Заметили, как ускорилось время? Раньше день был длинным. От завтрака до обеда можно было успеть проголодаться, нарвать во дворе зеленых абрикос прямо с дерева, выпросить у соседской девочки отломить горбушку от булки, с которой она идет из гастронома, пожевать смолу. С обеда до ужина можно было успеть порисовать, поссориться и помириться с мальчишками из второго подъезда, найти осколок красного кирпича (который, как известно, лучше всего рисует), написать на асфальте неприличное слово, стереть это слово, опять поссориться с мальчишками со второго подъезда, залезть на дерево, выбить передний зуб и вырасти на целую голову. И из сандалий вырасти так, что пальцы скребли по асфальту. А сейчас? Доехал до работы – вот и обед, убрал елочные игрушки – май, отвел ребенка первый раз в первый класс – пенсия.
Галоп! Иногда срывающийся в карьер… А ведь был когда-то и шаг. Не на моем веку. Но был, был!
Шаг
В нашем оперном театре было три балетмейстера-постановщика, которые вели извечную борьбу друг с другом. За зрителя, за постановки, за артистов. Бывало, что буквально не отдавали друг другу кого-то из балетных: «Ваши танцы вредные! Не дам! Козлоногов и Большепопов у меня большие партии танцуют, а вы берите себе вон… Кто там остался? Никого? Значит никого и не берите! Что вы вообще делаете в театре?». Короче, коллеги заклятые.
Один из обиженных и обделенных артистами балетмейстер однажды собрал где-то в баре друзей и прочел такую лекцию, которой я, например, прониклась. Звучала она приблизительно так:
«Когда-то, лет двести тому назад, балет и театр были другими. Просыпался утром, часов в 11-ть, скажем... Мариус Жанович Петипа. Просыпаясь он плотно и неспешно закусывал. Часов до двух пил кофий, умывал лицо, расчесывал перед зеркалом красиво седеющие усы. Часам к трем добирался до театра и начинал гонять по сцене толстых, коротконогих, вальяжных балерин. Ругал их кобылами и старухами. В дальнейшем это назовут «разработка архитектоники танца», а во времена Мариуса Жановича это называлось «заниматься нелепыми делами». Но, почему бы и нет?
Балерины, с младенческими перетяжечками на полных руках и в колготках, собирающихся складочками на коленях, грустно топали по сцене, а потом уходили в гримерку – плакать, есть пирожки с визигой, писать письма покровителям и любовникам. Публика собиралась часам к пяти. Гуляли по холлу, манерно здоровались, пока доходили в партер – успевали узнать все новости и слухи, заскучать, пококетничать, позевать, взять в долг, продать имение, залить свечным воском фрак, тяпнуть водочки. «Стоячие» места за 10 копеек уже успевали пропотеть и натоптать сапогами, испачканными в навозе.
Потом – спектакль. Неспешно, часа на три. Давно сложившийся, всеми заученный с античности, очень созерцательный. Мариус Жанович в который раз нервно трогает усы и пересчитывает зрителей на самых дорогих, пятирублевых местах. Делает элегантный жест какому-то очень важному человеку, с прищуром стреляет взглядом в дородную даму с базедовой болезнью, чьи бриллианты вокруг рыхлого зоба стоят дороже всего театра и, махнув на все рукой, уезжает ужинать. За столом дети, имена которым выбирались без особой фантазии: Мариус-младший, Мария и Марий (почему бы и не дать разнополым детям одинаковое имя?), Надежда. Всех нужно выслушать, наставить, в крайнем случае поругать кобылами и старухами.
Расчесать перед сном усы.
Спать.
Вот так и прошел день активного человека, перевернувшего историю искусства»
Не верю. Но прониклась. Это только от большой скуки и потому, что твое время имеет свойство бесконечного, можно творить так, как будто до тебя никто ничего и не творил.
А Мариус Жанович, благо жил неспешно и от стресса не страдал, между прочим больше ста лет прожил. Красиво, созерцательно, с театром в сердце.
Рысь
Могу сравнивать только со своим детством. Когда и деревья были выше, и молоко гуще, и, поговаривают, что месяц тогда был как год, а неделя – как месяц. Это сейчас время сжалось. А тогда его еще много было. Вон, по старой школьной программе «Войну и мир» за неделю проходили. А теперь я ее и за два года перечитать не могу! За академический час можно было и сочинение успеть написать, а я несчастную статейку для Дзена порой три-четыре дня «вынашиваю». А помните, как долго длилась дорога из магазина домой, когда уже скорей хотелось поиграть во дворе с друзьями, а не стоять в очереди за зеленым горошком с бабушкой за руку? Про очереди вообще не говорю. Ходят слухи, что одна бабушка, которой во время обеденного перерыва химическим карандашиком на руке номер очереди записали, передала однажды место в очереди своей внучке по наследству, и когда до внучки дошла ее очередь, она и сама уже была бабушкой, так что в очереди никто ничего и не заметил!
