Артём Леонидович поднял глаза от компьютера и увидел знакомую картину: женщина средних лет врывалась в кабинет, таща за собой семилетнюю девочку с бледным лицом и широко распахнутыми от страха глазами. Четвёртый визит за месяц.
— Мила совсем плохая, доктор! Ночью опять не могла дышать, я думала — всё, скорая понадобится! — голос матери звучал на грани истерики. — Вы же видите, как она хрипит? Это астма, я точно знаю! Моя двоюродная сестра так же мучилась!
Педиатр жестом пригласил их сесть. Девочка послушно опустилась на стул, сжавшись в комочек, будто пыталась занять как можно меньше места. Её дыхание действительно было учащённым, поверхностным.
— Мила, как ты себя чувствуешь? — спросил Артём Леонидович мягко.
Девочка открыла рот, но мать перебила:
— Ей плохо, вот как она себя чувствует! Доктор, вы что, не видите? Посмотрите на неё! Она вся бледная, под глазами круги! Я же говорила вам в прошлый раз, что ингалятор не помогает! Нужны более сильные лекарства, может, гормоны какие-то!
— Позвольте мне осмотреть ребёнка, — терпеливо произнёс врач. Он уже привык к этому напору, к этому потоку слов, который не давал девочке вставить ни звука.
Артём Леонидович подошёл к Миле, присел перед ней на корточки, чтобы быть на уровне её глаз.
— Мила, покажи, где у тебя болит? Можешь показать пальчиком?
Девочка неуверенно потянулась к груди, но тут же отдёрнула руку, испуганно глянув на мать.
— Ну что ты молчишь, как рыба?! — резко оборвала её женщина. — Скажи доктору нормально! Грудь болит, да? И горло? Горло тоже болит, я знаю, ты же вчера жаловалась!
— Я... — начала было Мила тихим голосом.
— Говори громче! Доктор не слышит! И сиди прямо, не сутулься! Сколько раз тебе говорить?
Артём Леонидович поднялся, стараясь сохранить спокойствие. Он провёл осмотр: лёгкие чистые, хрипов нет, сердцебиение учащённое, но в пределах нормы при волнении. Температура нормальная. Как и в прошлые три раза.
— Результаты анализов у вас с собой?
— Вот, — мать протянула папку. — Я специально сделала расширенный анализ крови, аллергопробы. Всё за свой счёт, в частной клинике! Потому что в поликлинике вы ничего толком не делаете!
Врач изучил бумаги. Всё в норме. Абсолютно всё. Никаких признаков астмы, аллергии, воспалительных процессов.
— Ольга Викторовна, я вижу, что показатели в норме. У Милы нет органических причин для затруднённого дыхания.
— Как это нет?! — женщина вскочила с кресла. — Вы что, говорите, что я вру? Что я выдумываю болезнь своей дочери?! Да она по ночам задыхается! Я не сплю, я дежурю у её кровати! Я знаю, что с моим ребёнком!
— Я не говорю, что вы выдумываете, — Артём Леонидович выбирал слова осторожно. — Я говорю, что природа этих приступов может быть не физиологической, а...
— Что вы хотите сказать? Что она симулирует?! — голос матери становился всё громче. — Моей дочери семь лет! Как она может симулировать астму?!
— Мама, пожалуйста... — прошептала Мила, и Артём Леонидович заметил, как её дыхание участилось ещё больше, как побелели костяшки пальцев, сжимающих край стула.
— Ты сиди тихо! Взрослые разговаривают!
Педиатр посмотрел на девочку. На её втянутую голову, на напряжённые плечи, на этот страх в глазах. И вдруг всё встало на свои места.
— Ольга Викторовна, я хотел бы в следующий раз осмотреть Милу в спокойной обстановке. Может быть, приведёт её бабушка или отец?
— Зачем?! — женщина смотрела на него с подозрением. — Вы что, считаете, что я мешаю лечению?
— Я считаю, что ребёнку нужен комплексный подход. Иногда дети стесняются говорить о своих ощущениях в присутствии родителей.
— Какая ерунда! Мила мне всё рассказывает! Правда, Мила?
Девочка молча кивнула, глядя в пол.
Они ушли с очередным рецептом на витамины — Артём Леонидович знал, что Ольга Викторовна не успокоится без какого-то назначения. Но в его голове уже формировался план.
Через неделю в его кабинете появилась пожилая женщина с той же девочкой. Мила выглядела спокойнее, хотя всё так же сжималась, будто готовясь к удару.
— Здравствуйте, доктор. Я мама Ольги, бабушка Милочки. Дочка попросила привести внучку, сама не смогла прийти — на работе аврал.
— Очень хорошо, — Артём Леонидович улыбнулся девочке. — Мила, как ты себя чувствуешь сегодня?
— Хорошо, — тихо ответила девочка, но на этот раз посмотрела врачу в глаза.
— Были приступы на этой неделе?
— Один был, — вмешалась бабушка. — В среду вечером. Оля сказала, что Мила не сделала домашнее задание по математике, хотя просидела над ним два часа. Начала нервничать, и тут... Я была у них в гостях, видела. Девочка действительно не могла дышать.
— Мила, а что было с заданием? Оно было трудное?
Девочка замялась, потом кивнула:
— Я не поняла, как решать. Хотела спросить у мамы, но она сказала, что я тупая, если не могу решить задачу для первого класса. Хотя я во втором...
— И что было дальше?
— Она начала объяснять. Но я всё равно не понимала. Она злилась всё больше. Говорила, что я не стараюсь, что специально её расстраиваю. А потом... — девочка замолчала, прижав руку к груди. — А потом стало трудно дышать.
Бабушка тяжело вздохнула:
— Доктор, я не хочу плохо говорить о дочери. Она Милу любит, очень любит. Но она... требовательная. Очень требовательная. Я ей говорю: Оля, ребёнок же маленький. Но она отвечает, что готовит дочь к жизни, что мир жестокий, и надо быть сильной.
— Понятно, — Артём Леонидович снова присел перед Милой. — Скажи, а когда тебе дышится легко? Когда ты чувствуешь себя хорошо?
Девочка задумалась:
— Когда я с папой. Мы иногда гуляем в парке, и он не ругается, если я медленно иду или хочу покачаться на качелях. Ещё когда я рисую. Но мама говорит, что рисование — это трата времени, надо заниматься математикой и английским.
— Ты любишь рисовать?
Впервые за все визиты на лице девочки появилось подобие улыбки:
— Очень. Я рисую принцесс и замки. И птиц. Много птиц.
— Птицы летают, да? Они свободные.
Мила кивнула, и её глаза стали влажными.
После осмотра, который снова не выявил никаких физических отклонений, Артём Леонидович попросил бабушку задержаться.
— Мне нужно поговорить с отцом девочки. Это важно. Вы можете передать?
— Передам. Он хороший человек, Игорь. Просто работает много, редко бывает дома. И Оля... она у нас всегда была такой. Перфекционистка. Сама себя загоняла, и теперь дочь загоняет. Я пыталась говорить, но она не слушает.
— Я понимаю. Но здесь нужна помощь не педиатра, а психолога. У Милы паническая атака на фоне сильного стресса. Её организм реагирует на психологическое давление физическими симптомами.
Бабушка закрыла лицо руками:
— Господи. Я так и думала. Бедная моя девочка. Обе мои девочки...
Игорь пришёл в субботу утром, попросив принять их вне очереди. Мужчина лет тридцати пяти, уставший, с потемневшими от недосыпа глазами.
— Доктор, тёща рассказала. Я... я не знал, что всё так серьёзно. То есть, я видел, что Оля строгая с Милой, но думал, это нормально. Моя мать была ещё строже.
— Присаживайтесь. Мила, ты тоже садись, пожалуйста.
Девочка села рядом с отцом, и Артём Леонидович заметил, как она инстинктивно придвинулась к нему ближе. Игорь обнял дочь за плечи.
— Расскажите, как проходит обычный день у Милы.
Отец начал говорить, и с каждым словом картина становилась всё яснее. Подъём в семь утра — никаких минут полежать. Завтрак строго по меню, которое составила мать, — никаких "хочу блинчиков вместо каши". Школа, потом английский, потом математика с репетитором, потом музыкальная школа — фортепиано, хотя Мила просила научить её гитаре.
— Она говорит, что гитара — это несерьёзно, — объяснял Игорь. — Что пианино развивает мозг лучше. Потом домашнее задание, ужин, душ и сон ровно в девять. Без вариантов.
— А выходные?
— По субботам логика и шахматы. Оля считает, что это важно для развития интеллекта. В воскресенье мы стараемся куда-то выбраться, но Оля часто находит причины, почему нужно остаться дома и позаниматься.
— Папа, — тихо сказала Мила, — можно я скажу?
— Конечно, солнышко.
— Я устала. Я очень устала. Я не хочу учить английский, я его не понимаю. И пианино у меня не получается, учительница всё время кричит, что я неспособная. Мама тоже кричит. Она говорит, что я её разочаровываю, что у всех детей получается, а у меня нет. Я стараюсь, правда. Но когда она так говорит, у меня здесь всё сжимается, — девочка прижала кулачок к груди, — и я не могу дышать. Мне страшно.
Игорь побледнел:
— Милочка, почему ты мне не сказала?
— Я пыталась. Но когда ты дома, мама другая. Она не кричит при тебе. И вообще ты редко бываешь.
Отец виновато опустил голову.
Артём Леонидович подождал минуту, давая информации улечься, затем заговорил:
— Игорь, то, что происходит с Милой, имеет медицинское название — соматоформное расстройство. Это когда психологический стресс проявляется через физические симптомы. У детей это часто выражается именно в проблемах с дыханием. Организм ребёнка реагирует на невыносимое давление, от которого невозможно убежать. Мила в буквальном смысле задыхается от требований и критики.
— Но Оля любит её. Она просто хочет, чтобы дочь была успешной, чтобы у неё было лучшее образование...
— Я не сомневаюсь в любви вашей жены. Но любовь без права на ошибку, без права быть собой — это удушающая любовь. Посмотрите на дочь. Ей семь лет, а у неё распорядок дня, как у топ-менеджера. У неё нет времени просто быть ребёнком. Играть, мечтать, рисовать своих птиц.
— Что мне делать?
— Во-первых, нужно убрать часть нагрузки. Оставить только то, что нравится самой Миле. Во-вторых, необходима консультация детского психолога — и для Милы, и, возможно, для всей семьи. В-третьих, нужно поговорить с женой. Очень серьёзно поговорить.
— Она не послушает. Она считает, что лучше знает.
— Тогда пусть она знает, что её методы воспитания буквально разрушают здоровье дочери. У Милы могут развиться серьёзные тревожные расстройства, которые останутся с ней на всю жизнь. Это не про образование и успех. Это про выживание психики ребёнка.
Мила вдруг тихонько заплакала. Игорь прижал её к себе:
— Не плачь, солнышко. Папа всё исправит. Обещаю.
Разговор с Ольгой состоялся в тот же вечер. Игорь позвонил Артёму Леонидовичу около десяти ночи:
— Доктор, извините за поздний звонок. Я пытался поговорить с женой. Это... это был кошмар. Она кричала, что я подрываю её авторитет, что врачи ничего не понимают, что Мила манипулирует всеми. Что это я избаловал дочь, жалею её, и поэтому она растёт слабой. Она сказала, что завтра же запишет Милу ещё и на бальные танцы, чтобы развить дисциплину.
— И что вы ответили?
— Я сказал, что если она не остановится, я заберу дочь. Она засмеялась. Сказала, что без матери ребёнка не отдадут. Что суд на её стороне. Что я только деньги приношу, а воспитывает она.
— Игорь, задокументируйте всё. Я готов дать письменное заключение о состоянии Милы и причинах её проблем со здоровьем. Это может понадобиться.
— Спасибо. Но я не хочу доводить до суда. Это же мать моей дочери. Я люблю Олю. Просто... я не знал, что она так с Милой. Я думал, я верил, что она делает всё правильно.
— Постарайтесь ещё раз поговорить. Спокойно. Может быть, ваша жена сама нуждается в помощи. Такой гиперконтроль часто идёт из собственных травм и страхов.
Следующие две недели Мила не приходила на приём. Артём Леонидович волновался, но вмешиваться напрямую не мог — это было бы нарушением границ врач-пациент.
А потом в его кабинет позвонила взволнованная бабушка:
— Доктор, у Милы был приступ. Сильный. Скорая увезла её в больницу. Оля обвиняет всех вокруг, говорит, что это из-за того, что мы "настроили Игоря против неё". Но вы должны знать, что случилось.
Что случилось, было предсказуемо и трагично одновременно. Ольга, вместо того чтобы прислушаться, удвоила давление. Записала дочь на танцы. Наняла ещё одного репетитора — по русскому языку. Стала проверять дневник каждый день, требуя объяснений за каждую не самую высокую оценку.
Накануне у Милы была контрольная по математике. Она получила четвёрку. Ольга устроила скандал, сказала, что они с отцом содержат бездарность, что она стыдится такой дочери, что, может, надо было вообще не рожать.
— И тогда Мила упала, — рассказывала бабушка. — Просто упала посреди комнаты, хваталась за грудь, не могла дышать. Губы посинели. Игорь вызвал скорую. В больнице сделали все анализы — сердце, лёгкие, всё в порядке. Врачи сказали: паническая атака. И дали направление к психологу.
— Где Мила сейчас?
— Дома. Игорь взял неделю отгулов, сидит с ней. Оля на работе. Они почти не разговаривают.
Игорь привёл дочь на приём через три дня. Мила была бледной, тихой, но в её глазах не было больше того животного страха.
— Как ты, девочка?
— Лучше. Папа сказал, что я больше не пойду к репетитору по математике. И на пианино тоже не пойду, если не хочу. Он купил мне краски и большой альбом.
— Это замечательно.
— Доктор, — заговорил Игорь, — мы ходили к психологу. Вся семья. Оля согласилась не сразу, но после того, как психолог из больницы позвонил ей и объяснил, что это необходимо... Она пришла.
— И как прошло?
— Тяжело. Оля плакала. Оказалось, что её мать тоже была очень строгой, она сама выросла в атмосфере постоянного контроля и высоких требований. Она говорила, что хочет уберечь Милу от своих ошибок, от своих неудач. Что боится, что дочь станет такой же неуверенной, как была она сама в детстве.
— То есть она пыталась сделать дочь сильнее, но тем же методом, который сломал когда-то её?
— Именно. Психолог объяснил ей это. Сказал, что она воспроизводит травму. Оля не хотела слушать сначала, но потом... Потом Мила сама заговорила.
Артём Леонидович посмотрел на девочку:
— Что ты сказала, Мила?
— Я сказала маме, что я люблю её. Но что мне страшно. Что когда она кричит и говорит, что я плохая, мне кажется, что я не могу дышать. Что мне хочется стать маленькой-маленькой и спрятаться. И что я не хочу, чтобы она за меня всё решала и за меня всё говорила. Что я хочу сама говорить. Хочу, чтобы меня слышали.
— Ты очень смелая, — сказал Артём Леонидович тихо.
— Папа был рядом. Он держал меня за руку. Мне не было так страшно.
— Оля была в шоке, — продолжил Игорь. — Она не понимала, что дочь её боится. Она думала... она думала, что она хорошая мать. Что она делает всё правильно. Для неё это было как удар. Психолог сказал, что у Оли самой признаки выгорания, депрессии. Что ей нужна помощь. Она согласилась на терапию. Индивидуальную.
— Это большой шаг.
— Сейчас мы пересматриваем весь режим Милы. Оставляем только школу и английский — но с другим преподавателем, который не давит. Остальное время — для неё. Для игр, для рисования, для прогулок. Я ушёл с работы пораньше на полставки — договорился с начальством. Буду больше времени проводить дома.
— А мама разрешила мне завести хомячка, — добавила Мила, и в её голосе впервые прозвучали детская радость и оживление. — Он будет жить в клетке в моей комнате. И я сама буду за ним ухаживать. Правда, папа будет помогать, но это будет моя ответственность. Мама сказала, что это научит меня заботиться о других. Но не потому, что я обязана, а потому что я хочу.
— Знаешь, что, Мила? Я думаю, что очень скоро приступы совсем пройдут. И знаешь почему?
Девочка покачала головой.
— Потому что ты учишься дышать. По-настоящему. Не только лёгкими, но и душой. Ты учишься говорить о том, что чувствуешь. А это самое важное лекарство.
Прошло два месяца. Артём Леонидович не видел Милу всё это время — не было причин для визитов, и это было хорошим знаком.
А потом однажды утром, перед началом приёма, в кабинет заглянула медсестра:
— Артём Леонидович, вам передали. Одна пациентка и её родители.
Она протянула конверт. Внутри была открытка — рисунок, выполненный детской рукой. На нём была изображена птица — яркая, синяя, с распахнутыми крыльями. Она летела высоко в небе, среди облаков и солнца.
Под рисунком был написан неровными буквами текст: "Спасибо, что помогли мне летать. Мила".
А на обороте — записка от родителей:
"Доктор, спасибо вам за то, что увидели то, что мы не замечали. Прошло два месяца, и у Милы не было ни одного приступа. Она записалась в художественную студию, нашла подружку в школе, смеётся, играет. Впервые за долгое время она выглядит счастливой. Я, Ольга, работаю над собой — хожу к психологу, учусь отпускать контроль и доверять. Это тяжело, но я вижу, как меняется моя дочь, и понимаю, что это того стоит. Учусь быть матерью не из страха, а из любви. Спасибо, что не отмахнулись от нас, что увидели настоящую проблему. Игорь и Ольга".
Артём Леонидович прикрепил рисунок к доске в кабинете, рядом с другими детскими работами. Синяя птица с распахнутыми крыльями смотрела на него, напоминая о самом главном.
Иногда ребёнку не нужны лекарства. Не нужны ингаляторы и таблетки.
Иногда ребёнку нужно просто разрешить дышать.
Разрешить быть собой. Ошибаться. Уставать. Говорить. Чувствовать.
Разрешить расправить крылья.
И полететь.
Вечером того же дня Артём Леонидович задержался в кабинете, оформляя истории болезни. Он посмотрел на рисунок Милы, потом на длинную очередь назначений на следующий день.
Сколько ещё детей задыхаются не от астмы, а от невысказанных слов? Сколько прячут свою боль за послушанием, за страхом расстроить родителей?
Он вспомнил глаза Милы — сначала полные ужаса, а потом, через месяцы, наполненные светом. Вспомнил, как она сжималась на стуле, стараясь стать невидимой. И как в последний визит сидела прямо, свободно, улыбалась.
Это было его призвание — не просто лечить тела, а видеть души. Особенно тех, кто не может говорить. Или кому не дают.
Телефон на столе завибрировал. Сообщение от Игоря:
"Доктор, хотел сообщить: Мила сегодня выступала в школе на конкурсе рисунков. Заняла второе место. Когда ей вручали грамоту, она сказала в микрофон: "Спасибо моему папе, бабушке и доктору. Они помогли мне найти свой голос". Оля плакала. Я тоже. Спасибо вам. За всё".
Артём Леонидович улыбнулся, глядя на синюю птицу на стене.
Да. Иногда детям просто нужно разрешить дышать.
И тогда они взлетают выше, чем кто-либо мог себе представить.