Начало:
Контрабасы
9 июля 1996 года. Ближе к вечеру моему экипажу уже была поставлена первая боевая задача на перевозку группы военнослужащих в Моздок и перевозку такой же группы оттуда. До Моздока долетели спокойно. Солнце уже клонилось к закату. Закаты в раскаленном воздухе меня всегда впечатляли! Цвет неба на всю его ширину был огненно-красным. Ни единого облачка! Весь горизонт колыхался в воздухе, как медуза. Видимость, как у нас говорили, была «миллион на миллион».
По команде РП зашли на посадку на окраину аэродрома недалеко от стоянки «стратегов» красавцев Ту-95. Не выключаясь разгрузились и стали ждать другую группу, которую должны были подвезти на машинах. Подъехали два КАМАЗа, из них стали вываливаться какие-то тюки, сумки и ещё что-то бесформенное. Это «что-то бесформенное» стало подниматься на ноги и на бегу, хватая тюки нестись к вертолёту. Бортовой техник сразу смекнул, что добром это не кончится. Выскочив из вертолета и раскинув руки, он попытался сдержать бегущих на него людей. Хотя и на людей-то они не были похожи. Как оказалось, это были вусмерть пьяные контрактники, которых ещё называли «контрабасами», грязные и обросшие, с мутно-красными бляшками вместо глаз, больше напоминающие просто стадо. Натиск этого обезумевшего войска борттехник сдержать так и не смог. Возникла реальная угроза, что его просто затопчут в грунт.
– Андрюха! Держи педали! – крикнул я своему правому лётчику Андрею Васьковскому и, расстегнув ремни, кинулся на помощь борттехнику.
Какое там! Меня вогнали в землю в доли секунды, как будто асфальтоукладчиком прошлись. Поднявшись с земли и скрипя суставами, я повернулся к вертолёту и не поверил глазам своим: из дверей грузовой кабины свисали три тела этих «вояк», изо всех сил пытающихся за что-нибудь ухватиться внутри вертолета. Эта картина полностью напоминала мне ситуации на автобусных остановках в часы пик в большом городе, когда безумные толпы «от стара до млада», активно работая локтями и талией, пытались вдавиться в общественный транспорт. Вертолёт был забит полностью. В доли секунды у меня промелькнула мысль: «Не дай Бог эти “вояки” полезут в пилотскую кабину “места занимать”, тогда уже и Андрюха не справится!»
Быстро подскочив к вертолёту, я что есть силы рванул на себя первое тело, еле болтавшееся на стремянке. «Боец», описав небольшую пологую дугу, приземлился на голову и быстро вскочив, ничего не понимая посмотрел на меня безумно вращающимися глазами. На мгновение мне стало очень неудобно – передо мной стоял взрослый мужик, больше годящийся мне в отцы. Но, скорее всего, мой разъярённый вид привел его в чувство и он, как-то сразу обмякнув, упал на «пятую точку».
В это же время от машин подбежали три офицера во главе со здоровенным майором, которые в считанные секунды выкинули еще человек семь из вертолёта. К процессу «выгрузки-погрузки» присоединился мой бортовой техник, и еще через пару минут на борту осталось требуемое количество «пассажиров», остервенело цепляющихся за всё что можно, успевая прижимать к себе свой нехитрый скарб, лишь бы их не выдернули из вертолёта, попутно издыхая непереносимый перегарище.
Ситуация, с одной стороны, была настолько комичной, что в пору было хвататься за живот. Но мне уже было не до смеха! Дав команду на закрытие входной двери, я заскочил в кабину и быстро плюхнулся в кресло.
– Твою мать! Что это было?
Андрей смотрел на меня изумлёнными глазами, тоже еле соображая.
– Андрюха! Взлетаем!
Запросив разрешение на взлёт без выруливания на полосу и получив от РП «добро», я оторвал машину от земли и, прижимая сильнейшим потоком воздуха оставшихся на земле «воинов», разметывая их сумки и баулы, стал набирать высоту.
Оглянувшись в грузовую кабину, так и не разобрав в груде сумок, сапог, грязной формы этих горе-пассажиров, я сказал борттехнику, чтобы тот не спускал с них глаз. После такой загрузки от них можно было ожидать чего угодно.
Быстро стемнело. Набрав высоту полторы тысячи метров, мы взяли курс на юго-восток. Горизонт впереди уже погрузился в полную темноту. Подходя к аэропорту Северный, я запросил у «Эрмитажа» (позывной РП аэропорта) разрешение на пролёт через зону аэропорта.
Получив разрешение и довернув чуть южнее, приступил к снижению в сторону Ханкалы. И тут с восточной окраины аэропорта, змеясь вверх и в сторону вертолёта, взметнулась очередь трассирующих пуль. Андрюха только успел крикнуть:
– Борисыч! Обстрел!
Прекратив снижение и резко отвернув в сторону, я дал команду бортовому технику выключить все бортовые огни.
– Да что ж за день сегодня! Едрёна вошь! – выругался я.
Разглядеть откуда производился обстрел, уже не представлялось возможным, так как земля внизу была покрыта сплошной, вязкой темнотой без единого огонька. Можно было только приблизительно определить место выстрелов. Доложив РП «Северного-Грозного» об обстреле борта с его «точки» и принятии решения о продолжении выполнения задания, я прошёл ещё пару минут без снижения. А затем, убедившись в безопасности, приступил к дальнейшему снижению и уже через пару минут мы зашли на посадку и зарулили на стоянку. Выгрузив и сдав «тела» ожидающим командирам контрактников, вкратце обрисовав им как производилась погрузка, мы со спокойной душой отправились отдыхать. И как только добрались до кроватей забылись мертвецким сном. Наступал второй день нашего пребывания в Чечне.
Пропасть
До 9 июля 1996 года на территории мятежной Чечни пока всё было тихо, действовал очередной мораторий на ведение боевых действий. Шёл переговорный процесс между лидерами боевиков и командованием группировки. Но это только пока!
Следующее утро 10 июля 1996 г. началось также с подъёма в 6 утра. Убыли на аэродром, позавтракали. Команда на сбор всего лётного состава у КП поступила неожиданно. До постановки задач на полёты было ещё много времени, поэтому все с удивлением смотрели на озабоченного чем-то командира полка Юрия Николаевича Чебыкина, держащего телефонную трубку, ничего не говорящего, а только кивающего головой. Выражение его лица было явно безрадостным.
Через минут 20 приехало все командование авиагруппировки, расстелили перед нами карты и зачитав приказ о начале боевых действий, стали ставить задачу каждому экипажу. Мало того что москвичи, быстро улетев домой, оставили нас один на один с кучей вопросов, так ещё практически на следующий день нам уже ставили задачи на ведение настоящих боевых действий. Я смотрел на своих молодых товарищей и видел в их глазах смятение! Да и самому было как-то не по себе:
«С ходу в пекло!» – крутилась мысль в голове.
Как оказалось, процесс перемирия был внезапно остановлен, как это уже случалось не раз, и войскам был отдан приказ начать боевые действия против бандформирований. Нашей авиагруппировке была поставлена задача на высадку воздушного десанта в горы по всей границе южной Чечни с целью вытеснения бандитов с равнинной части самопровозглашённой Ичкерии, чтобы они не смогли просочиться в Дагестан и Грузию. Подготовка была недолгой.
Обозначили посадочные площадки на картах, порядок полёта и взаимодействия и пока техники заправляли вертолеты, в них уже вовсю загружался спецназ. Первым в горы слетал на рекогносцировку площадок зам.ком.полка Николай Авиамирович Иванов. Быстро вернувшись, он сел ко мне на борт и сказал, что покажет нашей группе площадку.
Мы в паре с Володей Погореловым взлетели за парой зам. ком. авиагруппировки, моего однокашника по училищу Лёши Храменкова. Набрали высоту 1800 метров и пошли в горы, в район между Шатоем и Махкетами. Подходя к горам, стали ещё набирать высоту и когда подошли к указанной Ивановым площадке, она была на уровне наших глаз. На двух с половиной тысячах метров над уровнем моря ровное, как стол, размером с два футбольных поля, простиралось красивое, покрытое высокой травой поле. А на удалении двух километров впереди от него уже начинались отвесные скалы, уходящие вверх выше трёх тысяч метров. Посадочные места выбирали самостоятельно кто куда, но так, чтобы не помешать друг другу.
Первым подсел Вовка Погорелов, я следом за ним, буквально в двадцати метрах от него. Оглянувшись в грузовую кабину, я подал команду на высадку группе спецназа. Но когда развернулся обратно, прямо впереди, в нескольких метрах от остекления моего вертолета, разлетались какие-то куски веток и трава. Как оказалось, Володя Погорелов чуть сместился в сторону и не заметил, как хвостовой винт его машины оказался у самой земли, начав крошить высокую, с полтора метра высотой, траву и небольшие кусты. Я смотрел на всю развивающуюся ситуацию молча, боясь что-либо подсказать Вовке по радио, т. к. мог только помешать ему. Иванов тоже молчал, думая о том же.
Качнись вертолёт чуть ниже, хвостовой винт зацепит камни, и тогда начнётся такая мясорубка, что сначала достанется моей машине. Затем, превратившись в такую же мясорубку, от меня достанется следующим, и т. д., пока мы все, как удалые казачки на бранном поле, не покрошим друг друга в капусту.
Даже сквозь рёв турбин и натуженный стук лопастей был слышен звук работающей «сенокосилки». Высадка десанта длилась всего 1,5–2 минуты. Вовкин борт качнувшись, плавно отошёл от земли и, бешено вращая позеленевшим хвостовым «секатором», рванул вперёд, разгоняя скорость.
– Фу-у! Пронесло! – выдохнули мы, откинувшись на спинки кресел. Десант моего борта также оперативно покинул вертолет и получив команду от борттехника, мы полетели догонять группу, которая закончила высадку. Внизу у предгорья, как шмели, крутилось наше прикрытие, звено Ми-24. Набрать нашу высоту для них было проблематично. С нормальной зарядкой, но в условиях высоких температур, с «убитыми» на пыльных площадках движками, они еле дотягивали до высот 2500–3000 метров. «Несладко» было и нам. Но всё же Ми-8 были полегче, поэтому на пару минут нам хватало мощности наших движков, чтобы зацепиться, как хищным орланам, за какой-нибудь выступ или камень на большой высоте, иногда поставив лишь одно колесо на землю. Вот тут-то надо было собрать всю свою волю и нервы в кулак и буквально слиться с машиной в одно целое, чтобы удержаться на выступе, молотя лопастями в нескольких десятках сантиметров от каменных глыб или скал. «Десантуре» же выбирать не приходилось, когда «духи» их вытесняли на какую-нибудь высотку или скальный выступ, кроша вокруг них камни крупнокалиберными пулемётами и гранатомётами. А у нас уж выбора не было тем более, т. к. надо было вытаскивать мальчишек из любого «дерьма». И ни при каких условиях мы не имели права оставить их на верную гибель!
Собравшись группой, полетели домой. Через пятнадцать минут все уже заруливали на стоянки. Вообще Чечня была настолько маленькой, что её можно было облететь за час-полтора. И никак не укладывалось в голове, откуда же на таком маленьком пространстве умещалось столько гадости! Пообедав, стали ждать постановку очередной задачи, уясняя детали, разрабатывая порядок и очерёдность захода на посадку и порядок сбора группы после разгрузки. Через пару часов должны были подъехать несколько КАМАЗов с боеприпасами и продовольствием, которые мы должны были доставить той же группе спецназа. Но всё получилось совсем иначе.
Подъехала колонна. Пока загружали и заправляли вертолеты, Юрий Николаевич Чебыкин зачитал экипажам очередную боевую задачу. Время вылета назначили через 15 минут. После того как я прибежал на вертолет, у меня глаза полезли на лоб. Вертолёт был загружен какими-то коробками под самый потолок, да ещё на входе в кабину лежал здоровенный резиновый бак с водой.
– Твою-ж дивизию! И сколько здесь веса? – спросил я заправляющего вертолет бортового техника Володю Мезенцева.
– Да хрен его знает! Пока заправлял борт, десантура уже его закидала коробками, поэтому вес не проконтролировал! Но коробки тяжёлые. Одна упала с приличным грохотом! Видать, там тушёнка! – развёл он руками. Я повернулся к стоящему рядом старлею-десантнику.
– Старший лейтенант! Какой вес груза?
– Товарищ майор! Начальник продслужбы, старший лейтенант Боков. Да не много! Тонна. Ну, может быть тонна-сто!
– Старлей, мать твою! Ты кому хочешь впарить «тонна-сто»! Я что, по-твоему, не знаю, что такое «по самое нехочу» загруженный вертолёт? Какой вес? – надвинулся я на него.
– Да тонна там! – захлопал детскими ресницами старлей.
Стал запускаться ведущий группы Алексей Храменков. Я должен был идти у него ведомым. Времени на проверку уже не было.
– Ну-у старлей! В вертолёт! Если уж будем падать – так вместе!
Он побледнел, но в вертолёт залез, примостившись как цыплёнок на огромный «бурдюк» с водой, вращая выпученными глазами. «Как в воду глядел», – вспоминал я потом. Быстро запустились, вырулили за ведущим.
– Вова! Как машина, потянет?
– Нормально! Движки хорошие, вытянут!
На всякий случай я добавил «перенастройкой» обороты несущего винта и завис как можно выше, метров на пятьдесят, чтобы проверить запас мощности. Вертолёт висел спокойно, перегруза не чувствовалось. В горах, конечно, могло быть всё по-другому. Группа взлетела. Стали быстро набирать высоту, постепенно доворачивая в сторону гор. Всё шло нормально. Движки привычно гудели. Лопасти с шелестом секли разреженный, горячий воздух. Через минут пятнадцать уже подходили к площадке. Храменков по радио попросил группу спецназа обозначиться сигнальными дымами. Получили ответ, что шашки зажжены. Но знакомая площадка была чистой. Минутное замешательство.
– Вас не наблюдаем! – послышался в наушниках голос ведущего группы.
– Мы правее десять и ниже сто метров, – ответил голос по радио. Как оказалось, командир группы спецназа то ли из тактических соображений, то ли по условиям безопасности своей группы вывел и за- крепил её на небольшом перешейке между двух скал, на крошечном выступе горной гряды. Слева, по заходу, крутой каменистый склон горы. Справа – уходящие вверх скалы. Впереди и сзади пятачка – пропасть. Для них может она и была удобной, а вот посадить на неё вертолеты было крайне проблематично. Алексей Храменков сходу примостился на относительно ровненький выступ метров на сто выше ожидающих спецназёров и, сразу начав выгрузку, стал заводить остальные вертолеты группы, давая указания по радио.
Впереди меня на площадку со стоящими бойцами заходил вертолет Алексея Капшунова, я заходил следом, рассчитывая приземлиться на единственное ровное место чуть ниже его вертолёта и на удалении метров двадцать. Площадка, если таковой её можно было назвать, находилась на уровне наших глаз. Плавно подходя к ней, я начал подгашивать скорость, но склон в остеклении вдруг поплыл вверх. Мощный поток воздуха, от- брасываемый вертолетом Алексея, выдул всю воздушную «подушку» из- под моей машины, которая очень бы могла облегчить мне посадку.
Интуитивно я стал рычагом «шаг-газ» увеличивать мощность, но склон с увеличивающейся скоростью продолжал уползать вверх. В остеклении теперь были видны лишь огромные каменные валуны, которые быстро приближались. Мы просто падали на скалы! Запас по мощности был практически исчерпан, рычаг «шаг-газ» уже был под мышкой! Первый раз за всю свою лётную работу я услышал страшный вой двигателей своего вертолета, который никогда не слышал ранее. Как будто стая из тысячи волков выла на луну. В наушниках сначала послышалась команда речевого информатора: «Отказал первый генератор постоянного тока, отказал второй генератор постоянного тока». Это означало, что оборотов несущего винта у нас уже не было! Потом крик Володи Мезенцева:
– Садись, садись!
– Да куда ж садиться! Скалы!
Боковым зрением я видел, как мой лётчик-штурман, Андрюха Васьковский, вжавшись в пилотское кресло, ждал удара о землю. Вертолёт, как кленовый лист, покачиваясь с боку на бок, медленно падал на скалистый склон, поддерживаемый остатками тяги несущего винта. Выключился из-за прекращения электропитания автопилот, хоть как-то помогающий удерживать машину.
Говорят, перед лицом смерти вся жизнь пробегает перед глазами. У меня же в эти секунды в голове была только одна мысль: «Главное, перед ударом успеть выключить двигатели, чтобы, когда вертолёт будет кувыркаться по склону в пропасть, они не взорвались и мы не сгорели! Чтоб было что достать из-под обломков да доставить домой!»
Выжимая все соки из ручки управления, я пытался хоть как-то удержать вертолёт, в это же время педалями плавно разворачивая его влево, стараясь отвернуть от скал. Машина медленно, чуть накренившись, начала разворачиваться. Боковым зрением я видел, что слева начинается огромная пропасть, уходящая далеко вниз. В это же мгновение правая стойка шасси ударилась о склон, её амортизатор сжался и, выполняя свою работу, оттолкнул вертолёт в обратную сторону. Машина, как футбольный мячик, отскочила от камней. И этого оказалось достаточно, чтобы накренить её ещё больше влево и, опустив нос, начать разгон скорости туда, вниз, в пропасть! От этого прыжка немного восстановились обороты несущего винта. Вертолет, медленно набирая скорость, покачиваясь заскользил между огромных валунов вниз.
– Вовка! Автопилот! – почти выкрикнул я, давая команду борттехнику на его включение.
Обороты винта уже полностью восстановились, и после включения автопилота вертолёт, дёрнувшись, полетел более устойчиво. Пропа;дав метров четыреста в пропасть, разогнав скорость я понял, что мы летим
и что теперь надо как-то выбираться из этого каменного мешка. Плавно подняв нос машины и начав отворачивать от нёсшегося навстречу уже противоположного склона, я перевёл вертолет в набор высоты. Борт послушно потянул вверх. Сверху заходил на посадку очередной Ми-8. В наушниках послышалось:
– Кто выходит из мешка! Наблюдаете заходящего на посадку?
– Наблюдаю! – ответил я, – Не помешаю!
И уходя вдоль склона вверх, чуть отвернув в сторону, я пропустил строивший заход на посадку вертолёт. Уже потом, на аэродроме, ко мне подошёл майор Кривошеев, который как раз летел на этом вертолете, и сказал:
- Откуда у тебя ещё силы взялись что-то ответить в эфир? Мы в кабине аж встали, смотря сверху, как вы кувыркались. Первый раз видел в полёте звезду на брюхе вертолёта, смотря сверху. У «правого» даже вырвалось: «Ну, кому-то звездец!»
Но это было потом. А пока мы кое-как выскреблись из пропасти и наконец-то, облегчённо выдохнули: «Что это было?»
Оторвав правую руку от ручки управления, я увидел, что между большим и указательным пальцем под кожей запеклась кровь. Скорее всего, я так давил на рукоятку, что даже не заметил как потянул кожу! Набрали высоту и пристроились за заходящими на посадку вертолетами. Один за другим они проходили над тем «пятачком», явно не решаясь повторить мои кульбиты.
– Ну что, попробуем сесть ещё раз? Приказ-то надо выполнять! – сказал Володя, глядя на меня.
– Ну, давай попробуем! – ответил я.
Хотя теперь сильное сомнение одолевало меня относительно удачной посадки. Володя был прав, приказ на войне надо было выполнять! Включив РУДами «форсажный режим» двигателей, я направил вертолет в сторону площадки. Подходя всё ближе и ближе к ней, я стал гасить скорость и вновь услышал подвывающий звук движков. Запасы управления были практически на пределе. Ничего не оставалось делать, как перевести вертолет в разгон скорости и набор высоты, чтобы не повторить таких же кульбитов.
– Что будем делать? – спросил Володя. Я немного подумал.
– Ты знаешь, Володь, машина не тянет. Ведь развалим! Всё-таки, кажись, перегруз. Мы ведь не за «Героями России» сюда приехали. У меня двое детей, у тебя трое, у Андрюхи один. Кто их воспитывать будет?
– Так ведь задачу надо выполнять!
– Да сам знаю! Но ведь надо без суицида! Ладно, сейчас доложу Храменкову.
– 701-й – 711-му?
– На приёме 701-й! – ответил ведущий группы.
– Я, 711! Нет возможности произвести посадку на площадку, машина не тянет, обороты падают! – доложил я.
И тут в наушниках послышался отчётливый голос начальника авиагруппировки генерала Самарина, который сидел на командном пункте в Ханкале и прослушивал весь наш радиообмен:
– Это кто там не может сесть на площадку?
– 711. Машина не тянет, обороты падают! – ответил я.
– 711! Я вам запрещаю производить посадку!
Вся остальная группа молчала, барражируя над площадкой. Удалось удачно подсесть на неё только вертолёту Юры Рубана, который, быстро разгрузившись, взлетел и пристроился к импровизированной «колбасе» из вертолётов, наворачивавшей круги вдоль отвесных скал. В наушниках вновь послышалась команда:
– Я 701-й! Закончили работу. Сбор группы курсом на «точку».
Все облегчённо вздохнули. Значит, домой! На второй день после прилёта – и такая неразбериха! Конечно, мы что-то упустили в вопросах согласования с приданным нам спецназом, который возможно посчитал, что вертолет – это как КАМАЗ, сколько загрузили, столько и привёз куда надо! Но это были летательные аппараты, на которые распространялись совсем другие законы физики. И им, скорей всего, было невдомёк, что эти машины тяжелее воздуха и которые сами-то еле таскали себя на таких высотах, да ещё при таких температурах.
Сразу после посадки и заруливания на стоянку я оглянулся в грузовую кабину. Ужас липким холодком разлился по моему телу! Кабина была пуста, старлея не было!
– Мать твою! Выронили начпрода! – выругался я.
– Да какой «выронили», вон он сука, комбату уже жалуется! – указал вперёд Андрей Васьковский.
Посмотрев за остекление, я увидел целёхонького старлея, размахивающего, как ветряная мельница руками и указывающего на наш вертолёт. После выключения двигателей и остановки винтов мы с Андреем вышли из кабины и направились в сторону бурно жестикулирующего начпрода. Подойдя к нему, я по доброте душевной произнес:
– Ну что, старлей? В рубашке родился!
Но он, повернувшись ко мне лицом и продолжая размахивать руками, начал быстро говорить:
– Да какие вы лётчики! Летать не умеете! У меня там народ голод... Ему не дал договорить Андрюха. Выйдя из-за моей спины, он со всего маху влепил ему прямо между глаз! Оторвавшись от «континента» и описав низкую траекторию, старлей шлёпнулся в пыльную колею от автомобильных колёс. Комбат среагировал мгновенно, подскочив к Васьковскому и обхватив его руками.
– Тихо-тихо! Главное, не «двухсотыми» вернулись, ну и ладушки! В это время подошел с улыбкой на лице Алексей Храменков.
– О-о! Я вижу у вас «разбор полётов» в полном разгаре! Ладно, пошли на другой «разбор». Самарин сказал – срочно прибыть на КП. Видать сейчас будут крутые разборки. Я уже сказал борттехнику, чтобы сняли плёнку САРПП и срочно проявили.
– Ты бы лучше дал команду выгрузить груз и всё взвесить – в сердцах ответил я, – Ладно! Я сам!
Подойдя к вертолёту, я попросил Володю Мезенцева всё выгрузить и тщательно взвесить или хотя бы переписать вес с коробок. От этого зависело дальнейшее разбирательство этого инцидента. На КП нас уже ждал с багровым лицом генерал Самарин. Его тяжёлый взгляд исподлобья, через очки, скользил по мне, как луч от паровоза!
Ну что, майор? Выкладывай всё начистоту, что за кульбиты вы там выделывали. Сейчас расскажешь всё, а потом напишешь объяснительную.
Я удивлённо взглянул на него.
– Сергей Николаевич! Написание объяснительной – признание своей вины. А я себя, и тем более экипаж, виноватым в произошедшем не считаю! Пояснительную я напишу, но только после того как разгрузят вертолёт и взвесят весь груз.
Самарин окинул меня жёстким взглядом и только произнес:
– Вы свободны, я пока Вас отстраняю от полётов до полного разбора этого случая. Храменков! Плёнку САРПП, все материалы объективного контроля мне – на стол.
– Есть, товарищ генерал! – я развернулся и вышел, ничего не понимая, из домика.
– Ну что? – на входе встречал Андрей.
– Разжаловали в пехоту! – глядя за горизонт, отрешенно ответил я.
– В смысле? Как в пехоту?
– Без смысла! Всё, отлетались!
Последние слова услышал выходящий следом Алексей Храменков.
– Пургу не неси! – обнял он меня по-дружески за плечо.
– Отдохнёте, пока мы во всём разберёмся, а там видно будет. Никто тебя в пехоту не списывает. Ишь ты, халявы захотел! Слишком жирно будет! А мы тут по горам должны «париться»! Иди вертолёт разгружай.
Но в голове уже носилась только одна мысль:
– Да как же так? Эти долбо… . явно перегрузили борт, так и не дав проверить вес! Чуть не убили на второй день пребывания в Чечне, и мы же ещё виноваты!
Видимо Алексей понял мои мысли и похлопал по плечу:
– Давай-давай, иди с глаз подальше! Сейчас Самарин выйдет. Нефиг лишний раз теперь ему глаза мозолить. Завтра он успокоится и всё будет нормально. Стас! Здесь война! И не тебе об этом напоминать!
Борт уже вовсю разгружали подъехавшие десантники под руководством Володи Мезенцева. Коробки почти загрузили в стоящий рядом автомобиль. Подойдя к вертолёту, я сразу спросил:
– Ну, что показало «вскрытие»?
– Тонна шестьсот восемьдесят килограммов! – смешком ответил Мезенцев.
В принципе вес-то был небольшой, но для условий посадки на высокогорную площадку на «убитых» двигателях он был на пределе. Всё складывалось в логическую цепочку. Уже тогда существовали негласные рекомендации по выполнению полётов в горах, выверенные ещё в Афганистане. Все полёты и посадки в горах рекомендовалось выполнять в утренние часы, пока воздух не прогрелся и не было термических потоков воздуха, дующих в различных немыслимых направлениях, которые невозможно было учесть. Эту посадку мы выполняли уже ближе к семнадцати часам, не зная точного веса груза, да ещё и на неизвестную площадку «сходу». Все эти доводы я описал в своем рапорте и, отдав его Храменкову, убыл с экипажем в гарнизон. Настроение было на нуле!
В модуле, как только я прилёг на кровать, перед глазами всплыли все детали этой посадки. Я пытался проиграть различные ситуации этого полёта снова и снова, пытаясь разобраться, что же я всё-таки сделал не так. Где же та самая деталь, которую я упустил и которая могла так повлиять на всё произошедшее? Да нет! Кажется, всё делал правильно, конечно, если не считать расчёта на полёт, который необходимо было сделать и на который нашему экипажу так и не дали времени. Но это было все не то, причина была в чём-то другом. В чём, я так и не мог сообразить.
От этих мыслей меня отвлекли слова Юры Рубана, такого же командира вертолётного звена Ми-8 как и я, опытнейшего пилотяги и классного мужика:
– Эй, экстремал! Хорош грузиться! Иди, второй день рождения отметим!
На импровизированном столике между кроватей уже дымилась сковородка с урчащей картошкой, стояло несколько бутылок водки. Все пилоты и техники смотрели на меня молчаливо, с пониманием.
– Эх! Кому война, а кому мать родна! – махнув рукой, выдохнул Андрей Васьковский. – Давай Борисыч снимать стресс!
После нескольких рюмок потеплело, расслабило. И тут-то меня прохватил озноб:
– Ёлки-палки! А ведь могли сейчас уже не сидеть за этим столом! Снова в глаза прыгнули те скалы, разбегающиеся бойцы и тот ужасающий вой движков! Я начал понимать, что это был тот самый «отходняк» после возвращения из «ниоткуда»! Всё ещё пытаясь держать себя в руках, я сказал:
– Ладно, мужики! И на том спасибо! Завтра тяжёлый день, надо ещё с мыслями собраться.
Но как только коснулся подушки, всё сразу куда-то провалилось и я забылся тяжелым сном.
В штрафники
12 июля. Утром после подъема, ко мне подошел начальник объективного контроля, разведя руками и покачав головой, только произнес:
– Я ещё такого не видел! Это не плёнка, а какой-то серпантин. Так вертолёты летать не могут!
В ответ я только промолчал, разведя руками.
После завтрака меня сразу вызвали на КП.
Самарина не было. Алексей Храменков что-то внимательно читал за столом. Оторвавшись от документов, он посмотрел на меня и жестом пригласил присесть.
– Чебыкин улетел на разведку погоды и по площадкам, через минут тридцать вернётся. Он был у генерала. Дождемся его, а там посмотрим, пока ничего не решено. Так что можешь отдыхать, но с аэродрома не уходи – сказал Храменков.
Я вышел из домика и направился в палатку, доставая сигаретку из полупустой пачки. Настроение было ниже «плинтуса»!
- Да и хрен с ними! – огляделся я по сторонам, - Пока побуду с мужиками!
Наша нехитрая «аэродромная зона» тогда представляла лишь домик командного пункта и две палатки для отдыха лётного состава. Первая палатка была заставлена десятком простых железных панцирных кроватей, причём меньшая их часть была застелена старыми засаленными матрацами, другая даже таковых не имела, в ней размещались экипажи «Ми-восьмых».
И вторая – с заставленными в два ряда пустыми ящиками от неуправляемых реактивных снарядов С-8, застеленными грязными, вонючими матрасами, покрытыми видавшими виды старыми армейскими одеялами. Там отдыхали экипажи «Ми-24». В качестве бонуса тыловики соорудили нам небольшой сколоченный из бомботары душ и расположенный в десятке метров сортир, который кочевал по площадке по мере наполнения очередной ямы.
С особо опасных в плане снайперского обстрела направлений эта зона была заставлена наполненными песком всё теми же ящиками от неуправляемых реактивных снарядов и плюс «класс» подготовки к полётам и предполётных указаний под открытым небом, состоящий из четырёх рядов тех же ящиков. Быт, как говорится, был обустроен «на высшем уровне»!
