Два дня после её визита я жила, будто в полусне.
Не потому что было страшно, а потому что во мне словно выключили звук.
Всё происходило в тишине: дети — школа, работа, ужин, обычные звонки.
И только когда ложилась спать, в голове всплывали её слова:
«Мы с Максимом переезжаем».
Тогда я впервые поняла, что в этой фразе главное — не «мы», а «с Максимом».
Потому что она никогда не видела границы между собой и сыном.
Она не украла у меня мужа — он сам ей принадлежал, всегда.
Начало этой истории читайте в первой части.
Через неделю он появился.
Не позвонил, не предупредил. Просто стоял у двери, как раньше. В джинсах, в куртке, с той же усталой мимикой.
Только глаза другие — будто не спал несколько ночей.
— Можно войти? — спросил он.
Я кивнула.
Он прошёл в гостиную, огляделся.
Дети были у соседки, в доме стояла тишина.
— Мама… — начал он и осёкся.
— Я знаю, — спокойно сказала я. — Она приходила.
Он вздохнул, потер переносицу.
— Она… просто не понимает, как теперь всё устроено. Ей тяжело.
— Мне — тоже, — ответила я. — Но ведь ты выбрал.
Он посмотрел на меня, как будто хотел что-то сказать, но не мог подобрать слова.
А потом вдруг спросил:
— Ты ведь всё это подстроила, да?
Я даже не сразу поняла, о чём он.
— Что — «всё это»?
— Развод, юрист, документы, дача. Всё слишком быстро, Инга. Как будто ты заранее знала, чем закончится.
Я молчала.
Не потому что нечего сказать, а потому что всё действительно было спланировано.
Я просто устала быть жертвой в чужом спектакле.
Он посмотрел на меня с обидой, почти с детской.
— Зачем так, Инга? Мы могли поговорить…
Я усмехнулась:
— Мы говорили, Максим. Годами. Только ты слушал не меня.
Он сел на диван, уткнулся в ладони.
— Мама говорит, ты ненавидишь нас.
— Нет, — сказала я. — Я просто больше не хочу быть третьей лишней.
Долгая пауза.
Я слышала, как тикают часы, как за окном шумит ветер.
И вдруг в его глазах мелькнуло — не сожаление даже, а растерянность.
Как будто он впервые понял, что игра закончилась, а сценария больше нет.
— Я думал… ты будешь бороться, — сказал он тихо. — Кричать, спорить.
— Я боролась, — ответила я. — Только без шума.
Мы сидели молча.
Он выглядел чужим — тем самым человеком, которого я когда-то любила до боли.
Я знала каждую черту его лица, каждую привычку.
Знала, что он морщит лоб, когда нервничает, и хмурится, когда врет.
И вот сейчас он хмурился.
— У тебя кто-то есть? — вдруг спросил он.
Я даже улыбнулась.
— Максим, у меня есть я. Этого достаточно.
Он поднялся, словно хотел что-то доказать, но не смог.
— Я не узнаю тебя, — сказал он устало. — Раньше ты была мягче.
— Раньше я была наивнее.
Когда он ушёл, я закрыла дверь и впервые почувствовала не боль, а лёгкость.
Как будто из дома наконец вышел чужой человек, который долго жил под одной крышей.
Я не плакала. Ни в тот вечер, ни потом.
Вместо этого я собрала документы, сложила в конверт и поехала на дачу.
Дача встретила меня молчанием.
Сырой воздух, прошлогодние листья, облупившаяся краска на калитке.
Но было в этом что-то правильное — будто всё ждало меня, но не его.
Я обошла участок, вдохнула запах сырой земли и решила: пусть всё начнётся заново.
Без чужих правил. Без чужих голосов.
Через неделю пришло письмо.
Рукописное. Неровные строчки, знакомый почерк.
«Инга, я не знаю, что дальше. Мама болеет, я ухаживаю за ней.
Если сможешь — не держи зла.
Я понял многое, но, наверное, слишком поздно».
Я перечитала несколько раз.
Не потому что ждала извинений, а потому что в этих строках впервые услышала настоящего Максима — того, кем он мог быть, если бы не боялся жить сам.
Я не ответила.
Просто положила письмо в ящик, где хранились старые фотографии — те, где мы ещё вместе.
Пусть лежит там. Как напоминание о том, что всё когда-то было.
Прошло лето.
Я снова посадила розы — те самые, о которых когда-то мечтала.
Дети бегали по участку, смеялись, строили шалаш.
И в какой-то момент я поймала себя на мысли, что мне спокойно. Не весело, не грустно — просто спокойно.
Как будто жизнь наконец перестала быть чужой.
Однажды вечером ко мне подошёл сосед — старик с соседнего участка.
— Инга, а твой муж-то приезжал тут, дня два назад, — сказал он, поправляя кепку. — Постоял у калитки, посмотрел, да и ушёл.
Я кивнула.
Не удивилась. Не встревожилась. Просто знала: он пришёл не за мной. Он пришёл попрощаться.
Теперь я иногда думаю: может, это и есть настоящая победа — не вернуть, не доказать, не наказать.
А просто отпустить и жить дальше.
Без крика, без драмы.
С чашкой чая на веранде, с запахом роз и звуком дождя.
Иногда сила женщины не в том, чтобы удержать. А в том, чтобы спокойно отпустить, зная, что она выжила — и стала собой.