Последней штрих был сделан. Полина аккуратно повесила на стену в гостиной большую черно-белую фотографию — снимок ее бабушки, которая оставила ей эту просторную трешку в старом, но уютном районе. Квартира пахла свежей краской, воском для паркета и надеждой. Они с Алексеем только что закончили ремонт, длившийся почти полгода. Каждый вечер после работы, все выходные — и вот, наконец, их мечта воплотилась в жизнь. Светлая кухня с новым гарнитуром, уютная гостиная, где они вдвоем расставили мебель, и спальня с видом на тихий двор. Это было их место. Их крепость.
— Ну как? — Алексей обнял ее сзади, глядя на итог их трудов. — По-моему, получилось идеально.
— Еще бы, — Полина прижалась к нему, чувствуя давно забытое спокойствие. — Теперь можно начинать жить по-настоящему.
Чтобы отпраздновать новоселье, они решили устроить небольшой семейный ужин. Пригласили родителей Алексея и его сестру, Марину. Полина старалась изо всех сил: приготовила фирменный мясной пирог, салаты, накрыла красивый стол. Она хотела, чтобы все прошло идеально.
Первыми приехали свекор со свекровью, Ольгой Петровной. Та осмотрела квартиру с видом эксперта, одобрительно кивая.
— Хорошо, чисто. Ремонт вы сделали дорогой, это сразу видно, — заключила она, усаживаясь в новое кресло. — Молодцы.
Алексей сиял от гордости. Полина была рада, что старания оценили.
Марина опоздала почти на час, ворвавшись в квартиру с шумом и громкими извинениями. Ей было под тридцать, но вела она себя как капризный подросток. После двух неудачных браков она жила то у одних знакомых, то у других, вечно находясь в поисках себя и, что более насущно, бесплатного жилья.
— Ужас какие пробки! — с порода заявила она, снимая потрепанные сапоги. — Ой, а у вас тут хорошо! Прям как в журнале.
Она прошлась по квартире, оценивающе щупая шторы и поглядывая на технику на кухне. Полину покоробил этот бесцеремонный осмотр, но она промолчала.
За ужином сначала все шло хорошо. Говорили о планах на будущее, о работе. Но постепенно разговор, как Полина и боялась, свернул на материальные трудности Марины.
— Ну, я пока в той комнатёнке в коммуналке, — вздохнула она, играя вилкой. — Соседи с той стороны вечно шумят, санузел общий, противный. Вчера опять затопили. Хозяйка говорит, что к зиме поднимет цену. А на что поднимать? Я снова в поисках, но ничего путного не попадается. Одни развалюхи за бешеные деньги.
Ольга Петровна с сочувствием смотрела на дочь, потом перевела взгляд на Алексея. Молчаливый, но очень красноречивый взгляд, полный упрека и ожидания. Алексей потупился, ковыряя салат.
— Ну, Марин, не вешай нос, — пробормотал он негромко. — Найдется что-нибудь.
— А что найдешь? — взвизгнула мать. — На ее зарплату только угло снять, да и то без коммуналки! Не знаю, как она одна справляется. Совсем замучилась бедная.
В воздухе повисла тяжелая, неловкая пауза. Полина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она видела, как напрягся Алексей, как его мать снова бросила на него этот взгляд — теперь уже прямой, требовательный. Весь вечер она подводила к этому моменту.
Марина, почувствовав поддержку, тут же расплакалась.
— Я просто не знаю, что мне делать! Кажется, это тупик.
Алексей смотрел на свою тарелку, избегая встречаться глазами то с женой, то с матерью. Полина поняла, что нужно срочно менять тему, пока не прозвучало то, чего она боялась услышать.
— Может, кто-то хочет чаю? — бодро предложила она. — Я купила тот самый, с бергамотом, который вы, Ольга Петровна, любите.
Но было уже поздно.
Когда гости, наконец, ушли, и Полина, уставшая, но довольная, что все позади, вытирала стол, Алексей подошел к ней. Он стоял сзади, не решаясь заговорить.
— Полин… — он помолчал, собираясь с мыслями. — Слушай, я тут подумал…
Полина замерла с губкой в руке, сердце упало.
— А что, если… пусть Марина поживет у нас немного? Ну, пару недель. Пока не найдет что-то нормальное. А? Ей же правда тяжело.
Полина медленно повернулась к нему. Она смотрела на лицо мужа, на котором читались и вина перед сестрой, и страх перед ее реакцией.
— Ты с ума сошел? — тихо, но очень четко произнесла она. — Мы только закончили с ремонтом! Мы только начали здесь жить! Ты хочешь, чтобы она поселилась тут?
— Ну, она же сестра! — Алексей развел руками, его голос стал оправдывающимся, слабым. — Не могу я смотреть, как она мыкается. Всего пару недель. Она не будет мешать, честно.
— Алексей, ты знаешь свою сестру! — голос Полины дрогнул от возмущения. — Она въедет с одним чемоданом и не выедет никогда! Ты видел, как она смотрела на эту квартиру? Как на свой законный трофей! И твоя мама эту идею поддерживает, я по ее глазам видела!
— Мама просто переживает за дочь. И я переживаю. Мы не можем вот так, у нас все хорошо, а она…
— А мы что, с неба свалились? — перебила его Полина. — Мы пахали, чтобы сделать здесь ремонт! Я получила эту квартиру от бабушки, мы вложили в нее все наши сбережения! Почему мы должны теперь делить ее с твоей взрослой, вполне трудоспособной сестрой, которая не может устроить свою жизнь?
Алексей ничего не ответил. Он лишь тяжело вздохнул и отвернулся, глядя в окно на темнеющий двор. Его молчание было красноречивее любых слов. Оно означало, что разговор не окончен. Что давление семьи уже сделало свое дело. И что хрупкий мир в их новой, пахнущей краской крепости, дал первую трещину.
Спор в той первой ночи так и повис в воздухе тяжелым, невысказанным грузом. Алексей перестал поднимать эту тему, но Полина чувствовала его напряженное молчание. Он стал чаще задерживаться на работе, а дома отстранился и почти не смотрел ей в глаза. Давление нарастало не в лобовой атаке, а в тихих вздохах по телефону, когда он разговаривал с матерью, в его усталом виде после этих разговоров.
Через неделю Полина, измученная этой холодной войной, сама нарушила молчание. Они сидели за завтраком, и Алексей уныло ковырял ложкой в тарелке с кашей.
— Хорошо, — тихо сказала Полина, и он вздрогнул, подняв на нее глаза. — Пусть поживет. Две недели. Ровно. И мы с тобой заключаем договор. Ты лично отвечаешь за то, чтобы через четырнадцать дней она начала активно искать себе жилье и съехала.
Лицо Алексея просияло от облегчения. Он потянулся через стол, чтобы взять ее руку.
— Спасибо! Я же знал, что ты все поймешь. Она не будет мешать, я обещаю.
Полина не ответила. Она не понимала. Она просто сдавалась, чтобы сохранить мир в семье, который и без того уже дал трещину.
Марина въехала в субботу. К удивлению Полины, ее вещи уместились в один средний чемодан и большую спортивную сумку.
— Спасибо вам огромное, Полиночка, — затараторила она, мило улыбаясь и переступая порог. — Вы просто спасли мне жизнь. Я буду тише воды, ниже травы. Вы даже не заметите моего присутствия.
Первые дни она и правда напоминала идеальную гостью. Мыла за собой посуду, утром подметала пол в коридоре, купила пирожные к чаю. Она почти не выходила из своей комнаты, скромно подобранной на время ремонта. Алексей сиял, его вина наконец улетучилась, и он снова стал прежним — ласковым и внимательным. Он смотрел на Полину с благодарностью, словно говоря: «Вот видишь, а ты волновалась». Полина начала понемногу расслабляться. Может, она и правда ошиблась? Может, Марина взялась за ум?
Но иллюзия быстро развеялась. Ровно через неделю «идеальная гостья» начала проявлять свой истинный характер. Сначала это были мелочи. Грязная чашка, оставленная в раковине. Крошки на только что вытертом столе. Пятно от варенья на новом кухонном фартуке.
Полина молчала, списывая это на неаккуратность.
Потом Марина без спроса начала пользоваться ее косметикой. Полина заметила, что дорогой крем, который она покупала на одну зарплату, тает на глазах. Однажды вечером, зайдя в ванную, она застала Марину, наносящую на лицо ее сыворотку.
— Марина, это мое, — не сдержалась Полина.
— Ой, извини! — Марина не смутилась ни капли. — А у меня моя закончилась. Я думала, ты не заметишь чуть-чуть.
— Заметила.
— Ну не жадничай, мы же теперь почти сестры.
Вечером Полина подошла к Алексею, который смотрел телевизор.
— Алексей, поговори с сестрой. Она пользуется моими вещами без спроса.
Он отмахнулся, не отрывая глаз от экрана.
— Полин, не драматизируй. Ну, кремом помазалась. Ерунда. Купишь себе новый.
— Это не ерунда! Это мое личное пространство! И чашки за собой не моет, и крошки повсюду.
— Она просто немного неряшлива. Привыкни. Она же не навсегда.
Фраза «не навсегда» прозвучала уже не так уверенно, как две недели назад.
Главным раздражителем стали телефонные разговоры Марины. Она могла часами говорить по телефону, расхаживая по квартире и громко жалуясь на жизнь, начальницу, бывших мужей и несправедливую судьбу. Полина, пытаясь работать дома над очередным проектом, слышала это через дверь своего кабинета.
— Да, живу у брата, — говорила Марина с слащавой интонацией жертвы. — Ну, не совсем у брата, это квартира его жены. Но Алеша тут хозяин, конечно. Она? Ну, сносим пока. Строгая очень, по мелочам придирается. Но мы с Алешей ее уломали, он на моей стороне.
Полина сжимала кулаки от бессилия. Она пыталась снова говорить с мужем, но он лишь уставал от этих «разборок».
— Опять ты к ней придираешься? Она просто выговаривается. Дай человеку психологически разгрузиться.
Однажды вечером Полина решила принять ванну. Подойдя к двери, она услышала за ней приглушенный голос Марины. Она кому-то звонила, сидя прямо в ванной комнате. Полина уже хотела уйти, но ее остановила фраза, произнесенная Мариной с новой, не слышанной ей ранее уверенностью.
— Да, мам, не волнуйся, тут все шикарно. Я отсюда никуда не уеду.
Полина замерла, прижавшись к прохладной стене.
— Алеша все уладил, — продолжала Марина. — Он же не может меня выгнать на улицу. А эта его Полина… Подумаешь, покричала немного. Она же его любит, ради него все стерпит. Алеша сказал, что она в конце концов смирится. Эта квартира теперь по умолчанию и наша с тобой. Главное — прочно здесь обосноваться.
В ушах у Полины зазвенело. Все ее худшие опасения оказались не паранойей, а трезвой оценкой ситуации. Это был не временный приют. Это был планомерный захват. И ее собственный муж был в сговоре. Эта фраза — «она смирится» — резанула больнее всего.
Она не стала слушать дальше и тихо, на цыпочках, ушла в спальню. Сердце бешено колотилось. Она смотрела в окно на огни города, но не видела их. Она видела будущее, в котором она — гостья в своей же квартире, вынужденная «смиряться» с наглой захватчицей, которую покрывает и поддерживает ее муж.
Две недели истекли. Марина и не думала собирать чемодан. Напротив, в ее комнате появилась новая дорогая косметика, которую она, судя по всему, купила, сэкономив на аренде. Когда Полина, сдерживая дрожь в голосе, напомнила Алексею об их договоре, он смотрел на нее с искренним непониманием.