А сейчас все слишком быстро течет. Не читайте вчерашних новостей, они уже не имеют смысла. Не слушайте аналитиков – не успеют они и рта закрыть, как будущее обгонит их слова про это самое будущее. Тяжелее всего авторам, которые берутся за фантастику. Не успеют они точку поставить, а будущее их уже обогнало. И писал ты фантастику, а вышел суровый реализм. Ну, либо не суровый. Как получится.
Да и эту скоротечность времени не только я заметила. Есть у меня соседка по прозвищу Мама Дорогая. Пожилая дама, которая два раза в день выводит на прогулку своих бесценных близнецов-внуков. Пропустить их выгул невозможно: голос у соседки трубный и говорит она без остановки. Потому так и доносится то из подъезда, то из разных уголков двора: «Мама дорогая, ты зачем туда полез? Упадешь!», «Не облизывая руки, там микробы, вдруг что будет – мама дорогая!» или «Не ходи на солнце, сиди в тени, мама дорогая, как голову напечь может!». Однажды она даже стишок сложила, который трубно декламировала на весь двор часа полтора без остановки. Увы, недоросли уже научились родную трубу Иерихонскую напрочь игнорировать и стихов никаких под ее руководством не учат. А стишок был таким:
- Мама дорогая, Самая родная!
И это звонкое «ай-я», которое подчеркивает тип женской и точно-видовой рифмы, до сих пор дребезжит у меня в голове с той характерной протяжечкой, которая свойственна инфантильному сюсюсканью.
Так вот, даже Мама Дорогая недавно заметила, что дети нынче как-то слишком быстро растут. Сама она, когда была в возрасте собственных внуков, Была меньше, слабее и наивнее: только песок ела и листики собирала. А ее современные потомки вон и самокат разобрали, и в смартфоне все приложения разучили, и чем «кек» от «рофла» отличается хорошо знают.
- Это же мама дорогая, что потом будет! - трубит соседка на весь двор и у меня дребезжат стекла и барабанные перепонки.
А я где-то вычитала, что это другой тип информационного метаболизма. Наши дети потребляют кратно больше информации, чем мы, а мы – больше Мариуса Жановича. Вот почему моя бабушка не умела пользоваться банкоматом (называла его «банкомЁт» и ходила посмотреть на него только в компании соседки, но карту в него вставлять боялась – вдруг обсчитает), а я до сих пор не умею вставлять картинки в вордовский документ. Зато мой сын изобрел способ рисования в экселе и завел свой канал в ТГ раньше, чем пошел в школу. Галоп… Но, однажды снова будет шаг, и тогда…
Опять шаг
Встав рано утром, часов в 11-ть, мой повзрослевший сын будет неспешно завтракать, листая Сервантеса, расчесывать седеющие усы. На работу отправится рано – к двум. На оперативке снова обсудит с коллегами самую главную новость последних двух месяцев – опять наступившую осень.
До четырех часов будут составлены топографические карты всех спутников Юпитера, генеалогическое древо аборигенов Австралии и расшифрованы ДНК всех животных весом до 20 килограмм. Но, так как до конца рабочего дня останется еще тридцать минут, придется занять себя чтением «Войны и мира» и, может быть, первого тома «Саги о Форсайтах», но уже совсем уж неспешно… Время так медленно тянется!
На обед очень захочется крабов, но ехать на Хоккайдо по нынешним пробкам не меньше пятнадцати минут, потому сын отправится есть угря в Новую Зеландию. После – обязательно пешая прогулка: любоваться листопадом очень полезно для нервной системы, которая вообще не в курсе, что такое "стресс", а кортизол кем-либо на Земле выделялся последний раз лет тридцать назад: этот человек не сразу нашел в "Войне и мир" сноски с переводом всех реплик с французского.
А после прогулки - в театр, на балет...
Вернется сын домой с закатом и, расстилая постель, будет слушать, как диктор новостей скажет, добавив голосу немного изумленных нот: «Феноменально! В нашем часовом поясе вечер!» и в красках опишет все оттенки неба на западе.
Потому, что время – оно такое: его то много, то мало. Оно призывает разбрасывать камни и камни собирать. Но ведь однажды ими нужно успеть просто полюбоваться. Просто пожить. И обязательно, обязательно сходить в театр!
…
И, раз уж мы о будущем и о фантастах, которые ведут гонку со временем, а как вам такая история: