— Мама, это Максим, мы решили пожить вместе!
Елена Викторовна замерла с половником в руке. В дверях кухни стояла Даша, сияющая, как новогодняя елка, и крепко держала за руку высокого парня с модной бородкой. Тот смотрел на нее с вежливым безразличием человека, который уже мысленно оценил квартиру и прикинул, где встанет его компьютер.
— Ну здравствуй, — выдавила Елена, вытирая руки о фартук. Сорок семь лет жизни научили ее улыбаться, когда хочется плакать. — Проходите, как раз к ужину.
Даша засуетилась, стаскивая кроссовки. Максим неторопливо поставил свой огромный рюкзак прямо посреди прихожей, разулся и пошел на кухню, оставив за собой мокрые следы — на улице моросило.
— Что готовим? — спросил он, заглядывая в кастрюлю. — А, тефтели. Я не ем мясо.
— С каких пор? — Даша повисла у него на плече. — Ты же на прошлой неделе шашлыки ел!
— Да я вот думаю перейти на растительное. Для здоровья. — Максим небрежно отстранил ее и сел за стол. — Что у нас есть из овощей?
Елена почувствовала, как внутри что-то сжимается. Не от того, что он вегетарианец. А от того, как он сел. Как расположился. Как будто всегда тут жил.
— Могу предложить макароны с сыром, — сказала она максимально нейтрально. — Или сходите в магазин, купите что захотите. Он в соседнем доме.
Влюбленные переглянулись. Дождь усилился, и перспектива выходить на улицу явно не радовала. Но Даша взяла Максима за руку, и они пошли.
Елена осталась одна на кухне. Села, уронив голову на руки. Двадцать пять лет она растила эту девочку. Одна, после развода. Работала бухгалтером на заводе, тянула кредиты, платила за репетиторов. Чтобы дочь ни в чем не нуждалась. Чтобы выучилась. Чтобы стала самостоятельной.
И вот результат. Двадцать пять лет, а Даша до сих пор не понимает, что жизнь — это не только любовь и объятия. Это еще мыть полы, стирать носки и зарабатывать на продукты.
Они вернулись через полчаса с одним пакетом. Брокколи, что-то соевое, корни сельдерея. Елена взглянула на эту скудную добычу и спросила:
— А на завтра что будете есть?
— Мам, — Даша замялась, избегая взгляда. — У нас сейчас туговато с финансами. Ты не могла бы... ну, дать нам немного? Мы потом отдадим, честно!
Конечно, дала. Разве могла не дать? Даша же ее единственная. Ее маленькая девочка, которая теперь привела домой мужчину и просит денег на еду. Елена молча достала кошелек, отсчитала три тысячи. Максим взял купюры без благодарности, как должное.
В ту ночь Елена не спала. Лежала и слушала, как в соседней комнате смеются, играет музыка. Как шумно целуются. А потом наступила тишина. И в этой тишине она думала: неужели так начинается совместная жизнь? Без денег, без планов, с пустыми руками?
Утром она ушла на работу. Даша с Максимом остались дома — оба работали удаленно. Вернувшись вечером, Елена застыла в дверях. Раковина полна грязной посуды. На столе — крошки, пятна от чая, упаковки от продуктов. В ванной кто-то принимал душ и оставил лужи на полу, а банное полотенце валялось скомканным комком.
— Даш, — позвала она дочь.
Та вышла из комнаты, немного виноватая, немного раздраженная.
— Ну мам, мы работали весь день! Сейчас уберем.
— Когда сейчас? — Елена старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. — Вы что, думаете, я буду за вами убирать? Я, между прочим, тоже работала. Восемь часов. А потом еще полтора в транспорте тряслась.
— Я не думала... — Даша растерянно посмотрела на кухню. — Просто как-то само... Мам, ну не кипятись!
Не кипятись. Легко сказать. Елена зашла в ванную, подняла мокрое полотенце. Тяжелое, холодное. Бросила его в корзину для белья. Села на край ванны. Что она сделала не так? Почему дочь не понимает элементарных вещей?
Может, слишком много делала за нее? Слишком оберегала?
Максим появился в дверях, жуя яблоко.
— А что, проблемы какие-то?
— Проблемы, — Елена встала, выпрямилась. — Максим, сколько вам лет?
— Двадцать девять.
— И вы не умеете вытирать за собой пол после душа?
Он пожал плечами:
— Ну не привык. Дома всегда мама убирала.
Дома всегда мама. В двадцать девять лет. Елена вышла из ванной, чувствуя, как внутри клокочет злость. Нет, не на него. На себя. На то, что не научила дочь отличать мужчину от инфантильного мальчика.
— Даша, подойди сюда, — позвала она. Дочь появилась мгновенно, настороженная. — Слушай меня внимательно. Я не нанималась быть вашей прислугой. Готовить, убирать, стирать — это ваша обязанность. Вы живете здесь бесплатно, без аренды, без коммуналки. И я не собираюсь возить за вами грязь.
— Но мама...
— Никаких «но». Либо вы начинаете вести себя как взрослые люди, либо съезжаете. Программисты хорошо зарабатывают, снимите себе квартиру.
Повисла неловкая пауза. Максим кашлянул:
— Вообще-то, я сейчас между проектами. То есть, как бы, без работы.
Елена закрыла глаза. Конечно. Конечно же.
— А свадьбу на что собираетесь играть? — спросила она устало.
— Ну, кредит возьмем! — Даша попыталась изобразить беззаботность. — Максим скоро найдет работу, правда же?
Правда же. Скоро. Найдет. Елена слышала эти слова от бывшего мужа. Восемь лет назад, перед разводом. Он тоже все собирался найти работу. Скоро. Обязательно.
В ту ночь она не смыкала глаз. Лежала и считала трещины на потолке. Думала о том, что ей сорок семь. Что за спиной тридцать лет работы. Развод. Одинокие вечера. Бесконечная усталость. И дочь, которую она вырастила, но не воспитала.
Утром Елена приняла решение. Пришла на работу и написала заявление на отпуск. Начальница удивилась — осень, не сезон, — но отпустила. В профилактории были свободные места.
— Я уезжаю, — сказала она дочери вечером, складывая вещи. — На неделю.
— Как уезжаешь? — Даша застыла с чашкой в руках. — А мы?
— А вы — взрослые люди. Справитесь. — Елена застегнула сумку. — Продукты в холодильнике, деньги на карте. Живите, как умеете.
Даша растерянно смотрела на мать. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на испуг. Но Елена уже не могла остановиться. Если она не уедет сейчас, она сломается. Окончательно.
В профилактории было тихо. Пустынные коридоры, запах сосен за окном, тишина. Елена спала по двенадцать часов в сутки, ходила на физиопроцедуры, читала книги. Телефон лежал выключенный. Ей нужна была эта тишина. Это одиночество. Эта пустота, где нет ничьих требований.
Шесть дней она наслаждалась покоем. А на седьмой пошла в кино. Вышла из зала — восемь пропущенных от Даши.
Первое сообщение: «Мам, ты где?»
Второе: «Мам, ну ответь!»
Третье: «Мама, у нас тут...»
Елена набрала номер дочери.
— Мам! — в трубке раздался всхлип. — Мама, я больше не могу!
— Что случилось?
— Он... Максим... Мама, он вообще ничего не делает! Я одна готовлю, убираю, стираю! А он сидит за компьютером и говорит, что ищет работу! В квартире грязь, посуды — гора, а он даже чашку за собой не помоет!
Елена молчала. В трубке доносилось сопение, всхлипы.
— Я попросила его вытереть лужу в ванной. Просто вытереть! А он сказал, что не умеет. Что это не мужская работа. И... и ушел. Сказал, что подумает, нужны ли ему такие отношения.
— И что ты ответила? — тихо спросила Елена.
— Ничего. Я... я устала, мам. Я так устала.
Елена приехала домой на следующий день. Квартира встретила ее чистотой. Даша убрала везде, вымыла полы, перестирала белье. Сидела на кухне, бледная, с красными глазами.
— Он больше не придет, — сказала она. — После того разговора... он собрал вещи и ушел. Даже не попрощался.
Елена обняла дочь. Почувствовала, как та дрожит. Двадцать пять лет, а все еще маленькая. Все еще ее девочка.
— Прости меня, — прошептала Даша. — Ты была права. Во всем.
Они сидели на кухне вдвоем, пили чай. За окном моросил дождь, как тогда, десять дней назад. Только теперь в квартире была тишина. Спокойная, грустная тишина. Без чужих шагов, без чужого присутствия.
— Знаешь, — Даша вытерла глаза, — я думала, что любовь — это просто быть рядом. Обниматься, смотреть кино, говорить о чувствах. А оказалось... оказалось, это еще и мыть посуду. И вытирать пол. И договариваться, кто пойдет в магазин.
Елена молчала. Ей не нужно было ничего говорить. Дочь сама поняла то, что она пыталась объяснить.
Следующие недели Даша изменилась. Стала убирать за собой, готовить ужин, помогать по дому. Не из чувства вины. Просто повзрослела. Наконец-то.
Максим больше не появлялся. Не звонил, не писал. Исчез так же внезапно, как появился. И обе женщины поняли: это к лучшему. Некоторые люди приходят в жизнь, чтобы преподать урок. Даже если этот урок болезненный.
Елена Викторовна вернулась к своей обычной жизни. Работа, дом, редкие встречи с подругами. Только теперь дома стало легче дышать. Даша больше не была маленькой девочкой, которую нужно защищать от всего. Она стала женщиной, которая понимает: за все в жизни приходится платить. Даже за любовь.
И самое главное — она научилась отличать любовь от иллюзии.
А иллюзии, как известно, разбиваются о быт. Всегда разбивались. И всегда будут разбиваться. Потому что настоящая любовь — это не только бабочки в животе. Это еще и готовность вытереть чужую лужу на полу. И признать: да, это твоя ответственность. Не мамина. Не чужой. Твоя.
Десять дней понадобилось, чтобы романтическая сказка рассыпалась. Но этих десяти дней хватило, чтобы Даша повзрослела на несколько лет вперед.
И это была честная цена за урок, который не забывается.