Я стояла в тамбуре и смотрела на расписание поезда. Ещё десять минут до отправления. Маша дёргала меня за рукав.
— Мам, а мы успеем?
— Успеем, доченька. Не волнуйся.
Билеты купила в последний момент. Мама по телефону сказала: "Приезжай хоть на пару дней, соскучилась". И я решила — едем. Спонтанно так, без долгих сборов. Только когда открыла сайт, поняла: нижних полок нет. Совсем. Одни верхние остались.
Ничего страшного. В поезде договорюсь. Люди же адекватные, с ребёнком еду.
Сумка оттягивала плечо, термос грелся в руке. Дома поесть не успели — думала, в дороге спокойно перекусим. Котлеты завернула, бутерброды. Маша любит, когда я ей в поезде что-то вкусное достаю.
Вагон встретил нас духотой и суетой. Кто-то протискивался с баулом, кто-то уже раскладывал вещи на полках. Я нашла наше место — верхние полки, как и написано в билете. Подняла голову: высоко. Маше десять лет, она не маленькая, но всё равно страшновато.
— Сейчас, дочка, подожди. Я быстро.
На нижней полке сидела женщина лет пятидесяти с небольшим. Платок на плечах, сумка рядом, уже разложила на столике что-то из еды. Я подошла, улыбнулась.
— Здравствуйте. Извините, пожалуйста. Мы с дочкой едем, ей десять лет. Не могли бы вы поменяться с нами местами? Очень неудобно просить, я всё понимаю, но мне очень страшно её одну наверху оставлять.
Женщина подняла на меня глаза. В них не было ни капли сочувствия.
— Нет. Извините. У меня спина болит, я сама еле передвигаюсь. Низ специально брала.
— Ну пожалуйста, я очень прошу…
— Сказала же — нет. Я тоже одна езжу, мне никто не помогает. Вы что, думаете, только у вас проблемы?
Голос у неё был резкий, почти злой. Я отступила на шаг. Внутри что-то сжалось.
Ладно. Может, другие согласятся. Не она одна же в вагоне.
Я прошла дальше по проходу. Маша шла за мной, сжимая в руке свою любимую ленточку — яркую, розовую, которую всегда с собой носит.
В соседнем купе на нижней полке сидел молодой парень. Лет двадцать пять, не больше. Читал книгу, что-то подчёркивал карандашом. Я осторожно заглянула.
— Простите, можно вас на секунду?
Он поднял глаза, но не отложил книгу.
— Да?
— Я с дочерью еду. Ей десять лет. Билеты в последний момент брала, только верхние полки остались. Вы не могли бы поменяться с нами? Мне очень страшно, что она упадёт ночью.
Парень покачал головой.
— Извините, не смогу. У меня клаустрофобия, наверху мне плохо становится. Специально нижнюю полку искал.
— Но мы с ребёнком…
— Понимаю. Но я действительно не могу. Простите.
Он снова уткнулся в книгу. Разговор окончен.
Я пошла дальше. Сердце колотилось всё быстрее. Неужели никто не согласится?
Следующая пара — две девушки. Одна уже легла, вторая сидела, листала телефон.
— Девочки, здравствуйте. Не могли бы кто-нибудь из вас поменяться со мной местами? Я с дочкой маленькой, боюсь, что она…
— Мы все вместе едем, — перебила меня та, что с телефоном. — Нам неудобно разделяться. Извините.
Дальше — семейная пара. Мужчина сразу замахал рукой:
— Мы за месяц эти места бронировали. Не для того, чтобы кому-то отдавать. Извините, но нет.
Я чувствовала, как лицо горит. В горле пересохло. Маша молча стояла рядом, перебирая свою ленточку. Я взяла её за руку.
Что же делать? Неужели все откажут?
Вспомнила про проводницу. Может, она поможет? Посоветует что-нибудь?
Пошли в конец вагона. Коридор между вагонами был холодным, пахло сыростью и табаком. Дверь скрипнула. Проводница стояла у своего купе, оперевшись локтем о косяк. Усталое лицо, равнодушный взгляд.
— Добрый вечер. Скажите, пожалуйста, что мне делать? Я с дочкой, нам достались верхние полки, а я боюсь, что она упадёт. Люди отказываются меняться.
Проводница пожала плечами.
— А что я могу сделать? Билеты куплены, места распределены. Вы попробуйте предложить им денег. Может, кто-то согласится за доплату.
— Денег?
— Ну да. Рублей пятьсот предложите. Может, охотнее пойдут навстречу.
Я молча кивнула и вышла. Внутри всё кипело.
Деньги. Теперь уже и за элементарную человечность платить надо.
Достала из кошелька пятьсот рублей. И снова пошла по вагону.
Первой снова попалась та женщина с платком. Я протянула ей деньги.
— Пожалуйста, возьмите. Поменяйтесь с нами. Мне правда страшно за дочь.
Она даже не взглянула на купюру.
— Говорю же — спина. Мне самой тяжело. Не в деньгах дело.
Дальше — тот же парень с книгой.
— Извините, что снова беспокою. Вот, могу доплатить. Пятьсот рублей. Только поменяйтесь, пожалуйста.
Он покачал головой, не поднимая глаз.
— Даже за деньги не могу. Простите.
Девушки, семейная пара — все отказывали. Вежливо или резко, но суть одна: никто не хотел уступать своё место.
Я вернулась к Маше. Она сидела на ступеньке, прижимая к себе рюкзак.
— Мам, ну что?
— Никто не согласился, доченька.
— А что теперь?
Я присела рядом, обняла её.
— Ты поспишь наверху, а я буду рядом. Внизу постою, буду следить, чтобы ты не упала. Ладно?
Она кивнула. Голос стал тише, почти шёпотом:
— Мне страшно немного.
— Я знаю, солнышко. Но я буду рядом.
Поезд тронулся. Вагон качнуло, и я помогла Маше забраться на верхнюю полку. Она неловко подтянулась, я придерживала её снизу. Когда она легла, я поправила ей одеяло.
— Вот так. Ложись ближе к стенке, хорошо? И крепко держи ленточку.
— Хорошо, мам.
Я осталась стоять внизу. Термос поставила на узкий край стола — других мест не было. Сумку пристроила у ног. Села на корточки, прислонилась спиной к стене.
Как же так получилось? Неужели правда никому нет дела?
Вагон постепенно затихал. Кто-то уже храпел, кто-то тихо разговаривал. Свет притушили. Жёлтый свет лампы над головой дрожал при каждом толчке колёс.
Маша ворочалась наверху. Я слышала как она вздыхает. Села прямо на пол, вытянула ноги. Спина начала ныть. Но встать и отойти я не могла.
Вдруг она во сне повернётся не туда? Вдруг скатится?
Время тянулось. Я пыталась найти удобное положение, но пол был твёрдым, а спина затекала всё сильнее. В какой-то момент захотелось достать термос, налить себе чаю. Но руки дрожали от усталости, и я не стала. Просто сидела и смотрела вверх, туда, где за тонкой перегородкой спала моя дочь.
Часа в два ночи Маша застонала во сне. Я вскочила. Она перевернулась, и одна нога свесилась вниз. Я едва успела подхватить её за ступню, осторожно вернуть обратно. Сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет.
Боже, если бы она упала…
Слёзы подступили к горлу, но я сглотнула их. Нельзя. Нельзя сейчас. Надо держаться.
Маша что-то пробормотала во сне:
— Мам… мама…
— Я тут, доченька. Тут. Спи.
Она затихла. А я так и стояла, держась за край полки. Ноги затекли, но я не шевелилась.
Где-то рядом кто-то кашлянул. Женщина с платком пошевелилась на своей полке, укрылась поплотнее. Парень с книгой спал, отвернувшись к стене. Никто не спросил, всё ли у нас в порядке. Никто даже не посмотрел.
Может, я неправильно просила? Может, надо было как-то по-другому?
Но как? Я же вежливо обращалась. Объясняла. Даже деньги предлагала.
Нет. Дело не во мне. Дело в них. В этом равнодушии.
Я опустилась обратно на пол.
В следующий раз я не буду так делать. Не буду ждать, что кто-то мне уступит. Не буду надеяться на чужую доброту.
Внутри что-то переломилось. Злость, обида, бессилие — всё смешалось в один комок. Но сквозь него пробивалось что-то новое. Твёрдое. Холодное.
Я больше не буду удобной. Не буду просить. Буду требовать. Защищать свою дочь так, как нужно, а не так, как удобно другим.
Ночь тянулась бесконечно. Я дремала урывками, прислонившись к стене. Каждый раз, когда Маша шевелилась, я вскакивала, проверяла, всё ли в порядке. Термос давно остыл. Еда так и осталась в сумке нетронутой.
К утру в окнах начало светлеть. Серый, холодный рассвет. Я поднялась, размяла затёкшие ноги. Спина болела так, будто меня избили.
Маша проснулась, спустилась вниз. Лицо помятое, глаза заспанные.
— Мам, ты вообще не спала?
— Немного поспала. Не волнуйся.
Она прижалась ко мне.
— Ты всю ночь тут была?
— Всю ночь, доченька.
Вагон начал просыпаться. Люди потянулись, зашуршали пакетами. Женщина с платком быстро собрала свои вещи, даже не взглянув в нашу сторону. Парень с книгой сунул её в рюкзак, отвернулся к окну.
Я достала термос. Открыла крышку. Чай был едва тёплым, почти холодным. Но я всё равно сделала глоток. Первый за всю ночь.
Поезд начал притормаживать. За окном показалась платформа. Я взяла Машу за руку.
— Пошли, доченька. Собирайся.
Мы вышли из вагона. Солнце било в глаза — яркое, настоящее, не то что мутный свет ламп в поезде. Я вдохнула полной грудью. Спина выпрямилась. Руки больше не дрожали.
Маша шла рядом, держась за мою руку. В другой руке снова сжимала свою ленточку.
— Мам, а в следующий раз будет так же?
Я остановилась, присела перед ней.
— Нет. В следующий раз будет по-другому. Обещаю.
Я больше не буду стесняться. Не буду ждать, что мир сам догадается помочь. Буду защищать её — и себя — так, как нужно. Даже если это кому-то покажется неудобным.
Мы пошли дальше. Я чувствовала, как внутри что-то изменилось. Стало тяжелее, жёстче. Но и сильнее тоже.
Вот скажите честно: вы бы уступили нижнюю полку маме с ребёнком?
Поделитесь в комментариях 👇, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк ♥️, если было интересно.