Поганец

— И забудь сюда дорогу!

Викторию разрывало от эмоций. Чтобы хоть как-то дать им волю, она с силой пнула чемодан, набитый вещами почти бывшего мужа. Чемодан рухнул на бок с таким грохотом, что, казалось, все содержимое сейчас высыплется на пол.

Миша не стал отвечать на выпады. В последнее время скандалы и истерики стали неотъемлемой частью их семейной жизни. Привык. Молча поднял чемодан и направился к выходу.

— П-п-ап-па!

Восьмилетний Виталик, испугавшись криков родителей, хлюпал носом.

Михаил обернулся. От вида плачущего сына больно сжалось сердце. Как же хотелось подбежать, крепко прижать к груди, успокоить. Но сейчас лучше просто уйти… Без оглядки.

— А ты не реви! — Вика грубо схватила сына за руку, когда за Мишей закрылась дверь. — Папа твой ушел к другой тете. И сын у него теперь новый. Послушный, не то что ты.

Виталий надолго запомнил эти слова. Тогда, конечно, полный смысл был не до конца ясен. Единственное, что понятно — папа больше его не любит.

Сначала хотелось рыдать от обиды. Разве какой-то другой мальчик и правда лучше?

А потом появилась злость. На папу… маму… себя… весь белый свет!

Еще Вика подливала масла в огонь. Вновь и вновь, как заевшая пластинка, рассказывала сыну о подлеце-папаше и его новой семье. И вскоре детская злость превратилась в настоящую ненависть.

Виктория тем временем привела «нового, доброго папу», Андрея. И буквально приказала его любить.

Первое время Андрей действительно старался найти подход к Виталику. Вернее, подкупить подарками и карманными деньгами.

Тщетно.

Виталик принял отчима в штыки. Да и с Викой начал общаться резко.

— Ты — поганец! — Виктория не стеснялась в выражениях: новые отношения дороже зарвавшегося сына. — Андрей столько всего покупает, а ты нос воротишь! Почему не называешь его папой?

— Он мне не папа… — не успел Виталик и рта раскрыть, как звонкая пощечина заставила его замолчать.

— Своему папаше ты не нужен. А ты, вместо того чтобы кланяться Андрею в ноги, капризничаешь! Если не прекратишь эти выкрутасы — поедешь в детдом!

Виталика часто так пугали: будешь плохо себя вести — отправишься в детский дом. И первое время было очень страшно туда попасть. А теперь… Казалось, что там будет лучше. Вот только угрозы так и оставались угрозами.

В основном благодаря Вале, бабушке по отцу, у которой мальчишка проводил каждые выходные.

На нее Виталик тоже злился. Но меньше, чем на остальных. Бабушка никогда не говорила об отце. Ни хорошего, ни плохого. И не заставляла кого-то любить или уважать через силу. Для бабушки он был любимым внучонком, а не «поганцем с пакостными генами». Поэтому только с ней Виталик чувствовал себя уютно и спокойно. А домой возвращался, словно на каторгу.

Ситуация усугубилась, когда у Вики и Андрея появился общий малыш. Теперь Виталика словно не существовало, а все внимание доставалось «новому сыну».

— Так, Виталий, собирайся! — заявила однажды Вика. — Едешь к бабушке.

— Среди недели? Я же только на выходных…

— Да, среди недели, — перебила Вика. Ей дико надоели постоянные скандалы с сыном. Да и Андрей прямым текстом сказал, что терпеть чужого ребенка больше не хочет. — Будешь у нее до конца каникул. А там посмотрим. Сам знаешь, твой братик отнимает много времени.

Виталик был рад. На самом деле он дико ненавидел этот вечно орущий комок в памперсе. И провести лето у бабушки — лучшее, что могло случиться.

***

Субботнее утро выдалось необычно хмурым для знойного июля.

