Прошло полгода. Ноябрьский снег давно растаял, уступив место буйной зелени мая. Город готовился к длинным выходным, пах шашлыками и цветущей сиренью. Анна в своей квартире, той самой, бабушкиной, заканчивала последние штрихи в ремонте. Она стояла посреди гостиной, залитой солнцем, и с удовлетворением оглядывала плоды своих трудов. Светлые обои с ненавязчивым рисунком, новый, удобный диван серого цвета, на котором так уютно было лежать с книгой, белые стеллажи до потолка, заставленные её любимыми книгами и комнатными растениями. Всё было именно так, как она хотела. Просто, уютно и без всякой показной роскоши.
Тот ноябрьский вечер стал для неё точкой невозврата. Игорь приехал за ней через час. Молча сидел в машине, пока она плакала, а потом так же молча отвёз домой. Они не разговаривали несколько дней. Воздух в квартире был густым и наэлектризованным. Анна ждала, что он начнёт её упрекать, защищать свою мать, говорить, что она была неправа. Но он молчал. А потом, в одно воскресное утро, сел напротив неё на кухне и тихо сказал:
— Ты была права. Во всём. Прости меня.
Это было для него огромным шагом. Игорь, вечный миротворец, избегающий конфликтов, впервые в жизни признал, что его тактика «невмешательства» была, по сути, предательством.
С тех пор их жизнь начала меняться. Медленно, со скрипом, но неуклонно. Он перестал настаивать на обязательных визитах к его родне. Сначала они пропускали еженедельные воскресные обеды, потом — дни рождения дальних родственников. На Новый год они уехали вдвоём в маленький загородный пансионат и впервые за много лет встретили праздник без салата оливье под телевизор и ядовитых шуточек.
Родня, конечно, заметила перемены. Сначала были звонки.
— Анечка, а что это вы к нам не заглядываете? — медовым голосом спрашивала в трубку Валентина Сергеевна. — Совсем нас, стариков, забыли.
— Мы заняты, Валентина Сергеевна. Ремонт, работа, — спокойно отвечала Анна.
— Ну да, ну да, дела… У богатых свои причуды, — не удержалась свекровь от привычной шпильки.
Но Анна больше не реагировала. Она научилась пропускать эти слова мимо ушей. Она представляла себе стеклянную стену между собой и свекровью, от которой отскакивали все её ядовитые стрелы.
На восьмое марта позвонила Лариса.
— Ань, привет. Ты это, на мать Игоря не обижайся. Она ж не со зла. Старый человек, что с неё взять. Мы тут собираемся у неё, может, подъедете?
— Спасибо, Лариса, но у нас другие планы, — вежливо отказалась Анна.
Они с Игорем в этот день ходили в театр.
И вот наступил май. Сезон открытия дач и шашлыков. Это было святое для семьи Игоря. Каждые майские праздники вся орава выезжала на дачу к тёте Гале. Шесть соток, маленький щитовой домик, мангал и бесконечные разговоры о том, кто как зиму пережил. Раньше для Анны это была самая страшная пытка. Теперь же она была спокойна.
Звонок раздался в субботу утром. Игорь был в магазине. Анна увидела на экране номер свекрови и спокойно нажала на кнопку ответа.
— Аня! Вы где есть-то?! — без предисловий набросилась на неё Валентина Сергеевна. — Мы тут все уже собрались, мангал разожгли, а вас нет! Игорь трубку не берёт!
— Здравствуйте, Валентина Сергеевна. Игорь в магазин вышел. А мы не приедем.
В трубке повисла оглушительная тишина.
— Как это… не приедете? — растерянно переспросила свекровь. — Почему?
— У нас свои планы, — ровно ответила Анна, поливая фикус на подоконнике.
— Какие ещё планы?! — в голосе свекрови зазвучал металл. — Сегодня первое мая! Вся семья в сборе! Вы что, решили совсем от родни отбиться?
Анна вздохнула. Она знала, что этот разговор неизбежен.
— Валентина Сергеевна, давайте будем честны. На этих сборищах мне не рады. Меня годами унижали и высмеивали, а вы это поощряли. Я больше не хочу в этом участвовать.
— Что-о-о?! — задохнулась от возмущения свекровь. — Да кто тебя унижал?! Мы же по-родственному, по-простому! Шутили! Чувства юмора у тебя совсем нет! И гордыни-то сколько! Из-за пары шуток от семьи отказываться! Мы же родные!
И тут Анна произнесла фразу, которая зрела в ней все эти мучительные полгода. Она сказала это спокойно, без надрыва, но с такой твёрдостью, что на том конце провода, кажется, вздрогнули.
— А родство, Валентина Сергеевна, — это когда за тебя радуются. Искренне. Когда поддерживают. А не считают чужие деньги и не завидуют чужому счастью.
Она нажала отбой. Руки не дрожали. Сердце билось ровно. Она почувствовала невероятное облегчение, словно только что сдала самый трудный экзамен в своей жизни.
Когда Игорь вернулся, она всё ему рассказала. Он выслушал молча, потом подошёл, обнял её и сказал:
— Всё правильно сделала.
Вечером ему, конечно, позвонила мать. Он вышел с телефоном на балкон. Анна не слышала слов, но видела его напряжённую спину, его резкие жесты. Он говорил с матерью долго, минут сорок. Когда он вернулся, его лицо было уставшим, но решительным.
— Я сказал ей, что если она хочет видеть своего сына, то она должна извиниться перед тобой. И прекратить все эти разговоры раз и навсегда.
Извинилась ли свекровь? Нет. Её гордость не позволила ей этого сделать. Она выбрала другую тактику — тактику обиженной жертвы. Она жаловалась сёстрам, соседкам, тёте Гале. Рассказывала, какую змею пригрел на груди её сыночек. Как эта «богачка» зазналась, отвернулась от простой родни, запрещает мужу с матерью видеться.
Но что-то пошло не так. Механизм, который безотказно работал годами, вдруг дал сбой. Тётя Галя, выслушав очередную тираду Валентины, неожиданно сказала:
— Валь, а может, и правда, зря ты так на девчонку взъелась? Ну, получила квартиру, и слава богу. Нам-то что с того?
А Лариса, её дочь, добавила:
— Да, мам, как-то некрасиво получалось. Мы сидим, её наследство обсуждаем, а она одна за всех отдувается.
Оказалось, что без объекта для нападок их дружная семья уже не была такой уж дружной. Лишившись общего «врага» в лице Анны, они начали замечать недостатки друг друга. Лариса поссорилась со Светланой из-за старого комода, который они не могли поделить после смерти ещё одной бабушки. Тётя Галя обиделась на Валентину за то, что та назвала её пироги «клёклыми». Мелкие ссоры, которые раньше тонули в общем хоре осуждения Анны, теперь выросли до вселенских масштабов. Их хрупкое единство, построенное на зависти к чужому успеху, рассыпалось, как карточный домик.
Прошло ещё несколько лет. Анна и Игорь жили своей жизнью. Они купили в кредит небольшую машину, съездили на море. Анна продолжала работать, но уже не на износ. Она нашла частную бригаду, где её ценили как специалиста и хорошо платили. Игорь получил повышение. Они были счастливы. Той тихой, спокойной радостью, которую не нужно выставлять напоказ.
С родственниками они виделись редко. На юбилеях, похоронах. Здоровались, обменивались дежурными фразами. Никто больше не называл её «богачкой». Во взглядах читалось разное: у кого-то — запоздалое уважение, у кого-то — всё та же плохо скрываемая зависть, но теперь уже смешанная со страхом. Они поняли, что эту женщину больше нельзя уколоть безнаказанно. Она научилась давать сдачи. Не криком, не скандалом, а ледяным спокойствием и непроницаемой улыбкой.
Валентина Сергеевна сдала. Возраст, одиночество и ссоры с роднёй подточили её боевой дух. Она стала звонить Игорю всё чаще, жаловалась на здоровье, на жизнь. Иногда, когда Игорь передавал трубку Анне, она даже пыталась завести светскую беседу.
— А я вот, Анечка, герань посадила, как у тебя на балконе видела. Только у меня почему-то листики желтеют. Ты не знаешь, отчего это может быть?
И Анна, к собственному удивлению, не чувствовала ни злости, ни торжества. Только лёгкую грусть и усталость.
— Вы её, наверное, заливаете, Валентина Сергеевна, — спокойно объясняла она. — Герань не любит много воды. Ей лучше недолив, чем перелив. И горшок нужен с хорошим дренажом.
Она давала советы, делилась какими-то простыми житейскими хитростями. Но никогда не переступала черту. Она держала дистанцию. Ту спасительную дистанцию, которая позволяла ей сохранить себя и свою семью.
Однажды, в очередной раз приехав к свекрови, чтобы отвезти ей продукты, они с Игорем застали у неё Ларису. Та сидела за кухонным столом и со слезами жаловалась, что муж грозится уйти, что денег не хватает, что дети отбились от рук. Валентина Сергеевна сидела рядом, гладила её по руке и сокрушённо качала головой.
Увидев Анну, Лариса смутилась, вытерла слёзы. А Валентина Сергеевна подняла на невестку глаза, и в них не было ни привычной враждебности, ни сарказма. Только бесконечная усталость.
— Вот видишь, Аня, как бывает, — тихо сказала она. — Ты думала, мы тут все счастливые, одни тебя судьба обделила. А у каждого своё горе. Просто твою квартиру было видно, а то, что у других в душе, — нет.
Анна ничего не ответила. Она молча разобрала сумки, поставила молоко в холодильник, выложила на стол свежий хлеб и фрукты. Потом подошла к Ларисе и положила руку ей на плечо.
— Всё наладится, — просто сказала она.
И в этот момент она поняла, что победила. Победила не их, а свой собственный страх, свою обиду, свою зависимость от их мнения. Она стала свободной. И эта свобода была ценнее любой квартиры.
От автора:
Вот так и бывает в жизни: иногда, чтобы построить мост, нужно сначала вырыть ров. А чтобы спасти семью и обрести покой, нужно просто научиться держать дистанцию.