— Ты издеваешься? — голос Светы был опасно тихим, звенящим, как натянутая струна. — После всего, что ты сделал, ты просишься обратно?
Игорь стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу. Дорогое пальто сидело на нем мешковато, лицо осунулось, под глазами залегли тени. Он уже не был тем лощеным, уверенным в себе мужчиной, который восемь лет назад собирал вещи, бросая ей короткое: «Прости, так бывает. Я полюбил другую».
— Светик, давай поговорим, — он попытался сделать шаг в квартиру, но она выставила руку, упираясь ладонью ему в грудь.
— Нам не о чем говорить. Уходи и не позорься.
Она захлопнула дверь прямо перед его носом, щелкнула замком, потом еще одним. Прислонилась спиной к холодному дереву и медленно сползла на пол. Сердце колотилось где-то в горле, в ушах шумело. Он пришел. Нашел. Решил вернуться. Словно можно было просто отмотать восемь лет боли, унижения и отчаянной борьбы за выживание, словно не было бессонных ночей у кроватки больного Пашки, когда она не знала, где взять деньги на лекарства, потому что все уходило на съемную комнатушку.
Из комнаты вышел Пашка. В свои четырнадцать он был почти с нее ростом, худой, угловатый, с вечно взъерошенными русыми волосами. Он смотрел на нее с тревогой.
— Мам, это он был? Папа?
Света подняла голову. В глазах сына она увидела не только беспокойство, но и что-то еще. Надежду. И это было страшнее всего.
— Да, — глухо ответила она. — Он.
— А ты чего его не впустила?
Она встала, отряхивая домашние брюки. Нужно было взять себя в руки, не показывать сыну свою слабость, свою панику.
— Потому что это наш дом, Паша. А он здесь чужой.
— Но он же мой папа! — в голосе сына прорезались обиженные нотки. — Я видел его сегодня после школы. Он ждал меня. Сказал, что хочет все наладить. Сказал, что очень скучал.
Свету накрыло ледяной волной. Значит, он начал с сына. Подкараулил, обработал. Самый подлый и самый действенный способ.
— Паша, пойми… Твой отец ушел от нас, когда тебе было шесть лет. Он не скучал, когда ты лежал с воспалением легких, а я не знала, к кому бежать за помощью. Он не скучал, когда тебе нужен был новый велосипед, а мы ели одну гречку. Он жил своей жизнью, в которой нам не было места.
— Он сказал, что был неправ! Что совершил ошибку! — Пашка сжал кулаки. — Люди же могут ошибаться, мам! Ты сама так говорила!
Света смотрела на сына и видела в его лице черты Игоря — тот же упрямый изгиб губ, тот же наклон головы. Восемь лет она растила этого мальчика одна, вкладывая в него всю душу, всю свою любовь. И вот теперь человек, который от них отказался, одним разговором у школьных ворот перечеркивал все ее старания.
— Иди в свою комнату, — устало сказала она. — Мне нужно подумать.
Пашка фыркнул и демонстративно громко хлопнул дверью. Света прошла на кухню и налила себе воды. Руки дрожали. Что делать? Запрещать? Но он подросток, запретный плод сладок. Он все равно найдет способ с ним встретиться. Рассказать всю правду? Но какую? Ту, где его идеальный папа бросил их ради молодой любовницы, оставив без копейки? Разрушить тот светлый образ, который Пашка, несмотря ни на что, хранил в своем сердце?
Вечером позвонила Оля, ее единственная близкая подруга, знавшая всю историю от начала до конца.
— Ну что, как ты там, боец? — бодро спросила она.
Света молчала.
— Так, ясно. Приходил?
— Хуже. Он Пашку подловил.
В трубке на несколько секунд повисла тишина.
— Вот же существо… — протянула Оля. — И что теперь?
— Не знаю, Оль. Пашка смотрит на меня, как на врага народа. Говорит, я жестокая, не даю отцу шанса. А у меня внутри все переворачивается при одной мысли о нем. Я помню, как он уходил. Как смотрел на меня. С жалостью. Как на старую, надоевшую вещь. И сказал: «Свет, ну ты же сильная, ты справишься».
— Конечно, справишься, куда ж ты денешься с маленьким ребенком на руках. Слушай, а давай я к тебе приеду? Привезу чего-нибудь вредного и вкусного.
— Не надо, Оль. Спасибо. Я сама.
Она положила трубку и посмотрела на дверь в комнату сына. Оттуда не доносилось ни звука. Эта тишина была хуже любого крика.
На следующий день позвонила бывшая свекровь, Тамара Павловна. После развода они сохранили хрупкий нейтралитет. Тамара Павловна любила внука и, в отличие от сына, никогда о нем не забывала. Звонила, поздравляла с праздниками, иногда передавала деньги, которые Света принимала со смешанным чувством благодарности и унижения.
— Светочка, здравствуй, — ее голос звучал виновато. — Игорь у тебя был?
— Был, Тамара Павловна. И не только у меня.
— Я знаю, — тяжело вздохнула она. — Он мне вчера все рассказал. Прости его, дурака. И меня прости, что такого сына воспитала.
— А что случилось? — спросила Света, хотя уже догадывалась. — Его… Яна выгнала?
— Выгнала. И не просто выгнала. Он там в долги влез, кредитов набрал, пока у нее жил. Думал, бизнес свой откроет, прогорел. Она его и выставила. С одним чемоданом. Квартира-то ее. И машина тоже. Вот он и приехал в родной город. Жить ему негде, денег нет. Ко мне пришел. Я его, конечно, пустила, куда деваться, не на улице же ему ночевать. А он мне и заявил, что к тебе вернется. Что вы с Пашкой — его семья.
У Светы потемнело в глазах. Значит, вот оно что. Не раскаяние, не любовь проснулась. Банальная нужда. Он просто искал, где перекантоваться, где его накормят, обогреют и, возможно, еще и долги за него закроют.
— Светочка, я тебя ни о чем не прошу, — быстро заговорила Тамара Павловна, словно почувствовав ее состояние. — Я все понимаю. Ты столько пережила из-за него. Я просто хочу, чтобы ты знала правду. Он будет давить на жалость, на Пашку. Не верь ему. Ни одному слову.
— Спасибо, Тамара Павловна. Я вам очень благодарна.
Повесив трубку, Света почувствовала странное облегчение. Теперь все встало на свои места. Не было никакой драмы, никакой великой ошибки. Была только подлость и расчет. И это было гораздо проще.
Но Пашке этого не объяснишь. Для него отец был не прогоревшим неудачником, а романтическим героем, который осознал свою вину.
Следующие несколько дней превратились в холодную войну. Пашка почти не разговаривал с ней, отвечал односложно, все время сидел в своей комнате, уткнувшись в телефон. Света знала, с кем он переписывается. Игорь бомбардировал его сообщениями, фотографиями, где они втроем — счастливая семья до разрыва. Он писал, как сильно любит сына, как мечтает снова пойти с ним на рыбалку, как тогда, в его шесть лет. Пашка таял.
В пятницу он пришел из школы и с порога заявил:
— Я иду гулять. С папой.
Света стояла посреди коридора, сжимая в руках полотенце.
— Я же просила тебя, Паша.
— А я не маленький! — он вскинул подбородок. — Я имею право видеть своего отца! Ты не можешь мне запретить!
— Я могу. Потому что я несу за тебя ответственность. А этот человек…
— Не смей говорить о нем плохо! — закричал Пашка. — Ты просто злишься, потому что он ушел от тебя! Ты эгоистка! Думаешь только о себе!
Это было так несправедливо, так жестоко, что у Светы на мгновение перехватило дыхание. Все эти годы она жила только ради него, отказывая себе во всем, работая на двух работах, чтобы у ее мальчика было все не хуже, чем у других. И теперь она — эгоистка.
— Хорошо, — сказала она неожиданно спокойно. Голос сел. — Иди. Только потом не говори, что я тебя не предупреждала.
Пашка, явно не ожидавший такого поворота, на секунду растерялся, но потом на его лице проступило торжество. Он быстро натянул куртку и выскочил за дверь, даже не попрощавшись.
Света осталась одна в пустой квартире. Она ходила из угла в угол, не находя себе места. Прошел час, другой. Она смотрела на телефон, ожидая звонка от сына. Звонка не было. Она представила, как они сейчас гуляют по парку, Игорь покупает ему сладкую вату, рассказывает интересные истории, и Пашка смотрит на него влюбленными глазами. А потом Игорь скажет ему: «Сынок, видишь, как нам хорошо вместе? Поговори с мамой. Она у нас добрая, она простит».
От этих мыслей становилось дурно. Она подошла к окну. На улице стемнело, зажглись фонари. Во дворе на скамейке сидела компания подростков, смеялись, громко играла музыка. Мир жил своей жизнью, и только в ее маленькой вселенной разворачивалась катастрофа.
Дверь открылась около десяти вечера. Пашка вошел тихо, стараясь не шуметь. Он быстро снял куртку и попытался прошмыгнуть в свою комнату.
— Паша, — позвала она.
Он остановился, не поворачиваясь.
— Ну что? Погулял?
Он медленно обернулся. Лицо у него было странное — растерянное и какое-то… побитое. Он молчал.
— Чай будешь? — мягко спросила Света.
Он кивнул.
Они сидели на кухне, той самой, где восемь лет назад Игорь объяснял ей, что любовь прошла. Пашка молча мешал сахар в чашке, глядя в одну точку.
— Он просил у тебя денег, — это был не вопрос, а утверждение. Света вдруг поняла все.
Пашка вздрогнул и поднял на нее глаза. В них стояли слезы.
— Он сказал, что ему не хватает на проезд. Всего сто рублей. А потом… потом он спросил, есть ли у нас какие-то сбережения. Сказал, что ему нужно срочно отдать долг, иначе будут большие проблемы. Говорил, что мама, то есть ты, его не поймет, а я — взрослый парень, я должен ему помочь. Убедить тебя.
Он замолчал, сглотнул.
— А потом мы зашли в кафе. Он заказал себе кофе, а мне сказал, что у него больше нет денег. И смотрел, как я пью свой молочный коктейль. А потом он начал жаловаться. Что Яна — эта женщина — оказалась меркантильной. Что его все предали. Что мир несправедлив. И что если бы не ты, не твой характер, он бы никогда не ушел.
Пашка говорил тихо, почти шепотом, словно ему было стыдно произносить эти слова.
— Он ни разу не спросил, как я живу. Чем увлекаюсь. Какие у меня оценки. Он просто жаловался и просил помочь ему вернуться. Сказал, что квартира, в которой мы живем, наполовину его. И что он имеет право здесь жить.
Света слушала и чувствовала, как лед, сковывавший ее сердце, начинает таять, уступая место жгучей, всепоглощающей жалости. Но не к Игорю. К своему мальчику. К этому четырнадцатилетнему подростку, которому сегодня пришлось так быстро повзрослеть.
Она встала, подошла к нему и обняла за плечи. Он уткнулся ей в живот и затрясся от беззвучных рыданий.
— Прости, мам, — прошептал он. — Прости меня. Я такой глупый.
— Тише, тише, мой хороший, — гладила она его по взъерошенным волосам. — Ты не глупый. Ты просто хотел иметь отца. Это нормально.
Они долго так сидели. Потом Пашка успокоился, выпил свой остывший чай и ушел спать. Света убрала посуду, выключила свет на кухне. Она чувствовала страшную усталость, но вместе с ней — и покой. Самое страшное было позади. Ее сын все увидел сам. Ей не пришлось ничего разрушать. Жизнь сама расставила все по своим местам.
Через два дня Игорь снова появился на их пороге. На этот раз он был не один, а с чемоданом. Видимо, мать все-таки выставила его. Он позвонил в дверь, и Света, посмотрев в глазок, спокойно открыла.
Он улыбнулся жалкой, заискивающей улыбкой.
— Светик, я все понял. Я был неправ. Давай начнем все сначала. Ради Пашки.
Из-за ее спины выглянул сын. Он смотрел на отца без ненависти, но с холодным, взрослым презрением.
Именно в этот момент Света и произнесла те слова, которые вертелись у нее на языке с самой первой их встречи.
— Ты издеваешься? После всего, что ты сделал, ты просишься обратно? Нам не о чем говорить. Уходи и не позорься.
Она сделала шаг назад и начала закрывать дверь. Игорь попытался подставить ногу, но Пашка, молча шагнувший вперед, положил руку на дверь и с силой нажал. В его взгляде было столько твердости, что Игорь отшатнулся.
Дверь захлопнулась. Щелкнули замки.
Света посмотрела на сына. Он смотрел на нее. И в этот момент она поняла, что у нее есть семья. Настоящая. Состоящая из двух человек. И никто больше им не был нужен. Они справились тогда, восемь лет назад. И справятся сейчас.
— Мам, давай кино посмотрим? — спросил Пашка, нарушив тишину.
— Давай, — улыбнулась Света.
Они ушли в гостиную, оставив за дверью прошлое, которое больше никогда не сможет их ранить.