Бабушкин телефон трезвонил так громко, что, казалось, вот-вот штукатурка посыпется со стен. Виталик прижал подушкой ухо, но это не особо помогало.

Вскоре все затихло. Виталик услышал бабушкин шепот:

— Да, он теперь живет со мной. Если Вика его не заберет в сентябре, придется переводить в другую школу. Ближе ко мне.

«Бабушка говорит обо мне? Но кому?»

Виталик прислушивался, стараясь уловить каждое слово.

— Нет. Я ничего о тебе не рассказывала. Вернешься и объяснишь все сам. Я не хочу лезть. Ребенок и так настрадался. Матери не нужен, отец сбежал.

«Я уже не ребенок!» — успел подумать Виталик, и вдруг страшная догадка пронзила его сознание.

Отец!

Бабушка говорила с отцом!

Предательница. Такая же, как все вокруг! Неужели и бабушке он скоро станет обузой… Ой, кажется, она идет сюда…

— Ты уже проснулся? — бабушка заглянула в комнату. — Тогда марш умываться и завтракать. Я твоих любимых блинчиков испекла.

— Не хочу! — Виталик пытался скрыть навернувшиеся слезы, но бабушка их заметила.

— А чего глаза на мокром месте?

— Ничего… Отстань!

— Ну, хорошо. Жаль, блинчики придется выбросить… Они ж сгущенкой пропитались, — схитрила Валентина.

— Не надо выкидывать. Сейчас приду.

За завтраком бабушка вновь пыталась разговорить внука.

— Виталик, так может расскажешь, что у тебя стряслось?

А ему только этого и нужно было. Так сильно хотелось узнать, почему бабушка его предала.

— Я все слышал! Ты с отцом разговаривала. Предательница!

— И чем же я тебя предала?

А действительно, чем?

— Тем, что общалась с ним! Выбирай, я или он!

— Внучек, твой отец — мой сын. Разве я могу его оставить?

— Но он меня оставил! Променял, не пойми на кого!

— Это ты знаешь со слов мамы. Может, выслушаешь папу?

— Нет! Он предатель! Как и ты!

— Милый, я понимаю, что в силу возраста тебе сложно понять некоторые вещи. Во взрослой жизни не все так просто и однозначно. Ты можешь и дальше верить маме. А можешь выслушать папу и уже самостоятельно принять решение. Как взрослый.

— Я и есть взрослый, — выпалил Виталик, с аппетитом доедая последний блинчик. — Ладно, послушаю.

— Вот и молодец. Миша вечером приезжает в город и зайдет к нам.

Сердце Виталика болезненно сжалось. Целых четыре года он не видел отца. Что ему сказать? И нужно ли говорить вообще?

Весь день Виталик был как на иголках. Пожалуй, впервые в жизни он так волновался. Долго репетировал у зеркала, подбирая подходящее выражение лица для встречи с папой. Придумывал ответы, словно знал, о чем они будут говорить.

Но как только отец вошел в комнату, все подготовленные слова куда-то потерялись.

— Здравствуй, сынок, — Михаил протянул руку, но Виталик не пошевелился. — Ты так вырос за эти годы. Совсем взрослый.

Виталик молчал. Внутри все горело.

— Даже не поздороваешься?

— С предателями не здороваюсь!

— Вот как… — Михаил присел на край кровати и внимательно посмотрел сыну в глаза. В них было столько обиды, злости. И если бы взглядом можно было убить, то это произошло бы немедленно. — Ты прав. Я — предатель. Я очень виноват перед тобой. Прости, если сможешь.

— Не нужно мне твое «прости»! Возвращайся к другому сыну!

— Другому сыну? Ты о чем?

— Мама мне все рассказала. Ты ушел в другую семью. А про меня забыл. Как про сломанную игрушку.

— Вот как… Тогда ты должен знать — это ложь.

— В смысле?

— В прямом. Не ожидал я от твоей мамы такой подлости…

— Ничего не понял.

— Верю, сынок. Эх, не хотел я впутывать тебя во это, — Михаил старался подобрать каждое слово. Но как объяснить двенадцатилетнему ребенку всю ситуацию? Нет, некоторые подробности лучше опустить. — Понимаешь… Я должен был уйти.

— Должен?

— Да. Несколько лет мы с твоей мамой жили… не очень дружно.

Виталик понимающе закивал. Он отчетливо помнил, как ссорились родители.

— Просто мы уже не любили друг друга. А потом твоя мама встретила Андрея и призналась, что хочет жить с ним. Мешать я не планировал, но она потребовала, чтобы я перестал общаться с тобой. Вернее, так хотел Андрей.

— И ты согласился?

— Нет, сынок. Я сказал, что заберу тебя с собой. Вику это очень разозлило. Мы снова и снова ругались и спорили. А потом случилось непредвиденное. Мой бизнес… Короче, меня подставили. Я догадываюсь, что Андрей в этом сыграл не последнюю роль.

— Подставили?

— Именно. И у меня начались серьезные проблемы с законом. Андрей пообещал «помочь», если я уеду из города на какое-то время. Но все затянулось на долгих четыре года.

— Значит, у тебя не было нового послушного сына?

— Конечно, нет! Мы договорились с Викой. Она должна была сказать, что я в долгой командировке. А сама придумала такую гадость. Представляю, как ты меня ненавидел.

— Да уж…

— Но теперь все хорошо. Я все уладил. И больше я тебя не оставлю.

— Правда? — Виталик еще не верил, что это происходит на самом деле. И не все понимал.

— Правда! Теперь мы вместе будем жить у бабушки. С твоей мамой я договорюсь.

Виталик расплакался и прижался к папиному плечу так крепко, как только мог. Его не бросали, не предавали. Просто очень долго врали.

* * *

На асфальт медленно и тихо опустился пожелтевший кленовый листок. Улицы понемногу заполнялись нарядными ребятишками. На школьном дворе уже собралась толпа учеников и их родителей. Из колонок доносилось бессменное «Учат в школе».

Виталик волновался. Все-таки День знаний и новая школа. Как его примут одноклассники? Сможет ли он найти друзей?

Михаил словно прочел мысли сына:

— Не переживай! Хорошая школа, я в ней учился. Но если какие-то проблемы, сразу звони. А на выходных позовем твоих друзей в гости.

— Хорошо, пап. А мама не придет?

Виталик скучал по матери. Он уже почти забыл, как сильно когда-то злился на нее, отчима и братика.

— Нет, сынок. Она не сможет. Может, в другой раз.

Михаил врал. Но как он мог сказать правду? О том, что Вика отказалась от прав на сына и потребовала за это щедрый откуп… И сейчас на полученные деньги она улетела с семьей отдыхать. И в той другой семье Виталику нет места.

— Хорошо. Ну, я пошел…

— Удачи, сынок. До вечера!

Миша похлопал сына по плечу. Он больше не даст его в обиду. Никому.

Автор: Юлия Олеговна

---

---

Наталена

Машка с самого детства была бестолковой, бесшабашной растрепой. Мама ее это очень хорошо понимала и держала свою девицу в ежовых рукавицах. И то не всегда успевала за ней уследить.

Все девочки, как девочки, а эта...

С утра в тугую корзиночку на Машкиной голове вплетены матерью разноцветные ленты: глаза Машины от этого сделались по-китайски загадочными. На плечиках висит коричневое отглаженное платьице и черный свеженький передник. Гольфики ажурные, с помпончиками. Воротничок и манжеты аккуратно, с ревом (потому что под маминым присмотром) два раза отпороты, на третий раз пришиты как следует – от середины по краям. Туфельки начищены. Чудо, что за девочка, хоть в кино снимай.

А вечером домой является чудо-юдо-рыба-поросенок! Гольфы на ногах – гармошкой! Манжеты - испачканы. На коленях прислюнявлены листы подорожника (на носу – тоже, на всякий пожарный случай). Разноцветные ленты выбились из сложносочиненной корзиночки и развеваются хвостом. Да и вообще – вся прическа такая... такая... В общем такая романтичная лохматость вполне сошла бы, если бы не колючки от бурьяна, запутавшиеся в волосах.

На кармашке черного передника расползлось жирное пятно – Машка на обеде туда положила котлету с хлебом. Она, конечно, совсем не виновата, что любит есть, когда читает. После большой перемены по расписанию стоял урок чтения. И что, голодать ей? Изменять своим привычкам? Котлетка была такая ароматная, поджаристая. Хлебушек – мягкий. Ну и...

Училка, потянув носом, вытащила у Машки котлету из кармана двумя пальцами и выкинула в урну. Маша – в рев.

- Да как так можно еду выбрасывать! Вы же сами говорили!

Класс заволновался. Память у класса отличная. Учительница Галина Петровна, молоденькая, вчерашняя студентка, совсем недавно читала ребятам грустный рассказ «Теплый хлеб». И все плакали. А Мишка Григорьев – громче всех, так ему было жалко лошадку! И сейчас он тоже орал! Галина Петровна краснела и бледнела. Урок был сорван. Она что-то там бекала-мекала – бесполезно. Учительский авторитет падал стремительно в глубокую пропасть.

Пришлось ей врать ученикам, что хлебушек она «просто положила в ведро, а вечером отнесет птичкам». Да кто ей поверит! В итоге в Машином дневнике размашисто, с нажимом, жирнющее замечание: «Сорвала урок котлетами!!!»

И на погоны – Кол! Точнее, единица, подписанная в скобочках (ед.), чтобы Маша не умудрилась исправить оценку на четверку.

После вечерней взбучки и плача Ярославны в туалете, куда ее заперли на сорок минут, стирки манжет, гольфиков и передника – вручную, под материнским присмотром, Машка дала себе зарок никогда и ни с кем не спорить. Себе дороже. Думаете, она покорилась? Как бы не так! Она просто решила все делать по-своему, не спрашивая ни у кого советов. Взрослые врут – точка. Уж сама, как-нибудь.

Вот так столовская котлета определила нелегкий Машин жизненный путь.

Отца своего она не знала. Мама рассказывала, что он геройски погиб.

- На войне? – Машка округляла глаза, которые быстро заполнялись скорбными слезами.

- Э-э-э, ну не то, чтобы... - терялась мама, — ну...

- Попал в авиакатастрофу, — на голубом глазу четко оттарабанила бабушка, мамина мама, ответ на сложный вопрос, — ушел в крутое пике!

Ну, бабушка-то знала, в какое «пике» ушел папа Маши. Но разве стоило об этом говорить маленькой девочке, как две капли похожей на своего папашеньку? Пусть вспоминает его, как героя. Героя-любовника чертова!

Красивая и смелая дорогу перешла Машиному папе, когда Наталья была на седьмом месяце. Да какая там красота: курица с длинной жилистой шеей. И ходила эта курица... как курица: вытягивая ту самую длинную шею, словно высматривая, кого клюнуть. Балерина-а-а, черт бы ее драл! И ножки у балерины были длинные, желтые, куриные. Лапки несушки, а не ноги. С Натальей близко не сравнить.

Мама Маши светилась здоровьем и полнотой. Таких женщин хочется потискать и искренне засмеяться от удовольствия:

- Ах, душечка, Наталья Петровна!

Почти по Чехову. Те же полные плечи, те же ямочки на щеках, те же румяные губки бантиком. Лет сто назад любой бородатый купчина золотой прииск к ногам Наташкиным швырнул бы: "На! Пользуйся! Дай только ручку твою облобызать!"

А теперь в моде обтрепанные цапли с куриной походкой. . .

. . . читать далее >>