— Я же предупреждала, что терпеть этот бардак больше не намерена! — голос Галины Петровны прозвучал как выстрел в утренней тишине.
Марина застыла на пороге кухни с чашкой недопитого кофе в руках. На идеально начищенной плите свекрови стояла её сковородка с остатками вчерашнего ужина. Всего одна сковородка, которую она собиралась помыть после завтрака. Но для Галины Петровны это была не просто грязная посуда — это было личное оскорбление, вызов её авторитету в собственном доме.
Три месяца назад Марина с Костей переехали к его матери. Временно, как они думали. Их квартиру затопило, и пока шёл ремонт, Галина Петровна великодушно предложила пожить у неё. Марина тогда ещё не понимала, что это великодушие было ловушкой, а свекровь — не спасительницей, а надзирателем, который теперь получил полную власть над их жизнью.
Квартира Галины Петровны была похожа на музей. Каждая вещь имела своё строго определённое место. Салфетки лежали под углом ровно сорок пять градусов. Подушки на диване взбивались три раза в день. Пол натирался до такого блеска, что в нём можно было увидеть своё отражение. И в этом стерильном пространстве Марина чувствовала себя нарушительницей, чьё само присутствие разрушало идеальный порядок.
— Галина Петровна, я собиралась сейчас всё помыть, — начала Марина, стараясь говорить спокойно. — Просто сначала хотела позавтракать...
— Сначала позавтракать! — свекровь презрительно фыркнула. — В моём доме сначала убирают за собой, а потом уже завтракают. Или ты думаешь, что раз живёшь здесь бесплатно, то можешь устраивать свинарник?
Слово «бесплатно» резануло по ушам. Они с Костей предлагали платить за проживание, но Галина Петровна гордо отказалась, заявив, что не станет брать деньги с родного сына. Теперь же она при каждом удобном случае напоминала о своём благородстве, превращая его в оружие психологического давления.
— Мам, ну хватит, — из коридора появился Костя, застёгивая рубашку. — Марина же сказала, что сейчас помоет.
Галина Петровна повернулась к сыну, и её лицо моментально смягчилось. Эта трансформация всегда поражала Марину — из грозной фурии свекровь за секунду превращалась в любящую мать.
— Костенька, я просто учу твою жену элементарным правилам приличия. Если она не умеет поддерживать порядок, как она будет воспитывать ваших детей?
Упоминание о детях было ещё одним больным местом. Они с Костей пока не планировали ребёнка, но Галина Петровна считала это личным оскорблением. В её картине мира невестка должна была немедленно родить внуков и посвятить им свою жизнь.
Марина молча прошла к плите и начала мыть злополучную сковородку. Вода была слишком горячей, но она не убавила температуру. Физическая боль отвлекала от душевной. Она тёрла посуду с такой силой, словно пыталась стереть не только жир, но и своё присутствие в этом доме.
— И вообще, — продолжила свекровь, обращаясь уже к обоим, — нам нужно серьёзно поговорить. Садитесь.
Она величественно опустилась на свой любимый стул во главе стола. Костя нехотя сел рядом. Марина осталась стоять у раковины, вытирая руки полотенцем.
— Я сказала — садитесь оба, — в голосе Галины Петровны зазвенел металл.
Марина села на самый дальний стул. Она уже знала этот тон. Сейчас будет очередной «семейный совет», где свекровь будет выносить приговоры, а они с Костей — молча их выслушивать.
— Три месяца вы живёте в моём доме, — начала Галина Петровна. — Три месяца я терплю беспорядок, небрежность и полное неуважение к моим правилам. Марина оставляет волосы в ванной. Костя разбрасывает носки. Вы поздно приходите, шумите, нарушаете мой режим дня.
— Мам, мы же работаем... — попытался вставить Костя.
— Не перебивай мать! — рявкнула она. — Я ещё не закончила. Вчера я нашла в холодильнике просроченный йогурт. Просроченный! В моём холодильнике! А на прошлой неделе Марина поставила сумку на кухонный стол. На стол, где мы едим!
Марина сжала кулаки под столом. Каждое «преступление» было раздуто до масштабов катастрофы. Йогурт просрочился на один день. Сумка стояла на столе пять секунд, пока она доставала ключи. Но для Галины Петровны это были непростительные грехи.
— И я приняла решение, — свекровь выдержала драматическую паузу. — Или вы начинаете жить по моим правилам, или ищете другое жильё. У вас есть две недели.
Костя поперхнулся воздухом.
— Мам, ты что? Какие две недели? У нас квартира в ремонте!
— Это ваши проблемы. Снимите временное жильё, поживите у друзей, у родителей Марины. Мне всё равно. Но если через две недели вы всё ещё будете здесь, то будете жить исключительно по моим правилам.
— А что это за правила? — тихо спросила Марина.
Галина Петровна достала из ящика стола исписанный лист бумаги. Она готовилась к этому разговору, продумала всё до мелочей.
— Пункт первый: подъём в семь утра, отбой в десять вечера. Пункт второй: завтрак в семь тридцать, обед в час, ужин в семь. Опоздания недопустимы. Пункт третий: ежедневная влажная уборка всей квартиры. Пункт четвёртый: стирка строго по средам и субботам. Пункт пятый: никаких гостей без моего разрешения.
Она продолжала зачитывать пункты, и с каждым новым правилом лицо Марины становилось всё бледнее. Это был не свод правил — это был устав тюрьмы. Расписание каждого часа их жизни, контроль каждого шага.
— Пункт двенадцатый: Марина увольняется с работы и занимается домашним хозяйством. Женщина должна быть хранительницей очага, а не мотаться по офисам.
— Что?! — Марина вскочила со стула. — Вы с ума сошли? Я не буду увольняться!
— Тогда собирайте вещи, — холодно ответила свекровь. — Две недели. Решайте.
Костя сидел между ними, как между двух огней. Он смотрел то на мать, то на жену, и в его глазах читалась растерянность маленького мальчика, который не знает, на чью сторону встать.
— Мам, это слишком... Может, мы найдём компромисс?
— Компромиссы — удел слабаков, — отрезала Галина Петровна. — В моём доме мои правила. Точка.
Следующие дни превратились в пытку. Марина пыталась соблюдать хотя бы базовые требования свекрови: мыла посуду сразу после еды, убирала вещи на места, старалась не шуметь. Но Галина Петровна словно нарочно искала поводы для придирок. То полотенце висело не на том крючке, то Марина слишком долго принимала душ, то неправильно сложила газеты.
Костя делал вид, что ничего не происходит. Он уходил на работу раньше, возвращался позже, избегая семейных ужинов. Когда Марина пыталась с ним поговорить, он отмахивался: «Потерпи ещё немного, ремонт скоро закончится».
Но Марина знала правду. Прораб сказал, что работы затянутся минимум ещё на два месяца. Два месяца в этом аду. Она начала искать съёмные квартиры, но цены кусались, а их сбережения ушли на ремонт.
На исходе первой недели произошёл инцидент, который всё изменил. Марина вернулась с работы позже обычного — задержало важное совещание. Она тихо открыла дверь, надеясь незаметно проскользнуть в комнату. Но в коридоре её уже ждала Галина Петровна.
— Девять вечера, — констатировала она, глядя на часы. — Ужин был в семь.
— Извините, у меня было совещание...
— Меня не интересуют твои отговорки. Ты нарушила правило. И это после того, как я дала вам шанс!
Марина устало прислонилась к стене. Она не ела с обеда, голова кружилась от усталости и голода.
— Галина Петровна, я же предупредила Костю, что задержусь...
— Костя тебе не муж, что ли? Почему он должен передавать мне твои сообщения? Ты сама не могла позвонить?
— Я была на совещании, не могла...
— Всегда можно найти минутку для звонка, если есть уважение!
Свекровь говорила всё громче, её голос эхом отражался от стен. Марина чувствовала, как внутри поднимается волна злости. Целую неделю она сдерживалась, глотала обиды, молчала. Но силы кончились.
— Хватит! — вырвалось у неё. — Я не ваша служанка! Я работаю, зарабатываю деньги, и не обязана отчитываться перед вами за каждый свой шаг!
Галина Петровна побагровела.
— Как ты смеешь повышать на меня голос в моём собственном доме?!
— А как вы смеете указывать мне, как жить?!
Из комнаты выскочил Костя.
— Что здесь происходит?
— Твоя жена забыла, кто здесь хозяйка! — выпалила Галина Петровна.
— Твоя мать забыла, что мы не её собственность! — парировала Марина.
Костя замер между ними, и в этот момент Марина ясно увидела, на чьей он стороне. Он смотрел на неё с упрёком, а не с поддержкой.
— Марина, ну зачем ты так? Извинись перед мамой.
Это было последней каплей. Марина посмотрела на мужа, на свекровь, и поняла — она здесь чужая. Всегда была и всегда будет.
— Я ухожу, — сказала она тихо. — Прямо сейчас.
— И куда ты пойдёшь? — насмешливо спросила Галина Петровна. — К маме? Так она же в другом городе живёт. На вокзал? В гостиницу на последние копейки?
Марина не ответила. Она прошла в комнату и начала собирать вещи. Костя пошёл за ней.
— Марин, ну не глупи. Куда ты на ночь глядя?
— К Ольге поеду. Переночую у подруги.
— И что дальше? Будешь по подругам скитаться?
— Лучше по подругам, чем терпеть унижения от твоей матери!
— Она не унижает, она просто...
— Просто что, Костя? Просто помешана на чистоте? Просто контролирует каждый наш шаг? Просто хочет, чтобы я уволилась и стала её бесплатной прислугой?
— Не передёргивай. Мама просто хочет порядка в доме.
— А я хочу нормальной жизни! С тобой, а не с твоей мамой!
Костя сел на кровать и обхватил голову руками.
— Марин, ну потерпи ещё немного. Ремонт закончится...
— Ремонт закончится через два месяца минимум. Я не выдержу здесь два месяца.
— А что ты предлагаешь? У нас нет денег на съёмную квартиру.
— Есть выход. Твоя мама уедет к сестре, как планировала. А мы останемся здесь.
— Она не уедет. Отменила поездку.
— Почему?
Костя помолчал, потом тихо сказал:
— Потому что не доверяет нам квартиру. Боится, что мы тут всё переставим, что-то сломаем...
Марина застыла с полупустой сумкой в руках. Значит, свекровь отменила поездку к сестре, которую планировала полгода, только чтобы контролировать их. Это было уже не просто желание порядка — это была одержимость властью.
— То есть она пожертвовала поездкой, лишь бы мы жили по её правилам?
— Мам такая... специфическая.
— Она больная, Костя! Это не специфика, это мания контроля!
За дверью послышались шаги. Галина Петровна подслушивала, даже не скрываясь.
— Я всё слышу! — крикнула она через дверь. — Больная, значит? Ну что ж, эта больная даёт вам крышу над головой!
Марина распахнула дверь.
— Не нужна нам ваша крыша! Мы справимся сами!
— Посмотрим, как вы справитесь. Костя без меня и яичницу не пожарит!
— Научится!
— Да он к тебе через неделю прибежит обратно!
— Не прибежит!
Они стояли друг напротив друга, как две противницы перед боем. Костя вышел из комнаты и встал между ними.
— Хватит! Обе хватит! Мам, иди в свою комнату. Марина, давай поговорим спокойно.
— Говорить больше не о чем, — Марина закинула сумку на плечо. — Я сказала — ухожу.
— Навсегда? — в голосе Кости прорезалась паника.
— Пока ты не поймёшь, что у тебя есть жена, а не только мама.
Она пошла к выходу. Галина Петровна преградила ей дорогу.
— Ключи оставь.
— Пожалуйста, — Марина демонстративно положила ключи на тумбочку.
— И чтобы духу твоего здесь не было!
— Не волнуйтесь, не будет.
Марина вышла из квартиры. Костя выскочил следом.
— Марин, подожди! Ну не уходи! Давай я с мамой поговорю...
— Говори. А я пока поживу у Ольги. Когда решишь, что важнее — мамины правила или наша семья, позвонишь.
Она спустилась по лестнице, не оглядываясь. Костя остался стоять на площадке, растерянный и жалкий.
Неделя прошла в тишине. Костя не звонил. Марина жила у подруги, ходила на работу, делала вид, что всё в порядке. Но внутри росла пустота. Она понимала, что Костя не позвонит. Он выбрал. Выбрал привычный уют маминой квартиры, её заботу, её контроль. Ему было проще подчиниться, чем бороться.
На восьмой день позвонила Галина Петровна. Марина удивилась, увидев её номер.
— Приезжай, заберёшь вещи, — сухо сказала свекровь.
— Все вещи? — уточнила Марина.
— Все твои вещи. И чтобы я тебя больше не видела.
Марина приехала через час. Дверь открыл Костя. Он выглядел потерянным, осунувшимся.
— Привет, — сказал он тихо.
— Привет. Я за вещами.
— Марин, может, поговорим?
— О чём? Ты сделал выбор.
— Я не делал никакого выбора! Ты сама ушла!
— А ты не остановил. Не позвонил. Не приехал. Ты выбрал остаться с мамой.
Из кухни вышла Галина Петровна. Победная улыбка играла на её губах.
— А, явилась. Вещи в коридоре, уже собраны. Забирай и уходи.
Марина посмотрела на аккуратно упакованные коробки. Свекровь постаралась — даже вещи выставила вон с особой тщательностью.
— Костя, ты хоть что-нибудь скажешь? — Марина посмотрела на мужа.
Он открыл рот, но Галина Петровна опередила его:
— А что тут говорить? Не сошлись характерами. Бывает. Костенька достоин лучшей жены. Которая будет его ценить, уважать его мать...
— Мам, хватит, — прервал её Костя.
— Что хватит? Правду говорить? Посмотри, она даже вещи свои разбросала, как попало! А ты хочешь с ней детей растить?
Марина подошла к коробкам и начала их поднимать. Костя попытался помочь, но она отстранилась.
— Не надо. Я сама.
Она вынесла коробки на лестничную площадку. Вернулась за последней. У порога обернулась.
— Знаете, Галина Петровна, вы победили. Но что вы выиграли? Сына, который теперь всю жизнь проведёт под вашей юбкой? Который так и не станет мужчиной? Поздравляю.
— Да как ты смеешь! — взвилась свекровь.
— А я уже ничего не боюсь. Мне нечего терять. Костя, когда надоест быть маменькиным сынком, позвони. Может, я ещё буду свободна.
Она взяла последнюю коробку и вышла. Дверь за ней захлопнулась с оглушительным грохотом.
Внизу её ждало такси. Водитель помог загрузить коробки. Марина села на заднее сиденье и только тогда позволила себе заплакать. Она плакала не от жалости к себе, а от облегчения. Она была свободна. Свободна от придирок, от контроля, от унижений. Да, она потеряла мужа. Но разве это был муж? Скорее, тень матери, её послушная марионетка.
Телефон завибрировал. СМС от Кости: «Марин, давай встретимся, поговорим».
Она удалила сообщение, не дочитав. Говорить было не о чем. Он сделал выбор, она — тоже. И пусть сейчас было больно, она знала — это пройдёт. А свобода останется.
Спустя месяц ей позвонила Ольга.
— Ты не поверишь! Встретила вчера твоего бывшего.
— И что?
— Выглядит ужасно. Похудел, мешки под глазами. Сказал, что мама теперь вообще с катушек слетела. Заставляет его в восемь вечера быть дома, проверяет телефон, даже на работу названивает.
Марина усмехнулась.
— Сам выбрал.
— Он просил передать, что хочет встретиться.
— Передай, что я занята. Строю новую жизнь.
И это была правда. Марина сняла маленькую квартирку на окраине. Да, было тесно, да, далеко от работы. Но это было её пространство, где она могла жить по своим правилам. Где никто не проверял, помыта ли посуда. Где можно было прийти домой в любое время. Где не нужно было отчитываться за каждый шаг.
Ещё через месяц Костя пришёл к ней на работу. Ждал у входа, держа в руках её любимые цветы — белые хризантемы.
— Марина, нам надо поговорить.
— О чём?
— Я ушёл от мамы. Снял квартиру. Хочу, чтобы мы начали сначала.
Марина посмотрела на него внимательно. Он действительно изменился. Похудел, осунулся, но в глазах появилось что-то новое. Решимость, которой раньше не было.
— А что сказала твоя мама?
— Устроила скандал. Сказала, что я предатель. Что она всю жизнь мне посвятила, а я...
— И ты всё равно ушёл?
— Да. Понял, что ты была права. Нельзя всю жизнь жить под маминой юбкой.
Марина взяла цветы, понюхала. Хризантемы пахли осенью и грустью.
— Костя, я рада, что ты это понял. Правда, рада. Но... слишком поздно.
— Почему поздно? Марин, я всё исправлю!
— Некоторые вещи нельзя исправить. Ты не заступился за меня, когда было нужно. Выбрал мать вместо жены. Я это запомню навсегда.
— Но мы же любим друг друга!
— Любили. Но любовь без уважения и поддержки умирает. Моя умерла в тот вечер, когда ты попросил меня извиниться перед твоей матерью.
Костя опустил голову.
— И что теперь?
— Теперь ты будешь учиться жить самостоятельно. А я уже научилась. Прощай, Костя.
Она развернулась и пошла к метро. Он крикнул вслед:
— Марин! Я буду ждать!
Она не обернулась. Ждать он может сколько угодно. А она ждать больше не будет. Ни его, ни чуда, ни перемен. Она будет жить. Свободно, легко, без оглядки на прошлое.
Вечером ей позвонила незнакомый номер. Она ответила машинально.
— Марина? Это Галина Петровна.
Марина хотела сбросить вызов, но любопытство победило.
— Слушаю вас.
— Костя ушёл. Из-за тебя.
— Нет, Галина Петровна. Из-за вас. Вы сами его выгнали своей одержимостью контролем.
— Я о нём заботилась!
— Вы его душили. А заодно и меня.
— Вернись к нему. Он страдает.
Марина не поверила своим ушам. Галина Петровна просила её вернуться?
— Зачем вам это?
— Он перестал звонить, приходить. Говорит, что я разрушила его жизнь. Вернись, и он простит меня.
— Нет.
— Я заплачу.
— Что?!
— Заплачу тебе. Сколько скажешь. Только вернись к нему.
Марина рассмеялась. Нервно, горько, до слёз.
— Галина Петровна, вы так ничего и не поняли. Нельзя купить любовь. Нельзя контролировать чувства. Вы потеряли сына, потому что не умеете отпускать. А я не вернусь, потому что не хочу жить в клетке. Даже золотой. Всего доброго.
Она отключила телефон и удалила номер. Потом налила себе бокал вина и вышла на маленький балкон своей съёмной квартиры. Город шумел внизу, жил своей жизнью. И она была частью этой жизни. Свободная, независимая, сильная.
Где-то там, в идеально чистой квартире, сидела одинокая Галина Петровна и считала пылинки на полированной мебели. Где-то в другой съёмной квартире Костя учился жить самостоятельно. А она, Марина, просто жила. И это было прекрасно.