— Ну, поживет еще немного. Куда ей сейчас торопиться? Ей же тут хорошо.
В тот вечер Полина впервые за долгое время заплакала. Но не от обиды. От ярости. Ярости, которая начинала медленно, но верно закипать где-то глубоко внутри, сменяя растерянность и надежду. Она поняла, что разговаривать бесполезно. Договориться невозможно. Ее доброту и уступчивость восприняли как слабость. И если она хочет сохранить свой дом, действовать придется иначе. Жестче. Холоднее.
Тихая ярость, зародившаяся в Полине в тот вечер, когда она подслушала разговор Марины, не утихла. Она превратилась в холодный, тяжелый ком, лежащий на душе. Она перестала делать замечания Марине, перестала жаловаться Алексею. Вместо этого она молча наблюдала. Она видела, как меняется атмосфера в ее доме, ее крепости, которую они с таким трудом отстроили.
Марина, почувствовав безнаказанность, расцвела. Ее вещи постепенно расползлись из гостевой комнаты: халат висел на крючке в ванной рядом с халатом Полины, ее дешевый парфюм стоял на туалетном столике в прихожей, вытесняя аромат Полиных духов. Теперь она уже не мыла посуду вовсе, оправдываясь усталостью после работы. По утрам она надолго занимала ванную, а вечерами устраивалась с ноутбуком на диване в гостиной, превращая общее пространство в свое личное. Алексей же словно ослеп. Он был рад, что открытые конфликты прекратились, и воспринимал молчаливое согласие жены как капитуляцию.
Однажды пятничным вечером Полина, вернувшись с работы, застала дома всех троих. Алексей смотрел футбол, Марина, развалившись в его любимом кресле, громко говорила по телефону, а на кухне стояла гора немытой посуды, которую Полина утром оставила чистой.
Что-то в Полине щелкнуло. Последней каплей стала не посуда и не Марина в ее кресле. Это было лицо Алексея — спокойное, довольное, погруженное в телевизор. Он был счастлив в этом новом, искаженном варианте его дома, где его сестра чувствовала себя хозяйкой, а жена стала безмолвной тенью.
Она прошла на кухню, постояла минуту, глядя на заляпанные жиром сковородки и чашки с коричневым налетом от кофе. Затем она медленно вернулась в гостиную и выключила телевизор.
Алексей вздрогнул и удивленно посмотрел на нее.
— Эй, что ты делаешь? Там же решающий матч!
Марина прервала разговор и с интересом уставилась на Полину, как зритель на интересное шоу.
— Алексей, — голос Полины был тихим, но стальным. Ей было удивительно, насколько он ровный. — Прошло уже больше трех недель. Пора обсудить, когда Марина съезжает.
В комнате повисла гробовая тишина. Марина фыркнула и с преувеличенным возмущением прошептала в трубку: «Извини, тут у нас сценка разыгрывается, перезвоню».
Алексей покраснел. Не от стыда, а от раздражения.
— Полина, не сейчас, ради бога. Опять ты за свое? Я же сказал, она поживет, пока не найдет вариант.
— Она не ищет варианты! — Полина повысила голос, и он наконец дрогнул, выдав копившееся напряжение. — Она устроилась здесь на постоянной основе! Ты что, не видишь? Она уже тут как хозяйка!
— Ну и что? — взорвался Алексей, вскакивая с дивана. — Ей хорошо, мне хорошо, мама спокойна! В чем проблема-то? Тебе что, жалко куска хлеба для моей сестры?
— Это не про кусок хлеба! — крикнула Полина. — Это про мой дом! Про нашу жизнь! Я не хочу приходить вечером и видеть это! — она резким жестом указала на Марину, которая уже с наслаждением наблюдала за ссорой, и на грязную кухню.
— Твой дом? — Алексей язвительно усмехнулся. — А я тут кто? Постоялец? Или твой муж все-таки? Или я не имею права голоса в своем доме?
— Ты имеешь право голоса, когда уважаешь меня и наши общие правила! А твои правила теперь диктует твоя сестра и твоя мать!
В этот момент зазвонил телефон Алексея. Он глянул на экран и, не раздумывая, ответил.
— Мам… Да, мы тут… Нет, все нормально, — он отвернулся, понизив голос, но Полина слышала все.
Из трубки тут же послышался визгливый, встревоженный голос свекрови. Алексей слушал, бормоча что-то успокаивающее.
Марина, поняв, что в игру вступил ее главный козырь, тут же натянула на лицо маску невинной овечки.
— Мамочка, все хорошо, не переживай, — сказала она в сторону телефона, специально громко. — Просто какие-то недоразумения.
Полина стояла посреди гостиной, глядя на эту картину: муж, который шепчется с матерью, оправдываясь за свою строптивую жену, и сестра, которая с упоением разливает яд. Она чувствовала себя абсолютно одинокой в стенах собственного дома.
Алексей, выслушав тираду матери, снова повернулся к Полине. Лицо его стало жестким и чужим. Давление семьи, чувство вины и злость от испорченного вечера слились в нем в один ядовитый коктейль.
— Хватит! — рявкнул он, и Полина вздрогнула. Он никогда не кричал на нее так. — Я устал от этих истерик! Я принял решение!
Он сделал шаг вперед, его палец был направлен на нее, как обвиняющий перст.
— Моя сестра будет тут жить! — он выкрикнул эти слова, отчеканивая каждый слог. — Даже если тебе придется уступить ей место и съехать!
Повисла абсолютная тишина. Даже свекровь в трубке затихла. Марина замерла с открытым ртом, пытаясь скрыть торжествующую улыбку.
Полина не шелохнулась. Вся ярость, все обиды, вся боль — все разом ушли, испарились. Их место занял леденящий душу, абсолютный холод. Она смотрела на лицо мужа, на этого человека, который только что перешел грань, которую нельзя было переходить. Он не просто предал ее. Он предложил ей вон из ее собственного дома.
Она медленно, очень медленно перевела взгляд на Марину, потом снова на Алексея. В ее глазах не было ни слезинки. Только пустота и бездонная холодная ярость.
— Хорошо, — произнесла она тихо, и ее голос прозвучал как звон разбитого стекла. — Я все поняла. Ты сделал свой выбор.
Она развернулась и, не сказав больше ни слова, прошла в спальню. Она не хлопнула дверью. Она закрыла ее бесшумно, с тихим щелчком, который прозвучал громче любого крика. Этот щелчок отделил ее прежнюю жизнь от той, что начиналась сейчас. Жизни, в которой не было места доверию, жалости и надежде на справедливость. Оставался только холодный, трезвый расчет.
Та ночь стала самой длинной в ее жизни. Полина не плакала. Она лежала в постели, уставившись в потолок, и чувствовала, как внутри нее застывает все — эмоции, боль, привязанность. Слова Алексея висели в воздухе, словно отравленный туман: «...уступить ей место и съехать». Он не просто сказал это в порыве гнева. Он озвучил то, что, видимо, считал допустимым. То, что, возможно, уже обсуждал с матерью и сестрой.
Алексей не пришел в спальню. Она слышала, как он нервно ходил по гостиной, потом щелкнул замок — он вышел покурить на балкон, хотя бросал два года назад. Потом доносились приглушенные голоса — он снова говорил с матерью, оправдывался, жаловался. Полине было все равно.
Под утро, когда за окном посветлело, она встала. Движения ее были медленными и точными, лишенными всякой суеты. Она взяла с верхней полки шкафа большую дорожную сумку, ту самую, с которой они ездили в свадебное путешествие. Методично, без всяких эмоций, она стала складывать в нее вещи. Не все, а только самое необходимое: белье, косметику, несколько комплектов одежды, документы и ноутбук. Она действовала как робот, запрограммированный на побег.
Когда сумка была готова, она приняла душ, словно смывая с себя остатки прежней жизни, оделась в строгий костюм, наложила макияж, скрывающий следы бессонной ночи. Со стороны можно было подумать, что она просто собирается на работу.
В семь утра она вышла из спальни. Алексей спал на диване в гостиной, скомканный и несчастный. На столе стояла пустая бутылка из-под пива. Марина, судя по тишине, еще не проснулась.
Полина прошла на кухню, поставила кофе, сделала себе бутерброд. Она ела, глядя в окно на просыпающийся город. Внутри была абсолютная тишина.
Звяканье ложки о чашку разбудило Алексея. Он сел на диване, помятый, с красными глазами. Он смотрел на нее растерянно.
— Полина... — его голос был хриплым. — Послушай, я вчера... Я погорячился. Ты же понимаешь, я не это имел в виду...
Она повернулась к нему. Ее взгляд был пустым и холодным, как поверхность озера зимой. Он замолчал, сраженный этим взглядом.
— Я все поняла вчера, — сказала она ровно. — Больше ничего говорить не нужно.
Она допила кофе, помыла чашку, поставила ее на сушилку. Затем взяла свою сумку и пошла к выходу.
— Ты куда? — испуганно спросил он, поднимаясь с дивана.
— Ухожу, — ответила она, не оборачиваясь. — Ты же хотел, чтобы я уступила место? Я уступаю.
— Но куда? Полина, давай поговорим!
— Нам не о чем говорить. Ты все сказал.
Она вышла за дверь и тихо ее закрыла. Щелчок замка прозвучал как приговор.
Она не поехала на работу. Она отправилась в кафе рядом с юридической консультацией, дождалась открытия и была первой посетительницей.
Юрист, женщина лет пятидесяти с умными, внимательными глазами, выслушала ее спокойный, без дрожи в голосе, рассказ. Полина изложила все: дарственная на квартиру от бабушки, въезд сестры мужа, ультиматум. Она показала на телефоне фотографии документов на квартиру, где черным по белому было указано, что она — единоличная собственница.
— Вы все правильно сделали, что не стали выгонять ее самостоятельно и не устраивали скандалов с рукоприкладством, — сказала юрист, просматривая документы. — Согласно Жилищному кодексу, вы как собственник имеете полное право требовать выселения любого лица, вселенного в ваше жилое помещение без вашего согласия. Даже если это родственник. Никакого права на жилплощадь у сестры вашего мужа нет.
Полина кивнула. Юридическая правота была приятна, но ее она не утешала.
— Сколько займет принудительное выселение через суд?
— С учетом подготовки иска, судебных заседаний и получения исполнительного листа — около двух-трех месяцев.
— Это слишком долго, — тихо сказала Полина.
— Альтернатива — договориться полюбовно.
— Договариваться бесполезно. Они воспринимают мою квартиру как свою. Муж сказал, чтобы я съехала.
Юрист подняла брови, но ничего не прокомментировала.
— Тогда только суд.
Полина смотрела в окно, за которым кипела жизнь. Люди спешили по своим делам, смеялись, разговаривали по телефону. А ее мир лежал в руинах. Но среди этих руин начинал проступать новый, четкий контур. Контур мести. Не горячей, истеричной, а холодной, выверенной и беспощадной.
— Они не просто вселились, — сказала Полина, и в ее голосе впервые прозвучала не холодность, а сталь. — Они унизили меня в моем же доме. Они считают себя хозяевами. Они думают, что я слабая и просто смирюсь.
Она перевела взгляд на юриста.
— Выселить их через суд — этого мало. Они просто найдут себе новую жертву. Они не поймут, что были неправы. Они будут жалеть себя и ненавидеть меня.
— Что вы предлагаете? — спросила юрист с профессиональным интересом.
— Я хочу, чтобы они сами почувствовали то, что чувствовала я. Чтобы они поняли, что такое быть бесправными, униженными и вышвырнутыми. Чтобы они сами, добровольно, в панике бежали из моей квартиры. И чтобы мой муж навсегда запомнил, какую цену он заплатил за предательство.
Юрист внимательно посмотрела на нее.
— Законными методами?
— Абсолютно, — Полина улыбнулась, и в этой улыбке не было ни капли тепла. — Я не хочу проблем с законом. Я хочу использовать закон и их собственную жадность и трусость против них. Я хочу, чтобы они сами приняли решение бежать. Поможете мне составить план?
В ее глазах вспыхнул огонек, которого не было с самого начала разговора. Огонек не надежды, а решимости. Она потеряла мужа, но обрела себя — жесткую, расчетливую и безжалостную. Игра только начиналась, и Полина была намерена выиграть.
Неделю Полина жила у своей подруги Кати. Та, не задавая лишних вопросов, предоставила ей комнату и окружила тихой заботой. Полина почти не выходила, отпросившись на работе по семейным обстоятельствам. Все свое время она посвятила разработке плана, который рождался в сотрудничестве с юристом. Это была сложная, многоходовая комбинация, где каждый шаг должен был выглядеть абсолютно естественно.
Алексей звонил каждый день. Сначала он был зол и требовал вернуться, потом умолял, затем пытался давить на жалость, рассказывая, как ему одиноко и как Марина переживает. Полина слушала его ровным, безразличным голосом и клала трубку. Ее сердце, еще недавно разрывавшееся от боли, теперь было защищено броней из холодной решимости.
Она понимала, что для начала ей нужно вернуться. Но вернуться другой — не жертвой, а игроком.
В пятницу вечером, ровно через десять дней после своего ухода, она подъехала к дому. В руках у нее была не дорожная сумка, а несколько пакетов с продуктами из дорогого супермаркета. Она поднялась на свой этаж, ровно вдохнула и вставила ключ в замок.
В квартире пахло жареной картошкой и дешевым парфюмом Марины. Из гостиной доносились звуки телесериала. Когда она вошла, на пороге кухни возник Алексей. Он был бледен и выглядел растерянным.
— Полина... Ты вернулась? — в его голосе смешались надежда и опаска.
Марина, сидевшая на диване с тарелкой, замедлила жевательное движение и уставилась на нее, как на привидение.
— Я живу здесь, — спокойно ответила Полина, проходя мимо него на кухню. — Это моя квартира. Я имею право здесь находиться.
Она разгрузила продукты в холодильник, затем сняла пальто и разулась. Все ее движения были плавными, уверенными, лишенными суеты. Она вела себя так, словно никакого ухода и не было.
— Мы можем поговорить? — тихо попросил Алексей, следуя за ней по пятам.
— Сейчас нет. Я устала с дороги.
Она прошла в спальню. Комната была в беспорядке, на ее половине кровати лежала одежда Алексея. Молча, она собрала его вещи, сложила аккуратной стопкой на стуле и перестелила постель свежим бельем. Она восстанавливала свои границы, не произнося ни слова.
Алексей наблюдал за этим, прислонившись к косяку двери. Он пытался поймать ее взгляд, но она смотрела сквозь него.
Следующие несколько дней Полина вела себя как идеальная, но абсолютно недоступная автомат. Она готовила еду, но только на себя. Она поддерживала чистоту, но только в своей спальне и на кухне после себя. Она не вступала в конфликты, но и не шла на контакт. Она была тенью, холодным и молчаливым напоминанием о том, что случилось.
И вот, спустя три дня после ее возвращения, она начала первый этап своего плана.
Вечером, когда все трое оказались на кухне за ужином (Полина ела отдельно, но вышла попить воды), она «случайно» завела разговор с Алексей, глядя мимо него в пространство.
— Кстати, Алексей, тебе звонил сегодня кто-то из управляющей компании. Просили перезвонить.
Он нахмурился.
— С чего это вдруг? Мы же все платежи вовремя вносим.
— Не знаю. Но женщина говорила что-то срочное про общедомовые работы. Кажется, про электричество.
Она сделала глоток воды и вышла из кухни, оставив его в раздумьях. Семечка сомнения была посеяна.
На следующий день она пришла с работы раньше обычного. Марина, как обычно, валялась на диване. Полина прошла в свою комнату и через некоторое время вышла с папкой в руках. Она села за кухонный стол и разложила перед собой несколько официального вида бумаг, испещренных цифрами и штампами. Она знала, что Марина наблюдает за ней из гостиной.
Полина вздохнула, достаточно громко, чтобы это было слышно, и, взяв калькулятор, начала что-то усердно считать, периодически покачивая головой и закатывая глаза. Затем она сделала вид, что звонит в управляющую компанию.
— Да, здравствуйте, я по квитанции... Да, я вижу... Неужели все так серьезно? А нельзя ли как-то отсрочить? Понятно... Спасибо.
Она положила трубку и снова тяжело вздохнула, опустив голову на руки. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Марины.
Вечером, когда Алексей вернулся с работы, Полина подошла к нему с этими же бумагами.
— Алексей, нам нужно серьезно поговорить о финансах.
— Опять что-то случилось? — он устало снял куртку.
— Случилось то, чего я боялась. Управляющая компания проводит инвентаризацию и требует срочного внесения взноса на капитальный ремонт общедомовых сетей. В частности, электропроводки. Она в аварийном состоянии.
— И сколько?
Полина посмотрела ему прямо в глаза, ее лицо было невозмутимым.
— Наш дециметр — пятьдесят тысяч рублей. И это только начало. Потом будут работы по подъезду. Еще минимум сто на все про все.
— Пятьдесят тысяч?! — ахнул Алексей. — Да они там с ума сошли! Это грабеж!
— Это необходимость, — парировала Полина. — Если мы не заплатим, нам грозят санкции, вплоть до отключения электроэнергии по решению суда. А потом все равно заставят платить, но уже с огромными пенями.
Из гостиной, где притихла Марина, не донеслось ни звука. Полина видела ее силуэт, застывший в напряженной позе.
— И где мы возьмем такие деньги? — растерянно спросил Алексей. — У нас же все ушло на ремонт.
— Не знаю, — пожала плечами Полина. — Возможно, придется брать кредит. Или продавать что-то. Машину, например.
Она повернулась и ушла в спальню, оставив Алексея в состоянии шока, а Марину — в тихой панике.
Позже той же ночью, выходя в туалет, Полина услышала за дверью спальни Марины приглуженный, взволнованный шепот.
— Мам, ты не представляешь! Тут такая ситуация!... Да нет, она вернулась, ведет себя странно... Не в этом дело! С электриством в доме беда, требуют кучу денег!... Нет, я не хочу тут жить, если свет будут отключать! А если они машину продавать будут, это же полный крах!... А вдруг они с Алешей передерутся из-за денег, и меня выгонят первым делом?
Полина тихо улыбнулась в темноте. Первая рыбка клюнула. Жадность и трусость — прекрасные мотиваторы. Она медленно вернулась в постель. Впереди была вторая фаза плана, куда более изощренная. Игра только начиналась.
Паника, посеянная Полиной, дала свои всходы мгновенно. На следующее утро за завтраком царило гробовое молчание. Алексей хмуро просматривал на телефоне их сбережения, а Марина металась между кухней и своей комнатой, бросая на Полину испуганные взгляды. Полина же была спокойна, как удав, проглотивший добычу. Она доедала йогурт, листая ленту новостей.
— Может, сходить в УК, поговорить? — нерешительно предложил Алексей. — Вдруг это ошибка?
— Я уже звонила, — безразлично ответила Полина. — Они сказали, все официально, квитанции придут в следующем месяце. Готовь деньги.
Она встала, помыла свою чашку и направилась к выходу, собираясь на работу. На пороге она обернулась, словно вспомнив о чем-то незначительном.
— А, да. Сегодня ко мне заедет мой знакомый, специалист из БТИ. Нужно кое-что подписать по технической документации на квартиру. Он ненадолго.
— Зачем? — насторожился Алексей.
— Очередная плановая проверка. Или ты хочешь, чтобы у нас были проблемы еще и с БТИ? — ее голос звучал устало и немного раздраженно, как у человека, которого отвлекают по пустякам.
Она вышла, оставив их в еще большем смятении.
Ровно в три часа дня раздался звонок в дверь. Полина, которая специально вернулась пораньше, пошла открывать. На пороге стоял мужчина в строгой униформе с нашивкой «БТИ» и с планшетом в руках. Это был коллега ее подруги Кати, бывший сотрудник бюро, согласившийся за небольшое вознаграждение сыграть свою роль безупречно.
— Полина Сергеевна? — спросил он официальным тоном.
— Да, проходите, пожалуйста.
Алексей и Марина, как по команде, высыпали в коридор. Лицо «специалиста» было непроницаемым. Он надел бахилы и прошел в гостиную, оглядываясь с профессиональным видом.
— Получили сигнал о возможной незаконной перепланировке, — отчеканил он, не глядя ни на кого конкретно. — Необходима внеплановая проверка.
— Какая перепланировка? — побледнел Алексей. — Мы ничего не ломали!
— Это еще предстоит выяснить.
«Специалист» прошелся по квартире, заглядывая в комнаты, сверяя что-то на планшете с реальной планировкой. Полина стояла в стороне, изображая на лице легкую озабоченность. Марина же выглядела абсолютно растерянной.
Вдруг он остановился в проеме между гостиной и кухней, там, где когда-то действительно был небольшой арочный проем, который Полина и Алексей лишь слегка облагородили во время ремонта, не трогая несущих конструкций.
— Вот, — мужчина указал на арку. — Перенос несущей стены. Самовольный. Без проекта и согласования.
— Какой перенос? — взвился Алексей. — Она всегда тут была! Мы ее только штукатуркой покрыли!
— По техническому паспорту, — «специалист» показал им планшет, где был изображен старый план квартиры с обычной дверью, — на этом месте должна быть дверь, а не арка. Любое расширение проема в несущей стене — это грубейшее нарушение. Вам повезло, что дом еще стоит.
Он сделал несколько фотографий, потом достал из кожаной папки бланк акта.
— Составляем акт о нарушении. Вам грозит административный штраф. Для физического лица — от двух до пятидесяти тысяч рублей. Но это цветочки.
Он посмотрел на них ледяным взглядом.
— Главное требование — в течение месяца восстановить стену в первоначальное состояние. Силами лицензированной организации, с проектом и согласованием. Стоимость работ, по предварительным оценкам, от трехсот до пятисот тысяч рублей. В случае неисполнения — принудительное выселение и продажа квартиры с торгов для покрытия расходов города на восстановление.
В квартире повисла мертвая тишина. Алексей был белее мела. Марина прислонилась к стене, словно у нее подкосились ноги.
— Триста... тысяч? — прошептал Алексей. — Да вы что! Это же грабеж!
— Это закон, — холодно парировал «специалист», заполняя бланк. — Копию акта вы получите по почте в течение недели. Срок для добровольного устранения — один месяц с момента получения. Всего доброго.
Он положил планшет в сумку, кивнул Полине и вышел. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
Алексей рухнул на стул в кухне и схватился за голову.
— Триста тысяч... У нас таких денег нет... Это конец...
Марина стояла посреди гостиной, ее глаза бегали по сторонам в животной панике. Она смотрела на арку, словно видя в ней виселицу для своих надежд на безбедную жизнь.
— Их нет, — тихо, но четко сказала Полина. Она стояла, опершись о косяк двери, ее лицо было серьезным, но в глазах читалась не паника, а странное спокойствие. — Мы не сможем найти такие деньги. Нам придется продавать квартиру. В таком состоянии, с таким долгом. Ее продадут за копейки.
— Нет! — взвыла Марина, и в ее голосе слышалась настоящая истерика. — Я не хочу никуда переезжать! Я не хочу снова в эти трущобы!
— А я что могу сделать? — крикнул на нее Алексей, срываясь. — Ты хочешь, чтобы я ограбил банк?
В этот момент Полина медленно выпрямилась. Она посмотрела сначала на мужа, потом на его сестру. В ее взгляде была та самая ледяная решимость, которая родилась в ночь ультиматума.
— Есть один выход, — произнесла она, и в наступившей тишине ее слова прозвучали громко и весомо.
Оба уставились на нее.
— Я могу все уладить, — продолжила она, делая паузу после каждой фразы, чтобы слова легли как следует. — У меня есть связи в этой сфере. Я могу замять это дело. Убедить их, что это ошибка старого плана. Что арка не несущая. Штраф, возможно, придется заплатить символический, но о трехстах тысячах и выселении речи не будет.
— Правда? — в голосе Алексея зазвучала бешеная надежда. — Полина, родная, сделай это!
— Но, — Полина подняла палец, и ее взгляд стал острым, как лезвие, — при одном условии.
Она обвела комнату взглядом, останавливаясь на каждом из них.
— Ключи и ваши вещи — здесь, через семьдесят два часа. Все. До последней нитки. И мы больше не знакомы. Ты, Алексей, и твоя сестра. Навсегда.
Марина ахнула. Алексей смотрел на жену с немым ужасом, постепенно осознавая суть предложения.
— Ты... ты шутишь? — пробормотал он.
— Я никогда не была так серьезна, — парировала Полина. — Выбор за вами. Или вы сохраняете себе возможность жить где угодно, просто не в моей квартире. Или вы теряете все, включая крышу над головой, с испорченной кредитной историей и долгами. Решайте.
Она повернулась и пошла в спальню, оставив их в состоянии шока. Ей не нужно было ждать ответа. Она знала этих людей. Они были трусами. И они выберут бегство.
Следующие два дня в квартире царила атмосфера похорон. Не тех, где горюют, а тех, где торопливо и без лишних слов хоронят что-то постыдное. Слышны были лишь приглушенные шаги, скрип шкафных дверей и шелест упаковываемых вещей.
Полина почти не выходила из своей комнаты. Она сидела за ноутбуком, делая вид, что работает, но на самом деле просто наслаждалась звуками их бегства. Она слышала, как Марина нервно звонила матери, бормоча что-то про «кошмар» и «спасаться», и как та в ответ визжала в трубке. Слышала усталые, отрывистые фразы Алексея: «Да, мам, мы уже собираемся... Нет, все нормально... Просто надо уехать».
Она не испытывала ни радости, ни торжества. Лишь холодное, безразличное удовлетворение. Справедливость восторжествовала не по воле суда или морали, а по воле ее собственного расчета и их алчности.
На третий день, ровно в полдень, Полина вышла из комнаты. В прихожей стояли собранные чемоданы и сумки. Те самые, что когда-то въехали сюда с Мариной, плюс несколько коробок с вещами Алексея. Он сам стоял у окна в гостиной, курил, глядя во двор. Его спина была сгорбленной, он казался постаревшим на десять лет.
Марина, увидев Полину, нервно отпрянула к своей комнате, словно боясь, что та передумает.
— Все? — спокойно спросила Полина.
Алексей обернулся. Его лицо было серым, изможденным.
— Да, — хрипло ответил он. — Мы уходим.
Он потушил сигарету в пепельнице, которую Полина всегда ненавидела, и сделал шаг к ней.
— Полина... Я... Я не знаю, что сказать.
— Тогда не говори ничего, — она прервала его, не дав договорить. Ее голос был ровным и безразличным. — Просто уходи.
Он постоял еще мгновение, глядя на нее с какой-то немой мольбой, но, не встретив в ее глазах ни капли тепла, опустил голову и потянулся к своей куртке.
Они ушли, хлопнув дверью. Полина подошла к окну и наблюдала, как они, не глядя друг на друга, грузят вещи в такси. Марина жестикулировала, что-то говоря Алексею, он молча отворачивался. Затем машина тронулась и скрылась за поворотом.
В квартире воцарилась тишина. Не тяжелая, а светлая и просторная. Полина медленно обошла все комнаты. Она стерла пыль с тумбочки в гостиной, поправила штору на кухне, выбросила ту самую пепельницу. Она возвращала себе свое пространство, сантиметр за сантиметром.
На следующий же день она вызвала службу и поменяла все замки на входной двери. Звук работающей дрели был для нее музыкой.
Прошла неделя. Жизнь постепенно входила в новое, спокойное русло. Полина вернулась на работу, стала встречаться с подругами. Боль в сердце притупилась, превратившись в легкую, почти философскую грусть по тому, что могло бы быть, но не случилось.
Однажды вечером, когда она смотрела фильм, в дверь позвонили. Настойчиво, несколько раз. Полина подошла к глазку. За дверью стоял Алексей. Он был один, выглядел невыспавшимся, в руках у него болталась пластиковая папка.
Она вздохнула. Она знала, что этот разговор неизбежен. Медленно открыла дверь, но не отодвинула цепочку.
— Чего ты хочешь, Алексей?
— Пусти меня, Полина. Надо поговорить.
— У нас не о чем говорить.
— Пусти! — его голос сорвался. — Я был в БТИ! Никаких проверок не было! Никаких актов! Никаких штрафов!
Она смотрела на него через щель в двери, ее лицо оставалось невозмутимым.
— И?
— И? — он с силой ткнул пальцем в дверной косяк. — Ты все подстроила! Этот твой «специалист»! Эта вся история с электричеством и перепланировкой! Это была ложь!
Полина медленно сняла цепочку и открыла дверь полностью. Она стояла в проеме, строгая и спокойная, не позволяя ему войти внутрь.