Я зашёл в первую палатку и с неохотой прилёг на шатающуюся кровать. Рядом похрапывали после завтрака отдыхающие пилоты. Через тридцать минут приземлился и зарулил борт Юрия Николаевича Чебыкина. Все потихоньку потянулись к выходу, чтобы занять места в классе предполётных указаний.
Подошел Чебыкин и зашёл на КП. Было видно в раскрытое окно, как он что-то долго докладывал по телефону и, жестикулируя руками, пытался кому-то объяснить воздушную обстановку. Затем вышел из домика и направился к нам.
– Так, господа пилоты! Сегодня работаем по отдельным точкам. Каждому экипажу задача будет поставлена дополнительно. Все находятся в палатках. Штинов – ко мне на КП! Все свободны!
Лётчики стали расходиться по палаткам, с сожалением посматривая на меня, а я пошел к Чебыкину, не ожидая ничего для себя утешительного. Но командир начал сходу:
– Так! По вчерашнему случаю разбор провели. Проведём занятия с лётным составом, чтобы впредь таких «заездов Формулы-1» не делать. Ты пока полетаешь на перевозках грузов и пассажиров по равнине. В горы до команды Самарина пока запрет. Сейчас берёшь «Колокольчик», летишь в Прохладный, производишь посадку на продовольственных складах 5853-й базы хранения имущества, загружаешь продовольствие – и домой. Задача ясна?
– Так точно! Яснее некуда! Самарин, наверное, сам в горы будет летать? – с горечью, опустив голову, ответил я.
– Тихо-тихо! Не гоношись! Я тебя понимаю. Но давай всё уляжется, а там посмотрим. Сам дров наломал!
– Я наломал? – в изумлении открыл я глаза.
– Всё! Выполняй! – оборвал меня Чебыкин.
– Есть! – и я, повернувшись кругом, вышел из домика и направился к вертолёту.
– Ну что? – семенил рядом Андрей Васьковский, – Куда летим?
– Фильм смотрел «Небесный тихоход»?
– Ну?
– Так вот, теперь нам досталось тоже самое «хозяйство Семибаба»! Андрей притормозил и посмотрел на меня с удивлением.
– Ладно, пошли! Летим в Прохладный, за продовольствием.
– Ух ты! Так это ж классно! У меня там родственники живут! Может, там тормознёмся? Я и своих навещу, и на рынок сгоняем, а то опаршивела мне эта гречка с тушёнкой!
– Посмотрим! Надо ещё туда долететь, у нас «колокольчик».
– Как «колокольчик»? Да он сам себя еле таскает! – начал было Андрей, но я, глубоко выдохнув, его остановил.
– Полетели! Не до выбора сейчас!
Прохладный
Возле вертолёта уже кипела работа. В грузовую дверь заносили какие-то бочонки и ящики. Всем руководил начальника тыла авигруппировки полковник Мартынюк. «Колокольчик» представлял из себя простой вертолёт Ми-8Т, на балочных держателях которого вместо блоков НУРС были смонтированы рупоры-громкоговорители, точно напоминающие громкоговорители времён Великой Отечественной войны. Грузовая кабина наполовину была занята этажерками с радиооборудованием и усилителями. В Чечне его применяли как агитационное средство, для того чтобы вести трансляцию увещевательных «бесед» и призывов к бандитам сложить оружие. Но чаще мы просто на высоте 2000 метров врубали на всю мощь какие-нибудь песни, чаще всего из репертуара «Любэ» или «Сектора Газа», и на всю Чечню разливалось:
«Комбат-батяня, батяня-комбат…» или «Всё зае…»!
Своим обшарпанным видом он совсем не напоминал боевую машину и выглядел как «гадкий утёнок» среди своих собратьев – мощных «МТ-шек», стоящих рядом. На топливном баке по-хозяйски примостился Игорь Царик – бортовой техник из магдагачинского вертолётного полка, заправляя машину. По его виду было видно, что он был полностью доволен своим «колокольчиком» и не оглядывался на своих коллег с завистью. Порядочнейший мужик, опытнейший техник. Он знал, что и на такой машине можно приносить большую пользу.
Со знанием дела он буквально вылизывал свою машину! Таких
«бортачей» было мало. Их мы называли «золотые ручки» и готовы были носить на руках! Ничего не требующие, тихо делающие своё нелёгкое дело. И всегда на таких вертолётах мы летали не оглядываясь, в полной уверенности, что такая машина не подведёт! Закончив заправку и бойко спрыгнув с вертолёта, Игорь подошёл ко мне.
Командир! Летим в Прохладный? Там техники просятся с нами, семь человек. Устали неимоверно, хотят отдохнуть, на рынок сходить, и, если будет возможность, позвонить домой – с мольбой в глазах произнес он.
– Сколько груза? – спросил я.
– Около 500 килограммов.
– Плюс семь техников, четыре бойца на загрузку-разгрузку и десятипудовый начтыла. М-мда! Под «жвак»! – только произнес я.
– Ладно, давай грузи. Мужикам и вправду надо дать отдохнуть! Как движки?
– Ну как? Как и у всех «тэшек»! Полудрова!
Я почесал затылок, ласково погладил обшарпанный дюралевый борт.
– Что ж делать! – развёл я руками. – «Бум посмотреть!» На равнине как-нибудь выкрутимся.
Рядом уже стоял, переминаясь с ноги на ногу, полковник Мартынюк, слушая наш диалог.
– Товарищ майор! Нам ещё оттуда груз надо забрать, около полутора тонн.
– Это груз! А это люди! – только ответил я.
– Но вам поставлена задача …
– Я знаю, какая задача мне поставлена трщ полковник! – прервал я его. – И решение принимать мне! Всё, всем на борт. Запускаемся!
Я всегда относился с недоверием к высокопоставленным тыловикам, даже на войне успевающим решать свои проблемы. Поэтому, к счастью, у меня всегда было чёткое мнение, как и в пользу кого принимать решения.
Андрей Васьковский уже расстелил в пилотской кабине, с карандашом в зубах, полётную карту, что-то прикидывая в штурманском отношении. Царик суетился у бортовых розеток, подключая провода электропитания для запуска двигателей. В грузовой кабине, как цыплята на жёрдочке, с преданностью в глазах сидели и смотрели на меня техники эскадрильи. Я улыбнулся им и, приветливо кивнув, зашёл в кабину, устраиваясь на своё рабочее место.
– От винтов! – подал команду, – Запуск!
Запустившись и прогрев двигатели, мы вырулили на «взлётку». Плавно оторвав машину и набрав вертикально двадцать метров высоты, я убедился, что машина послушно тянет вверх.
– 711! Борт порядок. К взлёту готов!
– 711-й! Взлетайте! – прозвучал в шлемофонах голос руководителя полётов подполковника Цыбаева. – Привезите чего-нибудь вкусненького.
– Понял 711! Постараемся!
К подполковнику Цыбаеву Владимиру Фёдоровичу все относились с огромным уважением. Тоже успевший повоевать в Афгане, имея огромнейший опыт, он всегда излучал какую-то приятную жизненную энергию. Спокойный «как танк»! Всегда чисто и опрятно одетый, с лицом интеллигента, он напоминал офицера старой царской армии. Его тонкая, творческая душа выплёскивалась в красивейших стихах и песнях, которые он писал, посвящая их боевым товарищам, пилотам, техникам, простой пехоте, жёнам и детям и просто окружающей его порой нелёгкой обстановке. До Прохладного полёт прошёл относительно спокойно. По указанию полковника Мартынюка мы подсели на какие-то военные склады на окраине Прохладого и, не выключая двигателей, выгрузили пустые ящики и бочки.
- Так, теперь нам надо перелететь на площадку чуть западней этой, сказал Мартынюк и указал рукой в сторону предполагаемого перелёта.
– Далеко? – спросил я.
– Да полкилометра.
– Ну и на хрена туда лететь? А сюда нельзя привезти? Площадка хорошая, подходы ровные.
– Ну-уу… – замялся полковник.
– Что? Опять что-то шмекерское?
– Да так, слегка! – покрутил он руками.
– Ладно! Полетели.
Произведя взлёт, я сразу начал искать указанную площадку, но ничего кроме оврага и деревьев не увидел.
– Вот здесь, – показал вниз, прямо под вертолёт, Мартынюк.
Я сначала посмотрел на него, потом на землю. Кроме небольшого пятачка, огороженного бетонным забором высотой метра два, там ничего не было.
– Ох ёпт! И Вы предлагаете мне туда умоститься? – удивился я.
– Ну давай попробуем, раньше же туда уже садились! Я вздохнул, пожал плечами:
– Ну, давай попробуем.
На площадку зашли ровненько, вертолёт был ещё не загружен. Сели в периметр, ограждённый забором. Площадка была метров пятьдесят на тридцать, вполне сносная. И всё бы хорошо, если б мы не прилетели на простой «Тэшке» и её еще предстояло загрузить «под самую завязку», да плюс 12 пассажиров. Я осмотрел возможные направления взлёта с неё, но ничего хорошего не обнаружил, кроме здоровенного бетонного забора, высоких стенок оврага, густо заросшего деревьями и кустарником.
– М-мда! Приятного мало! Ладно, загрузимся, а там посмотрим. Может, перелетим на соседнюю площадку без пассажиров, а уж там взлететь можно без проблем. Ну а пока надо сгонять в Прохладый, отдохнуть да посмотреть прелести мирной жизни. Да и у тебя, Андрюх, кажись там родственники?
– Точно так! Давай, помчались быстрее, нам ещё их надо найти будет. Кстати, «тундра» ты дальневосточная! Вон растёт шелковица, о которой я тебе рассказывал.
Мы подошли к большому дереву, которое было обильно покрыто красивыми продолговатыми ягодами, больше похожими на нашу дальневосточную жимолость. Андрей не успел даже рта раскрыть, как я уже рвал их обеими руками и запихивал в рот.
– Стой! Ну, ты точно «тундра», её так не едят! Посмотри на себя!
Я взглянул на свои руки, провёл ладонью по рту. На них остался иссиня-фиолетовый колер настоящих чернил, и я теперь стоял как школяр начальных классов, сжевавший чернильную пасту, в несмываемом «боевом» раскрасе. Окружавшие меня сослуживцы, отвернувшись, цыкали в кулак, и только Андрюха испытывал полное удовлетворение, как настоящий хохол, радующийся нелепой выходке «москаля».
– Хорош ржать! Кони! Я с вами потом расквитаюсь. Всё! Все вон в ту машину – указал я на крытый «ЗИЛок», возле которого уже суетился Мартынюк и наш начальник продовольственного склада, выгружая какие-то коробки.
Прохладый встретил нас оглушительной тишиной! Везде шла размеренная спокойная жизнь. По дорогам не спеша ходили люди. Без оружия, со светлыми лицами, с улыбками на лице. И, завидев нас, они несколько удивлялись: откуда взялось это разномастное, вооруженное до зубов, грязное и обросшее войско? Нам поначалу и самим было как-то неловко, потому что мы на самом деле выглядели как бандюги с большой дороги с автоматами наперевес, в набитых полностью «разгрузках», в пыльных комбезах и рваных китайских тапочках, да ещё и с трёхдневной щетиной и красными от недосыпа глазами. Эдакие «аля-басаевцы» в Будёновске образца 1995 года. Но зайдя на городской рынок и выпив там по кружке холоднющего пива, заев её медовыми дыньками, нам стало всё как-то «по-барабану», и мы просто стали наслаждаться МИРОМ, не обращая ни на кого внимания. Наполнив свои желудки и утолив жажду, попутно накупив всякой «мыльно-пузырной» всячины, мы не спеша направились в междугородний переговорный пункт, чтобы позвонить домой. Все были в приподнятом настроении, ожидая связи с любимыми и близкими, в надежде дать о себе весточку. Я заказал переговоры с Волочаевкой, т.к. дозвониться до Гаровки было невозможно. Но, прождав 30 минут, услышал сообщение оператора, что с данным пунктом нет связи. Сердце защемило.
– Девушка, девушка, подождите! Не рассоединяйте. Попросите у
«Хабаровска» коммутатор отделения железной дороги. Я попробую их уговорить!
В тесной, душной кабинке, залепленной жвачкой и исписанной местными знатоками «фольклором», с кучей шелухи от семечек на полу, я стоял в ней как пред вратами в Рай, обливаясь пот; ом, сжимая потной рукой драгоценную телефонную трубку, прислушиваясь к шороху и треску на том конце провода с глазами голодного пса, ожидающего смачную кость.
– Слушаю, «седьмая»! – услышал я дорогой слуху распевный голос хабаровской телефонистки.
Меня как током ударило.
– Девушка, девушка! – почему-то закричал я в трубку. – Девушка!
Я с Чечни! Соедините меня с Волочаевкой! Прошу вас!
На том конце возникла секундная заминка, которая показалась мне тогда вечностью.
– Минуточку! Сейчас попробую! А что нужно в Волочаевке?
– Да я сам, сам! – продолжал кричать я в трубку.
На меня смотрели улыбающиеся лица моих сочувствующих боевых друзей и недоуменные глаза операторов телеграфа.
В трубке послышался шорох, а затем отчётливый голос:
– Слушаю, «пятая»!
Я аж подскочил в кабинке, услышав родной голос дорогой моему сердцу Валюши Белюкявичуне, которая не раз помогала мне, абсолютно бескорыстно, созваниваться со своими друзьями, раскиданными по необъятным просторам нашей матушки России.
– Валюшка! Милая! Это я!
Она тоже сразу меня узнала: «Стас! Я тебя слышу! Тебе маму?»
– Да-да! Валенька! Давай её найдём!
Прошло ещё несколько секунд, и на том конце послышался сдавленный голос мамы:
– Сынок…
– Мам! Мам!.. Я живой!
Всё!.. Я уже ничего не мог говорить. Слёзы градом сыпались из моих глаз, а на другом конце провода, в два голоса ревели две бабы!
Так мы и сидели, общаясь навзрыд, при помощи только своих любящих сердец и мыслей. Андрюха вернул меня из небытия.
– Пошли Стас, пошли.
В трубке уже давно говорил голос: «Ваше время закончилось!»
Я медленно положил её на телефон и на ватных ногах вышел из кабинки, вытирая ладонью слёзы. Пошли. Нам ещё надо его родственников найти, времени мало. Через час мы очень быстро нашли указанный адрес и Андрюха смог увидеться со своими дядькой и тёткой.
Поговорив немного, сфотографировавшись на память, мы засобирались назад. Пора было возвращаться. Машина уже ждала нас. Выезжая из Прохладого, проскочили мимо красивой православной церкви, с золотистыми куполами, которую я успел заметить ещё с воздуха.
– Эх! Надо было заскочить помолиться да свечку поставить! – произнёс я, глядя на уплывающие вдаль золотые купола.
– Ещё успеешь! Не крайний день живём, – ответил Андрей, чувствуя моё настроение.
Вертолёт уже был загружен, и возле него медленно прохаживался полковник Мартынюк. Под фюзеляжем лежали техники, которые не поехали с нами. Жара стояла неимоверная. В тени было градусов 38, солнце стояло в зените да плюс ещё полный штиль. Я посмотрел на Игоря Царика.
