Философия в её западно-европейском понимании для неподготовленного читателя кажется довольно разрозненным и несвязным набором систем. Помимо того, что, погружаясь в изучение философских концепций, многие замечают очевидную сложность текстов и самого дискурса, более значимой проблемой встаёт вопрос системности взглядов. Так, приступая читать Гегеля или Гуссерля, человек сталкивается с непростой задачей уже на этапе знакомства с их взглядами. А попытка скрестить эти концепции в нечто цельное и вовсе кажется невозможной.
Для большинства людей каждая отдельная школа мысли создаёт самодостаточную систему, за рамки которой не дозволено выходить. И, несмотря на то что едва ли хоть один мыслитель способен сформировать настолько проработанную теорию, дающую ответ буквально на любой вопрос, люди зачастую предпочитают выбрать для себя одного или нескольких видных философов и остаться в рамках их дискурса, экстраполируя его на любые насущные ситуации.
Так мы имеем чётко выраженные античные школы: платоников, перипатетиков и так далее. Однако, как я уже сказал ранее, ни одна из этих школ не закрывает все потребности ввиду своей узкой специфики, не говоря уже о более поздних учениях, значительно сильнее утративших какую-либо системность. Более того, с течением времени человечество очевидным образом открывало для себя нечто новое, что могло порождать конфликт с уже имеющимися школами мысли, вынуждая адептов создавать собственные интерпретации в попытках вписать привычную концепцию в изменившуюся картину мира.
Лично меня такое положение вещей никогда не устраивало, так как я не представляю по какому критерию возможно сделать выбор в пользу той или иной школы мысли. Мне всегда казалось парадоксальным, что человек способен определить удобную для себя истину. И эта проблема, на мой взгляд, уходит далеко за рамки западного философского дискурса. Даже банальный выбор между Христианством и Исламом кажется для меня сомнительным, ведь субъективное избрание веры происходит на необъяснимых основаниях. Едва ли можно с достоверностью сказать, что истинной является одна конкретная религия. И, естественно, последователь каждой религии или философского учения будет превозносить свои собственные взгляды над другими, утверждая, что прав именно он.
Отсюда, в моём представлении, напрашиваются два радикальных вывода: либо правы все, либо никто. Но мне ближе мысль о том, что истина проявляется не в монополии одной позиции, а в множественности модусов, каждый из которых выражает свою грань бытия. Потому для себя я избрал простой, но действенный путь — не выбирать ничего конкретного, но искать действительность через поиск точек соприкосновения всех возможных концепций, как бы противоречиво это ни звучало на первый взгляд.
На этом пути, в процессе постижения самых разных учений, я нередко сталкивался с тем, что, изучая ту или иную теорию, пытаясь осмыслить её и построить на её основании нечто новое, я внезапным для себя образом приходил к идеям, которые были сформулированы задолго до меня. Так, изучая Юма и рассуждая о его эмпиризме, я по какой-то причине интуитивно пришёл к близким с Кантом взглядам, не читая самого Канта. А рассуждая над кантовским делением на феномен и ноумен, я пытался дать себе ответ на вопрос, как возможно постичь нечто вне опыта. И совершенно в иных терминах пришёл к идентичному выводу с Хайдеггером.
И, как, собственно, и сам Хайдеггер, восприятие западной философии как единого процесса пришло на ум и мне. Я пришёл к аналогичным взглядам, заметив некоторый общий вектор развития всех школ мысли, начиная с Фалеса и заканчивая современными мыслителями постмодерна. Какими бы противоречивыми и разобщёнными ни казались философские теории на первый взгляд, по какой-то причине разные мыслители приходили не к идентичным, но достаточно близким по смыслу результатам на протяжении всей истории.
Парадоксальным образом те культуры, которые на Западе долго воспринимались как «нецивилизованные», пришли к во многом аналогичным результатам задолго до Европы. И именно это заставило меня заинтересоваться традиционализмом и ознакомиться с трудами Рене Генона, заметившим ту же тенденцию. На этом самом ознакомлении я бы и хотел остановиться в ближайшее время.
Разумеется, идея соединения хайдеггерианства с традиционализмом не нова: здесь прежде всего на ум приходит Александр Дугин, популяризировавший подобный взгляд. Но его фигура слишком политизирована, а сам он примешивает к традиционализму идеи евразийства и радикального православия, уводя дискуссию в сторону. Для меня же важно вернуться к самому источнику поиска действительности, без подобных добавлений. Более того, сам он достаточно эпатажен, что значительно омрачает такую концепцию в глазах многих людей со стороны.
Из желания создать альтернативу его взглядам я решил попытаться развить собственную мысль, желая вернуться в изначальное русло поиска действительности. И именно для этого я решил начать с описания традиционализма, являющегося важной главой в моей картине мира.
Итак, традиционалистская концепция строится на одном из важнейших допущений, не принимая которое, вход в принятие этой школы мысли закрывается для изучающего раз и навсегда. И именно с описания этой аксиомы Рене Генон начинает один из своих трудов — «Введение в изучение индуистских доктрин». Он утверждает, что статус цивилизации, вопреки расхожему мнению, принадлежит далеко не только западно-европейскому миру, куда он включает Европу, Америку, Австралию и прочие культуры, воспитанные на христианском мышлении и европейской философии.
Помимо Запада он по меньшей мере наделяет статусом полноценной цивилизации исламский мир, Индию со всеми её производными, а также Китай. Иногда Генон использует обобщающее противопоставление «Восток — Запад», формируя собирательный образ традиционных цивилизаций, отличных от Европейского мышления. Для многих до сих пор философия древнего Китая или Индии считается скорее религией, нежели полноценной школой мысли. А их культура носителями западной традиции причисляется к чему-то вторичному относительно европейской. И именно такой европоцентризм не устраивает Генона, как, впрочем, и любого традиционалиста.
Однако прежде чем продолжать вхождение в понимание традиции, стоит подробно разобрать, что же здесь имеется в виду под цивилизацией. И непременно стоит оговориться: на мой взгляд, цивилизаций именно в геноновском смысле явно больше, чем обозначенные четыре. Но мы всё же коротко разберём именно их, чтобы не выбиваться из концепции автора, изложенной в трактате.
Так, цивилизация, вопреки интуитивной и просторечной трактовке, это не отражение некоторого технического прогресса или паттернов в экономике и политике. Цивилизация — это целостный порядок жизни, выстроенный вокруг единого метафизического фундамента, осуществляющий полноценный взгляд общества на мироустройство. Забегая вперёд, для простоты дальнейшего понимания оговорюсь: цивилизация и традиция — это предельно близкие по значению термины, о различиях которых я расскажу отдельно.
Чтобы лучше понять то, чем на самом деле является цивилизация, давайте разберём на примере Индии. К Индийской традиции причисляется не только непосредственно одноименное государство, но и прочие культуры, впитывающие индуистское отношение к жизни, такие как Тибет, Непал и страны Юго-Восточной Азии, в которых буддизм, индуизм и местные традиции переплелись с индуистской метафизикой. В их культуре существует действующий духовный центр, не ограничивающийся решением частных вопросов, а задающий целостную картину мира.
Для них религия не является чем-то отдельным от науки или философии. Это своего рода единый каркас, берущий начало в трансцендентном и метафизическом, вытекающий в философию, позднее переходящий в собственную науку и этику. Оттого культура индийского мира западному человеку кажется настолько странной. Именно потому, что, не будучи причастным их обществу, не родившись в нём и не получив в него некоторого «посвящения», понимание от человека «извне» всегда ускользает. Не говоря уже о том, что язык здесь выступает такой же неотделимой чертой цивилизации, теряющей всю суть при попытке перевода.
Аналогично функционирует и китайская цивилизация. Широко известна трудность описания того, чем является конфуцианство или даосизм. Одни говорят, что это философия, другие — что религия. Даосизм выражает метафизическую сторону традиции, конфуцианство — социально-этическую. Они не являются чем-то противопоставленным, а составляют единый механизм. Попытка разделить их по западным категориям на религию или философию оказывается искусственной. Вера здесь неразрывно связана с этикой, а онтология с наукой. Для жителя Китая кажется немыслимым попробовать провести границы, потому что традиция в принципе не поддаётся делению.
Выходит, что цивилизация в общем смысле это фундаментальная основа, на которой построено всё мироощущение. И в полной мере осознать чужую традицию невозможно, не будучи рождённым в ней. Любая попытка вжиться в их культуру неизбежно сводится к перекладыванию их системы на нашу. Отсюда возникают классические ошибки, когда понятия одной традиции механически переводят в термины другой. Например индуистский Атман нередко соотносят с христианской душой. Но это скорее результат западной привычки всё «переводить на свой язык», чем реальное сходство: Атман и душа имеют лишь отдалённые параллели, но не являются идентичными. А непосредственно понять и прочувствовать эту разницу крайне трудная задача, так как требует колоссальных усилий по освоению сторонней мысли.
Из этого базового положения традиционалисты выводят мысль о наступлении Кали-юги. Генон применяет эту схему ко всему современному миру, но особенно резкие её проявления он видит в Европе, где дробление традиции достигло наибольшей глубины. В итоге мы приходим к ситуации, когда большинство учёных являются узкими специалистами, сосредоточенными на частных темах, но совершенно лишёнными целостного мировоззрения. Каждая мельчайшая часть традиции является заменимой и ненадёжной, из-за чего верить во что-то становится просто невозможно.
Если носитель Китайской или Индийской традиции способен дать себе ответ на вопрос, как устроен мир и каково его место в нём, то человек Запада не способен даже ответить себе, кто он такой и чего желает. Отсюда вытекает огромное количество проблем современности, о которых все мы хорошо осведомлены. Потому ироничен тот факт, что человек Запада отрицает претензии на статус цивилизации у какой-либо культуры кроме своей, поскольку западная традиция как раз-таки единственная, которая наиболее далеко удалена от этого статуса.
Сам Рене Генон, разочаровавшись в деградации западного христианства, принял ислам и обосновался в Каире. Для него ислам был одной из немногих традиционных форм, сохранивших живую связь с метафизическим источником. Европейская традиция убивает сама себя, всё сильнее секуляризируясь, уходя в атеизм и теряя какой-либо метафизический корень. А без этого корня всё остальное разваливается под собственным весом, теряя смысл, поскольку ответы на главные вопросы просто замалчиваются и «остаются за кадром».
И если православная восточная Европа в наши дни ещё имеет хотя бы какие-то остатки былой целостности, всё-таки испытывая влияние Востока и желая сохранить этот фундамент, то Запад проваливается в бездну с невероятной скоростью. Однако для меня в данном тезисе остаётся брешью одна мысль: если когда-то эти традиции появились, что мешает им появиться вновь? И если Запад уже влез в петлю, желая совершить цивилизационное самоубийство, что мешает ему также из неё вылезти? И именно понимание традиционалистской концепции, обращающее внимание на примеры других культур, позволяет нам перенять их опыт и создать нечто ещё более великое.
Возвращаясь к теме традиции, стоит наконец разграничить её с понятием цивилизации. Это действительно крайне близкие по смыслу термины, но не идентичные. Традиция — это некоторое целостное учение, уходящее корнями в собственную метафизику и разворачивающееся на все сферы жизни, подобно спирали. Цивилизация же — это носитель традиции, существующий в конкретном времени и пространстве. Но важная особенность здесь в том, что она остаётся цивилизацией только пока сохраняет связь с традицией. Как только эта опора теряется, цивилизация превращается лишь в техническое или социологическое образование, лишённое метафизического фундамента.
Сама традиция представляет собой нечто более фундаментальное и глубинное, не поддающееся полноценному определению. Говоря метафорически, она является некоторым субъектом отношений с объектной цивилизацией, конституируя себя в ней. Не человек выбирает, в какой традиции рождаться. В его праве лишь принять её или отклонить.
Однако по какой причине выходит, что восточные традиции сохраняют влияние, тогда как Запад пришёл к упадку? Конечно, и Восток подвержен процессам деградации, но там ещё сохраняется связь с изначальным духовным центром. В Европейской культуре же этот корень оказался ослаблен и во многом утрачен, что привело к разрушению целостного мировоззрения. На этом моменте пришло время поговорить о двух аспектах любой традиции: экзотерике и эзотерике.
Для начала давайте разберёмся с экзотерикой. Как не трудно догадаться, это внешнее отражение традиции, доступное всем носителям. Сюда входит не только религиозный символизм, но и в целом вся видимая часть культуры. Можно представить себе аналогию, где экзотерика это обложка книги, стиль оформления страниц, шрифт текста и даже сами речевые обороты. Эзотерика, в свою очередь, это заложенный смысл книги, но об этом мы поговорим отдельно.
Итак, на примере христианской культуры мы можем выделить экзотерические черты. К внешнему мы отнесём всю этику и эстетику. Она выражается в догматах, обрядах, нравственных заповедях, канонах и многом другом. Это некоторая оболочка, формирующая общее мировоззрение и дисциплину. Её задача обеспечивать единство культуры, защищая традицию через создание определённых рамок, в которых носитель существует. Ценность этого слоя в создании пути к метафизическому корню, пусть даже большинство останется на этом пути.
Выражаясь хайдеггеровским языком, экзотерика отвечает за сущее. Всё, что мы воспринимаем в опыте, есть внешнее проявление традиции. Так, символ в традиционализме является крайне важным термином, поскольку представляет собой ту самую видимую часть, указывающую на нечто более глубинное. Например, икона, хоть и является экзотерическим явлением, тем не менее ссылается на нечто уходящее в трансцендентное.
Антиподом символа выступает идол, замыкающийся на самом себе. Если символ это лишь ссылка на что-то глубинное, то идол ни на что не ссылается. Он ценен сам по себе. Некоторый симулякр, не имеющий под собой основы. Не зря в христианстве существует заповедь, явно указывающая на опасность сотворения идолов, так как человек теряет связь с традицией и замыкается на конкретном явлении в опыте.
Слабость западного мира проявляется в том, что символ всё чаще воспринимается как идол. Там, где символ должен указывать на духовную основу, западное сознание склонно замыкаться на самом внешнем образе, будь то обряд, догмат или «персонализированный» образ Бога. И для понимания всей катастрофы стоит снова провести параллель с восточными цивилизациями.
В индуистских религиях существует аналог божества — Брахман. Это некоторая сверхличностная сущность, неподдающаяся описанию. Всё сущее в мире является лишь одним из проявлений Брахмана. Тем не менее как-либо осознать его попросту невозможно. Он ничего не создавал, поскольку всё является им. Он никого не порождал, поскольку сама эта сущность буквально за гранью человеческого понимания. Это именно та самая метафизическая основа, суть которой по определению непостижима. Брахман отражает не только нечто сущее, но и само бытие. Он полноценный апофатический абсолют, о котором невозможно что-либо с уверенностью сказать.
И казалось бы, христианский Бог кажется близким по значению явлением. В чём же проблема? А проблема есть, и весьма существенная. В западной культуре всё чаще происходит подмена Бога его сущим воплощением. Народное восприятие, активно поддерживаемое религиозной практикой католицизма и протестантизма, стремится к упрощённому представлению Бога как «сверхсущества», всемогущего субъекта. Конечно, в богословии существуют более тонкие подходы, но в массовом сознании именно эта редуцированная картина становится доминирующей.
Задайте себе вопрос: как вы представляете себе христианского Бога? Как некоторого всемогущего субъекта? Если он видится вам как такой же человек, разница которого в обладании всесилием, проблема для вас стоит крайне остро. Наделение божества личностью в привычном понимании — прямая дорога к созданию идола. Это наделение трансцендентной сущности личностными характеристиками низводит абсолют до состояния сущего, что, разумеется, создаёт целый ряд противоречий.
Хайдеггер правильно критиковал христианство за уход от обсуждения бытия и подмену его сущим. И западная традиция действительно этим грешит. Вера утратила духовный фундамент, заменив его упрощённым антропоморфным образом. Такое секулярное представление религии удовлетворяет только тех, кто вовсе не заинтересован в поиске чего-то глубинного и запредельного. А ищущих подобная безальтернативность либо отводит от христианства, заставляя уходить в восточные религии или шаманизм, либо вовсе отворачивает от духовного пути и замыкает в атеистических рамках.
Проведите мысленный эксперимент: если бы вы были всесильны, были бы вы Богом? Если ваш ответ положительный, вы не только не понимаете значение метафизики, но и крайне простодушно смотрите на концепцию чего-то абсолютного. В конечном счёте, чем бы такое божество отличалось от любого персонажа языческих пантеонов?
Таким образом мы приходим к картине, где западная традиция катастрофически зациклилась на экзотерике. Нас интересует только внешнее проявление: обряды, размышления о сущности Бога, этика и т. д. Но, как я уже говорил ранее, это лишь путь к чему-то высшему. Не стоит путать тропу с местом, куда она ведёт. И именно поэтому пришло время поговорить об эзотерике.
Что же представляет из себя тот самый внутренний уровень традиции? Давайте сразу оговоримся, в обыденной культуре под эзотерикой часто понимается магия, астрология, гадание и прочие практики. Действительно, исторически они иногда относились к эзотерическим школам (например, герметизм, каббала, гностицизм). Но в традиционалистском смысле эзотерика имеет совсем иной акцент. Это не техника воздействия на мир, а путь внутреннего преображения, прямого приобщения к метафизическому началу.
Итак, эзотерика представляет собой более глубинный слой, предназначенный для человека, ищущего прямого постижения божественного. Далеко не всем достаточно одной веры. Некоторые жаждут непосредственного переживания метафизического, стремясь не только взглянуть в бездну, но и погрузиться в неё с головой. Этот путь позволяет выйти за рамки формы и прикоснуться к самому источнику.
В йоге философия, асаны и мантры отвечают за внешний уровень, призванный подготовить носителя традиции. Погружение в себя через медитацию как раз является внутренним. Человек не просто верит в прилагающуюся философию, но и практикует её применение. Аналогичным образом существуют и прочие восточные учения. Даже в исламе есть отдельный суфийский подход, предназначенный для переживания божественного.
Именно эта деталь так хорошо укрепляет восточные традиции. Человек, недостаточно вовлечённый, вполне довольствуется экзотерикой. Ему не требуется что-то ощущать на себе, поскольку ему достаточно веры и нахождения в сопутствующей среде. Но стремящийся к чему-то глубинному рано или поздно задастся вопросами и начнёт искать путь к слиянию с абсолютом. И отсутствие эзотерического пути только отвернёт его от традиции, не предоставив желаемого.
Что же мы имеем в христианстве? Строго говоря, остатки эзотерики здесь всё-таки имеются. Взять хотя бы таинство причастия. Даже самый далёкий от веры читатель знает, что этот процесс направлен конкретно на проживание Бога в собственном опыте. Однако, хотя этот ритуал крайне важен и интересен, он даёт совершенно иной опыт, нежели медитация.
Если медитация направлена на погружение в безличное и апофатическое переживание, то причастие остаётся включённым в общую литургическую рамку и ориентировано на символическое соединение с божественным. Поэтому сопоставлять их напрямую было бы упрощением, так как это разные формы духовного опыта. Кроме того, медитация доступна на повседневной основе, давая возможность носителю традиции в любой момент обратиться к духовному центру.
К сожалению, для современного христианства иной альтернативы практически не предоставляется. По этой причине Рене Генон и перешёл в ислам, найдя для себя пристанище в суфийских практиках. Единственное, что может заинтересовать ищущего эзотерическое учение в рамках западной традиции, ныне маргинализованный и почти недоступный широким слоям верующих исихазм. На мой взгляд, его невостребованность это чудовищная потеря западной цивилизации, поскольку именно он представлял собой ту самую практику непосредственного слияния с абсолютом в опыте.
Удивительно, но некогда в христианстве даже существовала собственная медитативная практика, также направленная на погружение в себя. К огромному сожалению, сейчас исихазм практически вымер. Но, как я уже говорил ранее, что мешает ищущим его возродить? Боюсь, сами носители традиции и мешают. Западная традиция с крайней опаской относится к таким практикам, опасаясь, что человек потеряет себя, создаст ложного идола или что-то ещё. Потому любой эзотерический путь сразу отметается.
Так западная цивилизация и пришла к Кали-юге. Боязнь стремления определённого круга вовлечённых к поиску духовной основы привела к их отречению от традиции. Часть из них, посчитав, что внешний слой традиции — это всё, что она из себя представляет, сформировали культ разрушения этой самой традиции. В конечном счёте, Бог стал идолом, в которого рациональному человеку верить попросту невозможно.
Менее вовлечённые люди либо последовали за отвернувшимися и ушли в агностицизм, отложив этот вопрос в тёмный ящик. А оставшиеся в традиции попросту довольствуются её секулярным представлением. Рушащаяся башня своим падением снесла этические и эстетические столпы, оставив после себя разруху из потерянной цивилизации. Кажется, метафора Вавилона подходит здесь как нельзя лучше. Однако, если в Библии её разрушил сам Бог, в нашем случае это дело рук людей, уничтоживших её из собственного страха, прикрываясь божьим гневом.
Восточная Европа, конечно, до сих пор сохраняет остатки былой связи с метафизическим фундаментом. Но это больше похоже не на цветущий сад, а на оранжерею, искусственно поддерживаемую усилиями немногих хранителей, чтобы однажды кто-то восстановил то, что увядает. Как носителю западной христианской традиции мне крайне грустно наблюдать такой исход. Однако для себя я решил оставаться в горящем поезде до конца, пытаясь что-то исправить, а не бежать, как это делают многие. В конечном счёте, за полночью всегда наступает рассвет, и вовсе не обязательно, чтобы новый день принёс что-то плохое.
Если статья была вам интересна, подписывайтесь на телеграм канал и читайте другие материалы!