Анна стояла у широкого окна гостиной, прислонившись лбом к прохладному стеклу. За окном разворачивалась картина, от которой на ее лице появлялась мягкая, почти незаметная улыбка. Ее дочь, маленькая Лиза, стремглав неслась по зеленой лужайке, ее светлые волосы развевались на ветру, а ручки были радостно раскинуты в стороны. Девочка бежала навстречу пожилой женщине, которая неспешно шла по тропинке, согнувшись под тяжестью двух увесистых сумок. Лиза просто обожала эти долгожданные визиты — Ирина Викторовна неизменно приносила с собой что-нибудь необыкновенно вкусное, домашнее, рассказывала длинные, захватывающие истории особым, бархатным голосом, которым умела говорить только она одна, и никогда не торопилась покидать их дом, пока внучка не наиграется с ней вдоволь, не наслушается этих удивительных сказок.
— Бабуля! Бабуля! — звонко кричала Лиза, подбегая и крепко обхватывая ее за ноги. — Ты пришла! Я так ждала!
Анна медленно отошла от окна, вытерла влажные от волнения руки о кухонное полотенце и мысленно приготовилась к очередному визиту. Три долгих года прошло с того момента, как они с Артемом решили разойтись, три года она одна поднимала Лизу, и все это время Ирина Викторовна появлялась в их жизни с завидной, почти что механической регулярностью. Каждую субботу, сразу после обеда.
— Здравствуй, Анечка, — Ирина Викторовна переступила порог квартиры, аккуратно сняла легкое пальто и направилась прямиком на кухню, чувствуя себя здесь абсолютно как дома. — Ты только не возражай, я пирог принесла. С яблоками и корицей, Лизанька наша это просто обожает.
— Спасибо вам большое, — Анна натянуто улыбнулась, чувствуя привычную тяжесть на душе.
Она не могла честно сказать, что всей душой ненавидела эти еженедельные встречи. Скорее, они вызывали у нее смутное, глухое раздражение, которое приходилось тщательно скрывать, прятать глубоко-глубоко внутри. Ирина Викторовна была прекрасной, заботливой бабушкой — это Анна признавала без всяких сомнений. Но каждое ее появление неизбежно напоминало об Артеме, о разрушенной семье, о тех днях, когда они все были одним целым, а теперь Анна была просто бывшей невесткой, вынужденной мириться с присутствием бывшей свекрови только ради счастливых глаз своей дочери.
— У тебя всё в порядке? — спросила Ирина Викторовна, ловко орудуя ножом и разрезая румяный пирог на аккуратные кусочки. — На работе не слишком устаешь? Не перерабатываешь?
— Всё совершенно нормально, — ответила Анна, глядя в окно.
— А наша Лизанька? В школе как успехи? Не подводит?
— Хорошо. В основном четверки и пятерки. Старается.
Разговор, как всегда, не клеился. Шел тяжело, с долгими паузами. Так было практически всегда — вежливая, холодная дистанция, за которой скрывались целые годы молчания, невысказанных обид и тихого непонимания. Анна была уверена, что Ирина Викторовна винит именно ее в том разводе, хоть никогда и не произносила этих слов вслух. Анна чувствовала это в каждом ее взгляде, в каждой интонации, в тех осторожных, будто бы невзначай задаваемых вопросах о ее личной жизни, о новых знакомых.
Но Лиза звонко смеялась на кухне, с упоением уплетая кусок пирога и наперебой рассказывая бабушке о всех школьных новостях, и Анна молча наблюдала за ними, снова и снова убеждая себя, что терпеть эти визиты — очень малая цена за беззаботное детское счастье, за эти сияющие глаза ее ребенка.
Неожиданный звонок в дверь прозвучал как гром среди ясного неба. Было уже довольно поздно, почти десять вечера, и Анна инстинктивно насторожилась, почувствовав легкую дрожь в коленях. Она подошла к двери, заглянула в глазок и на мгновение застыла, не веря своим глазам.
На пороге, освещенная тусклым светом коридорной лампы, стояла Ирина Викторовна. Рядом с ней, выглядя огромными и неуклюжими, стояли два больших, набитых до отказа чемодана.
— Анечка, родная моя, — начала она, едва Анна успела открыть дверь, — я прекрасно понимаю, что это крайне некстати, но у меня просто не осталось другого выхода. Мне абсолютно некуда больше идти. У нас в подъезде вчера случился пожар. Этажом выше, но этот ужасный едкий дым и черная, въедливая гарь прошли и в мою квартиру. Там теперь всё в страшной саже, окна выбиты, электричество полностью отключили. Представляешь, какой настоящий кошмар?
Анна несколько раз моргнула, медленно переваривая услышанную информацию.
— Пожар? Это серьезно? Вы в порядке?
— Да, к счастью, сама не пострадала! Пожарные работали больше двух часов. Я чудом успела собрать самые необходимые вещи. Анечка, я прекрасно понимаю, что мы с тобой уже не родные люди, но я правда не знаю, куда мне теперь обратиться. У меня в этом огромном городе никого нет, кроме вас. Артем же сейчас в отпуске за границей, со своей новой… ну, в общем, он далеко, и я не хочу его беспокоить.
Анна смотрела на ее испуганное, уставшее лицо и прекрасно понимала, что выбора у нее попросту нет. Отказать пожилой женщине, оказавшейся в такой сложной ситуации, было бы по-настоящему жестоко, бесчеловечно. Да и Лиза очень расстроится, если вдруг узнает, что бабушка просила о помощи, а мама отказала, проявила такую черствость.
— Конечно, проходите, — тихо, почти шепотом сказала Анна, отступая в сторону, чтобы освободить проход. — Проходите, конечно. Что вы вообще спрашиваете.
— Спасибо тебе большое, доченька, — Ирина Викторовна громко, с облегчением вздохнула и с трудом вкатила свои тяжелые чемоданы в прихожую. — Это ненадолго, я тебя искренне уверяю. Ну, может, неделя-другая, пока хотя бы минимальный ремонт не сделают и можно будет вернуться.
Одна неделя незаметно превратилась в месяц. Ирина Викторовна прочно обосновалась в маленькой, но уютной гостиной на раскладном диване, который Анна спешно достала из дальней кладовки. Она стала готовить завтраки, встречать Лизу после школы, помогать ей с сложными домашними заданиями и по вечерам, как и прежде, рассказывать ей свои удивительные сказки. Анна возвращалась с работы каждый день смертельно уставшая, и поначалу ей было даже непривычно приятно обнаруживать дома готовый горячий ужин и сделанные уроки.
— Ты просто не представляешь, насколько мне сейчас помогает его мама, — призналась Анна своей подруге Светлане во время очередного телефонного разговора. — Я даже стала по-настоящему высыпаться, чувствую себя совершенно новым человеком.
— А когда она уже планирует съезжать? — спросила Светлана с легкой, но заметной ноткой подозрения в голосе.
— Скоро, скоро. Ремонт же обещали сделать быстро.
— Ань, ты точно уверена, что это все временно? Ты ни о чем не беспокоишься?
— Конечно, уверена. Сама же Ирина Викторовна постоянно об этом говорит, переживает.
Но второй месяц медленно подошел к концу, за ним начался третий, а Ирина Викторовна и не думала даже собирать свои вещи. Анна несколько раз очень деликатно, чтобы не обидеть, пыталась поднять тему ремонта в ее квартире.
— Ирина Викторовна, как там дела с вашей квартирой? Уже что-то сдвинулось с мертвой точки? Закончили?
— Ой, Анечка, лучше не спрашивай, — отмахивалась она, делая озабоченное лицо. — Строители, как всегда, затянули все сроки. То нужных материалов на складе нет, то вся бригада куда-то подевалась, не пришла. Ты же сама прекрасно знаешь, как у нас в последнее время все происходит. Но скоро, я обещаю, скоро уже точно все закончат.
Анна лишь кивала в ответ и возвращалась к своим повседневным делам, стараясь лишний раз не думать о том, что ее небольшая двухкомнатная квартира становится с каждым днем все теснее и теснее. Ирина Викторовна заняла не только гостиную, но и добрую половину кухни — повсюду стояли ее кастрюли, баночки с приправами, любимые сковородки, без которых она категорически отказывалась готовить. В ванной комнате появилась целая отдельная полка, заставленная ее кремами, лосьонами и шампунями.
— Мама, а бабушка теперь будет жить с нами всегда? — спросила как-то вечером Лиза, и Анна не нашлась, что ответить дочери, почувствовав ком в горле.
Решающее событие произошло в один из спокойных выходных дней. Анна была дома совершенно одна — Лиза ушла в кинотеатр с подружками из класса, Ирина Викторовна негромко смотрела очередной сериал в гостиной, укутавшись в теплый плед.
Анна неспешно пила ароматный кофе на кухне, наслаждаясь тишиной, когда вдруг услышала, что в гостиной зазвонил телефон Ирины Викторовны. Анна не собиралась ничего подслушивать — просто динамик телефона ее бывшей свекрови был всегда выкручен на максимальную громкость.
— Артем, сынок, успокойся, не переживай так, всё идет строго по нашему плану, — говорила Ирина Викторовна, и ее голос звучал спокойно и даже немного самодовольно. — Я пока живу у Анечки, а моя квартира благополучно сдается. Уже третий месяц, представляешь? Деньги потихоньку капают, мы приближаемся к цели.
Анна замерла на месте, и чашка с кофе застыла у нее в руках на полпути ко рту. Она перестала дышать.
— Да, да, на первый взнос для новой машины вам точно хватит, — продолжала между тем Ирина Викторовна. — Светочка твоя так давно мечтала о этой иномарке, я прекрасно помню. Ты только, пожалуйста, не беспокойся, Анечка та еще простушка, она пока ни о чем не догадывается. Я ей все про затянувшийся ремонт втираю, а она верит, бедная. Думаешь, она вообще в курсе, сколько по времени должен длиться нормальный ремонт? Она же всю свою жизнь в своих мечтах и облаках витала, вот и сейчас абсолютно так же. Наивная.
Прозвучал легкий, беззаботный смех. Такой знакомый и такой теперь неприятный.
— Нет, выгонять меня она точно не будет. Она для этого слишком добрая и мягкая. И наша Лиза меня просто обожает, это мой главный козырь. Ты же видишь, какие у Анечки глаза становятся, когда наша девочка радуется, смеется? Она согласится на абсолютно всё, лишь бы ее дочка была по-настоящему счастлива. Так что не бери в голову, сынок, тут у меня всё полностью под контролем. Еще пару месяцев, и нужная сумма будет у вас на руках.
Телефонный разговор закончился. Анна сидела совершенно неподвижно, не в силах пошевелиться, и кофе в ее руках медленно, неотвратимо остывал, как и ее доверие ко всему миру.
«Лучше бы я никогда этого не слышала», — пронеслось в ее голове.
— Лучше бы я не слышала, что сказала свекровь по телефону, — рыдала Анна в телефонную трубку, сидя на холодном кафельном полу в ванной комнате и стараясь говорить как можно тише, — Света, я чувствую себя такой унизительно глупой, такой наивной дурой. Униженной до самой глубины души. Все эти долгие месяцы она надо мной тихо смеялась, пользуясь моей добротой!
— Ань, милая, успокойся, дыши глубже, — голос Светланы на другом конце провода звучал твердо и решительно. — Слушай меня очень внимательно. Ты должна немедленно выгнать ее из своего дома. Прямо сейчас, не откладывая.
— Я не могу, у меня не хватит сил…
— Хватит! Обязательно хватит!
— Но Лиза будет сильно расстроена. Она так искренне любит свою бабушку.
— Анна, послушай меня внимательно! — Светлана заметно повысила голос, пытаясь до нее достучаться. — Эта женщина цинично использует тебя и твое доброе сердце. Она спокойно сдает свою же квартиру, живет у тебя абсолютно бесплатно, на всем готовом, и при этом копит деньги на дорогую машину для твоего бывшего мужа и его новой избранницы. Для той самой женщины, ради которой он тебя когда-то бросил! И ты после этого все еще продолжаешь беспокоиться о чувствах Лизы? Очнись!
Анна громко всхлипнула, не в силах сдержать рыдания. Она прекрасно понимала, что Светлана говорит абсолютную правду, чистую правду. Но нужные слова предательски застревали у нее в горле, не желая превращаться в решительные действия. Она всегда боялась конфликтов.
— Я не умею так, не умею ругаться, конфликтовать…
— Тогда я сделаю это вместо тебя. Я не позволю так с тобой поступать.
— Света, пожалуйста, не надо…
— Я буду у тебя через двадцать минут. Сиди и жди меня.
Светлана ворвалась в квартиру подобно урагану, сметающему все на своем пути. Она даже не поздоровалась с Ириной Викторовной, которая в этот момент спокойно стояла на кухне и нарезала свежие овощи для вечернего салата.
— Немедленно собирайте все свои вещи, — сказала Светлана ровным, но не допускающим возражений голосом. — Вы съезжаете. Сегодня же. Прямо сейчас.
Ирина Викторовна медленно обернулась, и нож для овощей замер у нее в руках.
— Простите, а вы кто вообще такая, чтобы мне тут указывать?
— Я самая близкая подруга Анны. И мне прекрасно известно, что у вас на самом деле никакого ремонта нет и в помине. Вы спокойно сдаете свою квартиру и копите деньги на машину для своего сыночка. Анна все сама случайно слышала, ваш разговор.
Лицо Ирины Викторовны сначала резко побледнело, потом медленно покрылось некрасивыми красными пятнами. Она была застигнута врасплох.
— Анечка, что за чушь она тут несет? — она резко повернулась к невестке, которая все еще стояла в дверях, не в силах поднять голову от стыда и обиды. — Какая еще машина? Я ничего не понимаю, о чем вы вообще говорите!
— Вы вчера разговаривали с Артемом по телефону, — тихо, но очень четко произнесла Анна. — Я все слышала. Вы назвали меня наивной простушкой, дурой.
В квартире повисла гробовая, давящая тишина. Ирина Викторовна беспомощно открывала и закрывала рот, пытаясь подобрать нужные слова, найти хоть какое-то оправдание.
— Анечка, милая моя, я… это просто ты все неправильно поняла, не так услышала. Я просто пошутила с Артемом, у нас с сыном такое своеобразное, странное чувство юмора, ты же сама знаешь…
— Чувство юмора? — Светлана резко шагнула вперед, сократив дистанцию. — Вы вот уже три месяца живете здесь абсолютно бесплатно, пользуетесь безграничной добротой Анны и за ее же спиной цинично над ней издеваетесь. Это не юмор, уважаемая. Это самая настоящая, низкая подлость.
— Вы не имеете никакого права так со мной разговаривать…
— Я имею полное право защищать свою лучшую подругу, когда ее предают самые близкие люди. В отличие от вас, которая должна была по-человечески поддерживать невестку, а не предавать ее самым подлым образом. Собирайте свои вещи. Сейчас же. У вас есть ровно один час.
Ирина Викторовна бросила умоляющий, полный отчаяния взгляд на Анну.
— Анечка, неужели ты и правда выгонишь меня на улицу? Подумай хорошенько о Лизе. Она же так сильно любит свою бабушку. Неужели ты хочешь лишить ее этого? Лишить общения?
Анна почувствовала, как внутри у нее что-то с грохотом переламывается, ломается навсегда. Эти манипулятивные слова — про Лизу — она слышала от нее уже бессчетное количество раз. И каждый раз она сдавалась, шла на уступки, молчала, терпела, закрывала глаза на все. Но сейчас, глядя в лицо этой пожилой женщине, которая так умело и цинично играла на ее самых сокровенных чувствах, она наконец-то увидела всю неприкрытую правду.
Ирина Викторовна никогда по-настоящему ее не уважала. Для нее Анна всегда была лишь удобной, покладистой и мягкой простушкой, которой можно безнаказанно пользоваться в своих интересах.
— Лиза будет обязательно видеться с вами, — сказала Анна, и ее голос прозвучал удивительно твердо и уверенно, гораздо тверже, чем она сама ожидала. — Но не здесь. И не на ваших условиях. Вы осознанно злоупотребили моим доверием. Вы меня обманывали все эти месяцы. Вы использовали мою доброту и безграничную любовь моей дочери как оружие против меня же самой. И это — непростительно. Совершенно.
— Но куда же я теперь пойду? У меня же нет сейчас другого места!
— К своему любимому сыну, — резко отрезала Светлана. — У него же теперь новая, счастливая семья. Пусть его Светочка проявит гостеприимство и примет вас у себя. Или вернитесь в свою же квартиру, которую вы сдаете. Просто расторгните договор и вернитесь к себе домой.
— Но я не могу так просто взять и расторгнуть договор аренды! Это же очень сложно!
— Это уже исключительно ваши личные проблемы. Час, Ирина Викторовна. Больше у вас нет.
Когда Лиза вернулась домой после кино, бабушки в квартире уже не было. Анна сидела одна на кухне, крепко обхватив руками большую чашку с давно остывшим чаем, и отчаянно пыталась придумать, как же ей объяснить своей дочери, что же все-таки произошло.
— Мам, а где бабушка? — Лиза оглядела пустую гостиную, затем прихожую. — А где ее вещи? Они исчезли.
— Садись ко мне, Лизонька, — Анна мягко похлопала рукой по стулу рядом с собой. — Нам с тобой нужно серьезно поговорить. Обсудить одну очень важную вещь.
И она рассказала. Не все, конечно — про глубочайшее унижение, про обидное слово «дура», про горькие слезы в ванной комнате она умолчала, стараясь оградить дочь. Но про главный обман, про квартиру, которую все это время сдавали, пока Ирина Викторовна жила у них, про деньги на машину для Артема и его новой жены — обо всем этом Лиза узнала от матери.
Девочка слушала ее очень внимательно, не перебивая, и ее милое, детское личико постепенно становилось все более серьезным и взрослым.
— То есть выходит, бабушка нас все это время обманывала? Намеренно? — переспросила Лиза, глядя матери прямо в глаза.
— Да, моя хорошая. К сожалению, да.
— И она смеялась над тобой? Говорила про тебя плохие слова?
— Да, — тихо ответила Анна.
Лиза на несколько секунд задумалась, уставившись в окно на темнеющее небо.
— Мам, а ты прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя расстраивать. Я ведь правда не знала, что бабушка такая… нехорошая. Я всегда думала, что она добрая и честная.
— Лизонька, моя радость, ты ни в чем не виновата, абсолютно, — Анна крепко, по-матерински обняла дочь, чувствуя, как та прижимается к ней. — Бабушка, возможно, и правда добрая. Но только по отношению к тебе. А ко взрослым людям, ко мне, она относится совершенно по-другому. И я больше не могу этого терпеть, прости.
— Я понимаю тебя, мамочка, — тихо проговорила Лиза. — Мне, честно, очень грустно из-за этого всего, но я тебя понимаю. Ты поступила правильно. Я горжусь тобой.
Анна прижала дочь к себе еще крепче, еще нежнее, и впервые за последние несколько месяцев она почувствовала, что может дышать полной, глубокой грудью, что камень наконец-то упал с ее души.
Ирина Викторовна звонила им несколько раз после этого. Сначала она слезно просила прощения, пыталась оправдаться, потом начала обвинять Анну в черствости и жестокости, потом снова умоляла о прощении. Анна всегда отвечала коротко и холодно: Лиза может по-прежнему встречаться с бабушкой, но только на нейтральной территории, в парке или в кафе, но в их общем доме для Ирины Викторовны больше не было места.
— Ты очень сильно изменилась, Анечка, — сказала как-то Ирина Викторовна в их последнем телефонном разговоре. — Стала жесткой, черствой, бесчувственной.
— Нет, — спокойно ответила Анна. — Я просто, наконец, перестала позволять вам пользоваться моей добротой и мягкостью. Всему есть свой предел.
Она положила трубку и перевела взгляд на Светлану, которая в это время сидела рядом на диване с большой чашкой кофе.
— Ну как ты себя сейчас чувствуешь? — заботливо спросила подруга, внимательно глядя на Анну.
Анна на несколько секунд задумалась, анализируя свои чувства.
— Знаешь, это очень странное чувство. Я ведь думала, что буду чувствовать себя ужасно виноватой, что буду жалеть ее, мучиться. Но я чувствую… невероятное облегчение. Как будто меня освободили.
— Это потому что ты наконец-то нашла в себе силы по-настоящему постоять за себя, за свою жизнь. Ты установила свои границы.
— Да, — улыбнулась Анна. — Наверное, да. Спасибо тебе за это.
Светлана тепло улыбнулась в ответ.
— Всегда пожалуйста, подруга. Лучше поздно, чем никогда, как говорится.
С тех пор прошло уже почти полгода. Анна постепенно училась говорить твердое «нет». Не только Ирине Викторовне, которая все еще пыталась манипулировать через Лизу, но и другим окружающим людям — коллегам по работе, которые постоянно просили подменить их в выходные дни, случайным знакомым, которые постоянно «на минутку» заглядывали с разными просьбами и неожиданно оставались на целый вечер.
Лиза действительно встречалась с бабушкой примерно раз в месяц, обычно они гуляли вместе в большом парке недалеко от дома. Ирина Викторовна всегда приносила с собой разные пирожные и новые интересные книги, и они гуляли вместе час или два, разговаривая о чем-то своем. Девочка возвращалась домой обычно довольная, но уже без той прежней, детской, безусловной и безграничной радости, которая была у нее раньше.
— Бабушка сегодня снова спрашивала, не передумала ли ты уже, — сказала как-то Лиза, возвращаясь с одной из таких прогулок.
— И что же ты ей ответила, моя умница? — спросила Анна, поглаживая дочь по волосам.
— Что нет, не передумала. Что ты имеешь полное право жить так, как сама хочешь, в своем доме. И что я тебя в этом полностью поддерживаю, мам.
Анна улыбнулась своей самой счастливой улыбкой.
— Спасибо тебе за это, мое солнышко. Огромное спасибо.
Вечером того же дня, когда Лиза уже легла спать, Анна вышла на свой маленький балкон с большой чашкой горячего травяного чая. Большой город по-прежнему шумел внизу, тысячи огней мерцали в ночной темноте, и где-то далеко-далеко, за высокими крышами соседних домов, светилась тонкая, едва заметная полоска закатного горизонта.
Она вспомнила тот день, когда сидела на холодном полу в ванной и горько, безутешно плакала в телефонную трубку, признаваясь Светлане. Вспомнила свои собственные слова: «Лучше бы я не слышала, что сказала свекровь по телефону». Тогда, в тот тяжелый момент, ей казалось, что знание этой горькой правды — это самое настоящее проклятие, что счастливое неведение было бы гораздо милосерднее и лучше.
Но сейчас, спустя время, она прекрасно понимала: услышать эту неприкрытую правду было на самом деле необходимо. Это был тот самый сильный толчок, который был ей так нужен, чтобы наконец-то открыть глаза. Не на Ирину Викторовну — в первую очередь на саму себя.
На свою старую привычку постоянно молчать, терпеть, жертвовать своими интересами ради иллюзорного, шаткого спокойствия. На свой детский страх любых конфликтов, который так долго превращал ее в удобную, безответную мишень для всех манипуляторов.
Она сделала небольшой глоток горячего чая и внимательно посмотрела на свое собственное отражение в темном, почти черном стекле балконной двери. На нее смотрела незнакомая, но такая сильная женщина — с прямой, уверенной спиной и твердым, решительным взглядом больших глаз.
— Спасибо тебе, — очень тихо сказала Анна своему отражению. — Спасибо, что нашла в себе силы наконец-то измениться. Спасибо, что не сломалась……