– Сколько загрузили?
– Да тонны полторы, не меньше!
Я с тоской ещё раз оглядел площадку и направление взлёта. Вздохнул:
– Ну, давай попробуем! Не ждать же здесь ночи. Может, вытянем! Двигатели как-то нехотя запустились, задыхаясь от вязкой жары,
вышли на режим. Я как можно плавнее начал отрывать вертолёт от земли. Но он, чуть оторвав колёса, медленно покачиваясь, осел вниз в центре площадки, натужно молотя лопастями по раскаленному воздуху. Обороты винта медленно поползли вниз, 93, 91, 90… 89.
– Э-э! Так не пойдёт! – подумал я.
В принципе я уже ожидал такого исхода, но надо было что-то предпринимать.
– Так, Игорь! Давай сливай с каждого подвесного бака по литров сто керосина.
Он удивлённо посмотрел на меня:
– А куда сливать то?
– Куда-куда! В континент! – выругался я.
Он проворно выскочил из вертолёта и через минут пять вернулся. Андрюха крутанул галетником топливомера, что-то посчитал и, посмотрев на меня, кивнул головой.
– Ну, давай ещё раз! – вновь я медленно потянул «шаг-газ» вверх.
Вертолёт уже энергичней оторвал колёса и набрал высоту метра два. Стрелка оборотов несущего винта опять медленно поплыла вниз, а вместе с ней, покачиваясь, осел и вертолёт.
– Андрюха! Посчитай сколько нам надо до Ханкалы топлива!
– Тонна сто! – быстро произвёл расчёт Андрей.
– Игорь! Бегом ещё по литров сто пятьдесят с каждой бочки.
Царик также быстро выскочил из вертолёта и принялся колдовать со сливными кранами. Всё это время полковник Мартынюк и техники в грузовой кабине недоумённо смотрели в пилотскую кабину, понимая, что ситуация нелёгкая. Я попытался успокаивающе улыбнуться, но получилось это как-то кисло. Они все сжались на своих местах. Заскочил Царик и показал большой палец.
Быстро прикинул, что на весь нормальный отрыв мне отведено не больше секунд пяти, за которые я должен успеть набрать высоту метра три, чтобы перескочить через забор, а затем пере- вести вертолёт в разгон скорости.
Вспомнив аэродинамику, я подрулил как можно ближе к забору и развернулся вправо, поставив левый борт на курс взлёта, зная, что при взлёте левым бортом вперёд разгружается рулевой винт и высвободившуюся мощность можно хоть как-то использовать на вращение несущего винта. Но это всё на доли секунд. Так или иначе, при переводе в разгон скорости неминуема просадка вертолёта вниз. Тем более надо было взлетать только боком, чтобы при просадке не зацепить рулевым винтом за забор. Но за забором-то были деревья и кусты. А взлетать было надо, жара не спадала и могла только ещё усилиться. Понимая всё это, я перекрестился. Все замерли.
Чуть более энергичнео оторвав вертолёт и набрав высоту метров пять, я резко отдал ручку управления влево. Вертолёт как-то нехотя, но послушно накренившись влево, потянул через забор. И как только брюхо вертолёта проплыло в нескольких десятках сантиметров от его верхушки, вертолёт начал оседать вниз. Стрелка оборотов винта поплыла вниз и замерла на 87 процентах. Лопасти натужно шелестя «встали тюльпанчиком»!
– Всё! Медлить нельзя! Весь запас мощности исчерпан! – пронеслось в голове – Главное перескочили через забор!
Плавненько доворачивая «нос» на курс взлёта и стараясь как можно меньше дёргать рычагами управления, я дал возможность вертолёту самому выскребаться из столь сложной ситуации. Машина осев на кусты, шурша по ним брюхом, медленно начала разгонять скорость и ещё более медленно отходить от земли. И как только она набрала нормальную скорость и послушно стала набирать высоту, все откинулись на спинки кресел. Обороты восстановились и винт, уже привычно гудя, потащил нас вверх.
– Фу-у! Взлетели! – выдохнул я и оглянулся в грузовую кабину.
На меня смотрели десятки изумлённых глаз, в которых читалась только одна мысль:
– Ну вы, вертолётчики, и ИДИОТЫ!
Я улыбнулся и, подмигнув им, помчал всю эту братию назад, в Ханкалу.
Дальнейший полёт прошел спокойно. Проскочили Моздок, поблагодарив за управление и пожелав спокойного дня руководителю полётов его аэродрома. Затем «нырнули» в русло Терека и пошли вдоль его вихляющих берегов на восток, стараясь как можно реже подниматься выше их. Хоть население станиц, обильно облепивших берега Терека, в большинстве своём было мирным, но останки сгоревшей боевой техники, лежащей вдоль дорог, подсказывали, что осторожность здесь не помешала бы. Показался Надтеречный хребет и ещё через несколько минут, перевалив его, мы опять нырнули в густой смрад намешанного в воздухе дыма и пыли. Проскочив над полосой аэропорта Северный, мы немного расслабились и через несколько минут произвели посадку в Ханкале. Выйдя из кабины, я подошел к Мартынюку, и улыбка растянулась на моём лице. Вечно красное и оплывшее его лицо сейчас было белым как мел.
– Ну, ты из меня всю душу вытряс! – только и произнес он.
– Ничего-ничего! «Не всё скоту масленица»! В следующий раз будете выбирать, с кем лететь.
И я, чтобы не расхохотаться, развернулся и быстро пошел на КП. Надо было ещё доложить о выполнении задания, раздать заказанные покупки своим мужичкам да заскочить опять на поклон к начальнику объективного контроля, чтобы тот не поднимал шум по поводу «упавших оборотов несущего винта».
Тихоныч
Утро 13-го июля также выдалось знойным. После завтрака все быстренько получили задачи и разлетелись во все уголки самопровозглашенной Ичкерии. Нашему экипажу досталась задача быть вертолётом прикрытия и поисково-спасательного обеспечения пары Ми-24, которые вылетели на «свободную охоту» в район Шали – Старые Атаги. Ведущим группы был полковник Угнивой Юрий Тихонович. Лётчик «от Бога»! Прошедший Афган инспектор-лётчик отдела боевой подготовки авиации Округа. Человек крутого нрава, но в меру жёсткий и ещё более справедливый. Такие его качества вызывали огромное уважение со стороны лётчиков. И мы за глаза называли его по-простому «Тихоныч».
Взлет произвели группой и сразу «упали на предел» (предельно малая высота). В район «охоты» пришли через 10 минут. Я всё время старался держаться за группой, повторяя все их замысловатые кульбиты по огибанию складок рельефа, линий электропередач и лесных массивов. Но «двадцатьчетвёрки» были намного манёвренней нашей «МТ-шки», и мне пришлось, чуть оттянувшись, идти на высоте метров пятнадцати. Тем более с такой высоты было немного удобней наблюдать за группой и наземной обстановкой вокруг. Ведь при обстреле и повреждении одного из вертолётов я должен был мгновенно, сходу зайти на посадку и забрать экипаж. Счёт времени в такой ситуации шел бы на секунды. Точной задачи «двадцать четвёртых» я не знал и только обеспечивал их прикрытие в заданном районе. Проскочили небольшое поле с высокой травой, на котором одиноко косил траву старый чеченец. «Двадцатьчетвёрки» заложили крутой вираж. Я старался не отставать. И буквально через несколько секунд после разворота увидел, как ведущий сделал залп НУРСами прямо у старика над головой и начал выполнять резкий отворот от цели, чтобы не попасть в зону разлёта осколков собственных ракет. Огромный столб огня рванулся ввысь перед опушкой леса, в нескольких сотнях метров от него. Когда мы проскочили над уничтоженной целью, я увидел, что это были две больших, хорошо замаскированных бочки.
Теперь я понял задачу «горбатых». Их целью были нефтеперерабатывающие «минизаводики», если, конечно, их так можно было назвать. По всей низменной территории Чечни таких «заводиков-самоваров» были тысячи. На них местное население делало дешевый бензин, и это было на руку боевикам, так как для них практически не существовало проблемы с топливом по всей территории Чечни. Нефть в этих местах выходила буквально на поверхность, и то тут, то там были видны чёрные пятна растекающейся нефти. Поистине, богатейшая земля!
Несколько мгновений – и очередной столб огня рванулся ввысь в другом месте. И, что самое интересное, старик, косивший траву, даже не поднял головы, а продолжал также размеренно взмахивать косой, как будто для него эта ситуация была привычным делом! «Двадцатьчетвёрки» крутили резкие виражи и наносили удар за ударом. Я еле успевал за ними. Наверное, это понял Тихоныч.
– 711-й! Набирай над нами тысячу метров, прикрывай с этой высоты.
– 711-й понял! – ответил я и, задрав нос машины, полез на высоту. Через несколько минут мы набрали тысячу метров и оглядевшись,
стали искать свою прикрываемую группу, но «двадцатьчетвёрок» нигде не было! Холодок у меня пробежал по спине:
– Мать твою… неужели потеряли! Андрюха! Где «горбатые»? – выкрикнул я.
Андрей неистово крутил головой, осматривая пространство, но ничего не мог увидеть, как впрочем и я. Несколько минут мы до боли в глазах всматривались в лежащую внизу поверхность, крутили вираж за виражом, но «двадцатьчетвёрок» не было! Тут бортовой техник вскинул руку и показал совсем в другую сторону от той, где мы искали группу. Столб пламени и пыли взметнулся огненным шариком вверх, и в километре от него мы увидели тонкие, хищные тела «двадцатьчетвёрок». За то время, что мы набирали высоту, группа развернулась на 180 градусов и, рванув в сторону Гехи-чу, пролетела около 10 километров. Поэтому мы её и потеряли.
– Так! Всё! Смотрим в оба!
Пилотируя вертолёт только на чувствах, не глядя на приборы, мы стали наблюдать за маленькими «шмелями», носящимися внизу. А они и впрямь, как шмели, носились над одним местом, нанося удар за ударом.
– Командир! Смотри! По нам кто-то «работает», – сказал Андрей, показывая на яркие вспышки внизу и тонкую вереницу трассеров, мчащихся в сторону нашего вертолёта.
Но высота была достаточной, чтобы выполнить противострелковый манёвр. Так что большой опасности этот обстрел для нас не представлял. Хуже было паре, которую мы прикрывали. Только спустя три года после этих событий я узнал очень неприятную хронологию тех минут, которые развивались там, внизу, на маленькой опушке леса, над которой работала пара «охотников». Я позволю себе некоторое отступление от тех событий. Об этом, считаю, обязательно надо рассказать, чтобы ты, читатель, понял, как всё происходило тогда на ТОЙ войне!
11 декабря 1999 года, город Хабаровск, небольшой, уютный ресторанчик. Мы, ветераны только что, казалось тогда, закончившейся войны, собрались отметить пятую годовщину начала тех страшных событий, которые развязали наши «горе-политики», помянуть наших мальчишек. В маленьком, уютном зальчике за столиками собрались представители всех родов войск, которым привелось в те годы быть перепаханными в тех жерновах, задачей которых было так называемое наведение Конституционного порядка. Как сейчас помню ту гнетущую атмосферу, когда за одними столиками сидели искалеченные, обожжённые, изуродованные мальчишки без рук, без ног, без глаз, а напротив сидели матери, отцы, жёны, сёстры и дети тех мальчишек, которые вообще не вернулись оттуда! Никто тогда не мог поднять даже глаз, чтобы взглянуть друг на друга. Почти все сидели тогда со слезами на глазах. Только после нескольких рюмок боль притупилась, и мы хоть как-то начали общаться, вспоминать те события.
Рядом со мной сидел молодой смугловатый майор в форме спецназовца МВД. На нагрудном шевроне его кителя большими буквами было написано «СОБР». Он как-то исподлобья, краем глаза рассматривал меня. Потом молча взял бутылку водки, налил мне и себе полные рюмки. Затем взяв свою и подняв, повернулся ко мне, теперь уже пристально глядя в глаза.
– Юра… Юра Каримбетов! Вертолётчик?
Я молча кивнул и, взяв свою рюмку, не чокаясь выпил.
– Пойдём перекурим! – продолжил он.
– Пошли!
В фойе ресторана мы долго стояли молча, жадно куря свои сигареты. Юра начал первым.
– Где был? Когда?
– Ханкала, июль – сентябрь 1996 года. Он кивнул: «И мы тогда же!»
Потом, помолчав, продолжил с какой-то горечью в голосе.
– Ваши вертолётчики тогда нам здо;рово чуть не «насолили». Мы тогда выполняли разведку, и нас обнаружили боевички и начали обстрел. По указанию авианаводчика навели пару «двадцатьчетвёрок», которая работала в этом районе на эту группу боевиков, которая не давала нам пройти по запланированному маршруту. Но этот авианаводчик дал экипажам неправильный курс захода и атаки, и когда мы увидели, что пара заходит в атаку прямо на нас, у меня ноги стали ватными! Я в доли секунды понял, что сейчас произойдет. Раздумывать было некогда, успел только крикнуть своей группе: «Бегом! Рвём отсюда!» Впереди было минное поле, по нему-то мы и «рванули»! Чечены тоже замерли в ожидании. Видя всю складывающуюся ситуацию, они даже не открыли по нам огонь, а ждали, когда мы начнём рваться на минном поле. А мы, как говорится, бежали «впереди штанов своих», и то ли Господь нас пронёс по этому полю, то ли мы оказались безбашенными везунчиками, но это минное поле мы «пролетели» за доли секунды и оказались в безопасном месте как от своих, так и от чеченов. Тут же всё стало рваться вокруг, НУРСы попали аккурат в то место, где мы находились. У меня волосы встали дыбом от мысли, что бы произошло, тормозни мы хотя бы на доли секунды.
Я с волнением выслушал Юру, а потом честно признался, что это были мы, и попытался объяснить ту ситуацию. Но он в ответ только улыбнулся, похлопал по плечу и сказал:
– Да ладно, на войне всякое бывает, нам просто тогда о-очень повезло! Благодаря чему я и стою сейчас перед тобой. А кто был ведущим группы «двадцатьчетвёрок»?
– Юра! Зачем тебе это?
– Да так, просто!
– Ты знаешь? Честно говоря, я не хочу об этом говорить! Ведь всё же это наша вина, ну или, пускай, вашего авианаводчика! Какая разница! Давай оставим всё так…
Я не стал говорить о Тихоныче! Он не должен был знать, что после этой очередной его войны у этого первоклассного лётчика не выдержало сердце и он умер прямо на работе…
Работу закончили через пятнадцать минут. Пара, быстро развернувшись, помчалась в сторону Ханкалы.
– 711-й! Снижайся, пристраивайся к нам. На сегодня конец, идём на «точку», – услышал я в наушниках голос Тихоныча.
– Понял 711-й, выполняю.
После посадки я подошел к Алексею Бармину, тоже своему однокашнику, который был в этом полёте ведомым у Тихоныча.
– Лёх! Ну и чего вы там «накрошили»?
Но он только махнул рукой, развернулся и пошёл в палатку. Весь комбинезон его был мокрый от пота. Стало всё понятно! Ответ был исчерпывающим.
Продолжение: