает нас миллионерами.
Он уговорил ее уволиться с работы. Лена работала корректором в небольшом издательстве. Работа была не денежная, но стабильная и любимая.
— Он говорил: «Зачем тебе горбатиться за копейки? Ты будешь моей музой, моей поддержкой. Будешь заниматься домом, создавать уют, а я буду зарабатывать для нас миллионы». Я поверила, мам. Я была так глупа.
Кирилл уволился со своей работы тоже. Он с головой ушел в свой «проект». Снял небольшой офис, нанял двух таких же, как он, энтузистов. Первые месяцы он был полон надежд, рассказывал Лене о будущих инвесторах, о том, как они купят большой дом за городом и будут путешествовать по всему миру. Лена слушала и верила. Она создавала уют в их маленькой ипотечной квартире, готовила ему ужины и старалась не задавать лишних вопросов.
Деньги быстро кончались. Кирилл становился все более нервным и раздражительным. Он начал просить у Лены ее небольшие сбережения. Потом продал свою машину, уверяя, что это временная мера и скоро он купит новую, гораздо лучше.
— Он говорил, что для успеха нужен образ, — продолжала Лена, глядя в пустоту. — Что нужно встречаться с «нужными людьми» в дорогих ресторанах, носить хорошую одежду. Он покупал себе костюмы, часы… А я… я донашивала старые джинсы. Он говорил, что это инвестиции в наше будущее.
Анна Сергеевна слушала, и волосы у нее на голове шевелились. Этот Кирилл, такой обаятельный, вежливый, который носил ей цветы и называл «второй мамой», представал сейчас в совершенно ином свете.
— А квартира, Лена? Как он уговорил тебя продать квартиру?
Лена всхлипнула.
— Он сказал, что это последний рывок. Что нашелся крупный инвестор, но нужно вложить еще немного денег, чтобы «довести продукт до ума». Он клялся, что через три месяца вернет все в двойном размере. Он стоял передо мной на коленях, плакал… Говорил, что если я ему не помогу, вся его жизнь пойдет прахом. Что он без меня не справится.
Она поддалась. Они продали квартиру, погасили остаток ипотеки, и оставшуюся сумму — почти три миллиона рублей — Лена отдала мужу. Она даже не взяла с него расписку. Он же был ее муж, ее любимый человек.
— И что потом? — глухо спросила Анна Сергеевна.
— А потом ничего, — Лена рассмеялась тихим, истерическим смехом. — Деньги исчезли за два месяца. Инвестор испарился. Проект провалился. Кирилл сказал, что его подвели партнеры, что рынок не готов к его гениальным идеям… Мы остались без денег, без квартиры, без работы. Переехали на съемную.
Именно тогда все и изменилось окончательно. Кирилл стал другим. Из восторженного мечтателя он превратился в угрюмого, озлобленного человека. Он целыми днями лежал на диване, глядя в потолок. А потом… потом он начал обвинять во всем Лену.
— Он говорил, что это я на него давила. Что это я хотела красивой жизни. Что это я виновата, что у него ничего не получилось, потому что недостаточно в него верила. Ты представляешь, мам?
Последней каплей стало то, что он устроился на работу. Не программистом, нет. Простым системным администратором в какую-то контору с зарплатой, которой едва хватало на аренду и еду. А когда Лена сказала, что ей тоже нужно искать работу, он устроил скандал.
— Он кричал, что я его позорю. Что жена «такого человека, как он» не может работать кассиром в супермаркете. А кем я еще могла работать, мам? Без опыта, после трехлетнего перерыва? Я пошла на собеседование втайне от него. Он нашел у меня в сумке распечатку с вакансией. И тогда он сказал… он сказал, что я всегда была для него балластом. Что без меня он бы давно пробился. И что деньги за квартиру… это была плата за то, что он вообще на мне женился.
Лена замолчала, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Анна Сергеевна подошла и крепко обняла дочь. Ее маленькую, доверчивую девочку, которую растоптал человек, клявшийся ее любить и защищать. Внутри Анны Сергеевny кипела ярость. Ярость на Кирилла, на его мать, на собственную слепоту.
— Почему ты подала в суд? — спросила она, когда Лена немного успокоилась.
— Потому что у меня ничего не осталось, мама. Совсем ничего. Я хочу вернуть хотя бы половину денег от продажи квартиры. Это мои деньги, от бабушкиной квартиры. Я не прошу чужого. Я просто хочу иметь возможность начать все сначала. Я не хочу алиментов на себя, это ложь. Я хочу только то, что принадлежит мне по праву. Адвокат сказал, что поскольку деньги были внесены в общий бюджет в браке, я могу претендовать на половину. Это единственный шанс.
Теперь все встало на свои места. Расчетливая хищница, обобравшая мужа… Какая чудовищная ложь! Кирилл не просто провалил свой бизнес. Он уничтожил их семью, растоптал любовь и доверие, а потом, чтобы спасти лицо перед властной матерью, выставил жену чудовищем. Он не был «маменькиным сынком» в классическом понимании. Он был трусом, который прятался за мамину юбку, только когда нужно было свалить вину на другого.
— Хорошо, доченька, — твердо сказала Анна Сергеевна, гладя Лену по волосам. — Мы будем бороться. Ты слышишь? Мы вернем твои деньги.
Следующие месяцы превратились в войну. Тамара Петровна, как и обещала, задействовала все свои связи. Судебные заседания откладывались, документы терялись, появлялись какие-то свидетели со стороны Кирилла, которые рассказывали, какой Лена была транжирой и как мечтала о роскошной жизни.
Кирилл на суде не появлялся. Его интересы представлял дорогой, лощеный адвокат, который с condescending улыбкой разбивал все доводы Лениного защитника. У Лены не было никаких доказательств. Ни расписки, ни банковских переводов, которые бы четко указывали, что деньги от продажи квартиры пошли именно на бизнес Кирилла. Все выглядело так, будто они просто потратили их вместе на красивую жизнь, как и утверждала сторона ответчика.
Лена была на грани отчаяния. Она устроилась работать администратором в небольшой фитнес-клуб, работала с утра до вечера, возвращалась домой выжатая как лимон и почти не разговаривала. Анна Сергеевна видела, как гаснет ее дочь, и сердце ее обливалось кровью.
Однажды вечером, разбирая старые коробки, которые Лена привезла из их бывшей квартиры, Анна Сергеевна наткнулась на старый ноутбук Кирилла. Он был сломан, и Кирилл давно купил себе новый, а этот валялся без дела. Лена хотела его выбросить, но Анна Сергеевна почему-то решила оставить. Какая-то интуиция подсказала ей.
Она отнесла ноутбук в ремонтную мастерскую к сыну своей старой подруги.
— Паша, посмотри, можно ли оттуда вытащить информацию? — попросила она. — Там может быть что-то важное.
Паша, рукастый парень, возился с ноутбуком два дня. А потом позвонил.
— Анна Сергеевна, я не знаю, что вы там искали, но я кое-что нашел. Тут целая папка, называется «Проект Мечта». Там бизнес-планы, переписка, финансовые отчеты… И знаете, что интересно? В одном из файлов, в таблице Excel, есть вкладка «Источники финансирования». И там черным по белому написано: «Продажа квартиры, ул. Зеленая, д.5. Сумма: 2 900 000 руб.».
У Анны Сергеевны перехватило дыхание.
— Паша, ты можешь это распечатать? Можешь сделать так, чтобы это имело юридическую силу?
— Заверить у нотариуса как доказательство — запросто, — уверенно ответил парень.
Финальное заседание суда было похоже на сцену из драмы. На этот раз пришел и Кирилл. Он стоял рядом со своим адвокатом, бледный, с поджатыми губами, и не смотрел в сторону Лены. Тамара Петровна сидела в первом ряду, прямая и надменная, как королева.
Адвокат Кирилла в очередной раз произносил речь о том, что истица не предоставила никаких доказательств и ее требования безосновательны. Он уже заканчивал, когда адвокат Лены поднялся.
— Ваша честь, у стороны истца появились новые доказательства.
Он положил перед судьей стопку бумаг, заверенных нотариусом. Это были распечатки с жесткого диска старого ноутбука. Бизнес-план, переписка с партнерами, где Кирилл обсуждал, как потратит деньги с продажи квартиры. И та самая таблица Excel.
В зале повисла тишина. Адвокат Кирилла метнулся к столу судьи, чтобы взглянуть на документы. Его лицо вытянулось. Он что-то быстро зашептал Кириллу на ухо. Кирилл стал еще бледнее, если это было возможно.
Но настоящий взрыв произошел в первом ряду. Тамара Петровна, увидев выражение лица адвоката, поняла, что игра проиграна. Она вскочила со своего места.
— Это подделка! Фальшивка! — закричала она, указывая пальцем на Лену. — Эта женщина пойдет на все, чтобы получить деньги! Она его околдовала, заставила! Мой сын не мог!
— Гражданка, сядьте на место! — стукнул молотком судья. — Иначе я потребую удалить вас из зала!
Но Тамару Петровну было уже не остановить. Она повернулась к сыну.
— Кирилл! Скажи им! Скажи им, что это все она! Что это она тебя заставила продать квартиру! Скажи, что это были ее капризы!
Все взгляды обратились на Кирилла. Лена смотрела на него. Анна Сергеевна смотрела на него. Его мать смотрела на него, требуя, умоляя, приказывая. В ее глазах была вся ее слепая, разрушительная любовь, готовая уничтожить любого, кто встанет на пути ее идеального сына.
И в этот момент Кирилл посмотрел на Лену. В его глазах не было ни любви, ни раскаяния. Только усталость и злоба. Злоба на то, что его загнали в угол.
Он глубоко вздохнул и произнес, глядя не на мать, а куда-то в стену:
— Да. Это она хотела красивой жизни. Она говорила, что устала жить в ипотечной клетке. Она постоянно пилила меня, что я неудачник… Продажа квартиры была ее идеей.
Лена ахнула. Даже после всего, что было, она не ожидала такой откровенной, такой подлой лжи. В зале зашумели. Анна Сергеевна вцепилась в руку дочери, боясь, что та упадет.
Но Лена не упала. Она выпрямилась. И посмотрела прямо на Кирилла. В ее взгляде больше не было ни боли, ни любви. Только холодное, звенящее презрение. Она увидела его всего, насквозь. Маленького, слабого, трусливого мальчика, который до последнего будет прятаться за чужие спины, лишь бы не признавать своих ошибок.
Судья, пожилой мужчина с усталыми глазами, который за свою практику повидал всякое, тяжело вздохнул. Он посмотрел на распечатки, потом на Кирилла, потом на торжествующее лицо Тамары Петровны.
— Суд удаляется для принятия решения, — сухо объявил он.
Решение было не в пользу Лены. Несмотря на косвенные доказательства с ноутбука, прямых документов о передаче денег не было. А показания Кирилла, подтвержденные его матерью и «свидетелями», перевесили. Суд постановил, что проданная квартира была совместно нажитым имуществом, и деньги от нее были потрачены на нужды семьи. В иске Лене было отказано.
Они вышли из здания суда в серые, промозглые сумерки. Лена молчала. Анна Сергеевна тоже не находила слов. Она просто взяла дочь под руку.
У входа их ждали Тамара Петровна и Кирилл. Мать что-то с жаром говорила сыну, triumphantно жестикулируя. Увидев Лену, она расплылась в победной улыбке.
— Ну что, получила? — едко бросила она. — Я же говорила, что справедливость восторжествует. Надеюсь, это будет тебе хорошим уроком, девочка. Нельзя строить свое счастье на чужом горе.
Лена остановилась и посмотрела на них. На самодовольную Тамаaru Петровну. И на Кирилла, который прятал глаза. Она смотрела на него долго, изучающе, как на незнакомого человека. А потом она улыбнулась. Спокойной, тихой и абсолютно опустошенной улыбкой.
— Знаете, Тамара Петровна, — сказала она ровным голосом, — вы правы. Это действительно хороший урок. Спасибо вам за него.
Она повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь по мокрой улице. Анна Сергеевна поспешила за ней.
Они шли молча. Анна Сергеевна ожидала слез, истерики, чего угодно. Но Лена была удивительно спокойна.
Когда они дошли до дома, Лена повернулась к матери. В свете фонаря ее лицо казалось повзрослевшим на десять лет.
— Мам, спасибо тебе за все.
— Леночка, доченька… Я не знаю, что сказать… Этот кошмар…
— Нет, мама, — перебила она. — Это не кошмар. Это конец. Конец иллюзий. Я сегодня потеряла три миллиона рублей. Но я думаю… я думаю, я купила на них свободу. И это самая выгодная сделка в моей жизни.
Она обняла мать и впервые за долгие месяцы в ее голосе прозвучало не отчаяние, а что-то новое. Твердое, стальное, как стержень, который прошел закалку огнем и не сломался. Она проиграла суд. Она потеряла все материальное, что у нее было. Но в этом поражении она обрела себя. И это была победа, которую у нее уже никто не мог отнять. Примирения не будет. Будет новая жизнь. Только ее жизнь.