— Нет, — тихо и отчетливо сказала она. — Я ничего не подстраивала. Я просто дала вам то, чего вы хотели.
Он смотрел на нее, не понимая.
— Ты сказал, что я должна уступить ей место. Я и уступила. Я ушла, чтобы вы могли спокойно жить в моей квартирии. Но вы почему-то последовали за мной. А как вы его покинули — это уже ваши проблемы. Ваш выбор.
Он замер, и по его лицу пробежала тень осознания. Осознания того, как ловко он сам, своими руками, разрушил свою жизнь. Он искал в ее глазах злорадство, ненависть, что угодно. Но видел лишь ледяное спокойствие и полное безразличие. Она смотрела на него как на постороннего человека, чья судьба ее больше не волновала.
— Ты... ты меня уничтожила, — прошептал он.
— Нет, Алексей, — покачала головой Полина. — Вы уничтожили себя сами. Своей жадностью, наглостью и уверенностью, что можете распоряжаться чужим. Я лишь показала вам дверь. А вы сами побежали к ней, да еще и с криком.
Он больше не нашел, что сказать. Все слова, вся злость и обида разбились о ее каменное спокойствие. Он беспомощно опустил плечи, развернулся и побрел к лифту, не оглядываясь.
Полина закрыла дверь. На этот раз щелчок замка прозвучал окончательно. Она подошла к окну и смотрела, как он медленно идет через двор, маленькая, сломленная фигурка. Никакой радости или торжества она не чувствовала. Только тихую усталость и легкую грусть. Но вместе с ними пришло и другое чувство — твердая, незыблемая уверенность в том, что она поступила правильно. Она защитила свой дом. И себя. Ценой, которую она была готова заплатить.
Прошло полгода. Шесть месяцев тишины и спокойствия. Полина продала ту самую трешку. Не потому, что боялась возвращения Алексея или Марины — юридически все было чисто, а морально они были сломлены. Просто каждый угол, каждый след от мебели на паркете напоминал ей не о счастливых моментах, а о предательстве и долгой, изматывающей войне. Ей нужен был новый дом, в котором не будет ни капли памяти о том, что случилось.
Она купила уютную двушку в современном районе, в новостройке с панорамными окнами. Здесь все было ее: от запаха свежей штукатурки до вида на ночной город, усыпанный огнями. Она сама выбирала каждую деталь интерьера, ни с кем не советуясь, ни под кого не подстраиваясь. Это пространство дышало только ею.
Она вернулась к своей жизни, к своим увлечениям. Снова начала ходить на йогу, записалась на курсы итальянского, о которых давно мечтала. По вечерам она могла сидеть на своем новом диване с книгой и чашкой травяного чая, и тишина в доме была не гнетущей, а наполненной умиротворением.
Иногда, глядя на закат из своего окна, она думала о той цене, которую заплатила за это спокойствие. Она потеряла мужа, веру в семью, часть своей мягкости и доверчивости. Была ли ее месть слишком жестокой? Она мысленно перебирала все варианты. Можно было выгонять их через суд, скандалить, унижаться. Но это лишь затянуло бы агонию и не принесло бы морального удовлетворения. Они не поняли бы своей ошибки. Они бы до конца считали себя жертвами.
Ее способ был точен, как скальпель. Он показал им их истинную сущность — трусливую и алчную. И они сами, добровольно, в панике, бежали, спасая свою шкуру.
Однажды в кофейне возле работы она случайно встретила их общую знакомую, Ларису. Та, увидев Полину, сначала хотела отвести глаза, но потом, сделав вид, что только что заметила ее, радостно подошла.
— Полина, здравствуй! Как ты прекрасно выглядишь! Совсем другая!
— Спасибо, Ларис, — улыбнулась Полина. — Жизнь наладилась.
— А я, знаешь, недавно видела твоего бывшего, Алексея, — Лариса понизила голос, сгорая от желания поделиться новостью. — Выглядит ужасно, постарел. Говорят, снимает какую-то однушку на окраине. И к нему мать переехала... и сестра, та самая.
Лариса сделала многозначительную паузу, ожидая реакции.
— Да? — Полина сделала глоток латте, ее лицо оставалось совершенно спокойным.
— Да! Представляешь? В однушке-то втроем! Говорят, мать вечно ворчит, сестра ноет, что места нет, он вечно на работе пропадает, лишь бы домой не возвращаться. Ходят слухи, что он запил... Жалко, конечно, человека.
Полина поставила чашку на блюдце. В ее глазах не было ни злорадства, ни жалости. Была лишь констатация факта.
— Каждый сам выбирает свою судьбу, Ларис. Он сделал свой выбор, когда позволил им вломиться в нашу с ним жизнь и решил, что я должна стерпеть. Теперь он пожинает плоды.
Она расплатилась за кофе и встала.
— Была рада тебя видеть. Всего доброго.
Выйдя на улицу, она вдохнула свежий осенний воздух. В ее душе не было ни капли сожаления. Тот Алексей, которого она когда-то любила, умер в ту ночь, когда потребовал, чтобы она уступила его сестре ее же место в ее же квартире. То, что осталось, было просто жалкой тенью, пожинающей горькие плоды собственной слабости и предательства.
Она шла по улице, и ветер трепал ее волосы. Она думала о том, что некоторые уроки жизни нужно преподавать без жалости. Жалость к тем, кто тебя не уважает, — это предательство по отношению к самой себе. Она заплатила высокую цену за этот урок, но он сделал ее сильнее. Холоднее. Мудрее.
И глядя на огни своего нового дома вдалеке, она понимала — оно того стоило. Теперь ее жизнь принадлежала только ей. И в этой жизни не было места для тех, кто думает, что можно безнаказанно переступить через другого. Ее крепость была отстроена заново. И на этот раз — на незыблемом фундаменте горького, но необходимого опыта.