Все части повести здесь
... Всякий раз я проживаю чужую маленькую жизнь, о которой мне рассказывают другие люди. Всякий раз эта маленькая жизнь перерастает для меня в океан событий, море чувств, переживаний, людской радости и отчаяния.
Они подсели в соседнее с нами купе на одной из станций, была зима и нас, пассажиров, особенно в купейном вагоне, было очень мало тогда. Мы с ними столкнулись в коридоре, на ней была пушистая белая шапочка и такой же белый свитер. Он – высокий, стройный, с серыми глазами и модной бородкой. Глядя на них я подумала, что они почему-то похожи друг на друга, словно брат и сестра, но каким-то внутренним чутьем я угадала, что связывают их другие чувства, более нежные, чем братско – сестринские.
В первый же день они позвали нас к себе скоротать время за настольной игрой, которую купили где-то в городе, перед отъездом. Так мы умудрились подружиться и познакомиться, причем довольно быстро. С ними было легко, весело и приятно, складывалось ощущение, что мы все четверо давно знаем друг друга и понимаем с полуслова.
Часть сотая
Несколько дней тягостного ожидания до отправки Лили в колонию, они с Татьяной провели за разговорами и чтением имеющихся у Лили с собой книг. Лиля заметила, что Таня стала более спокойной и уверенной в себе, и она сказала ей идти до конца и стоять на своем и ни в коем случае не признавать вину.
– Мать приходила – еле слышно сообщила ей Танька, когда ее привели в очередной раз от следователя – попросила, чтобы следователь моя нам встречу устроила. Я отказалась было, но следователь уговорила меня поговорить с ней. Я ей сказала, что лучше свою мать знаю, и прекрасно понимаю, зачем она явилась. Но неудобно стало – человек на лучшее надеется, что мы с ней договоримся, и уговаривает меня.
– И чего же хотела твоя мать? – спросила Лиля, которая, как и Танька, не верила в то, что ее мама вдруг стала верить дочери и склонилась на сторону своего ребенка, а не мужика.
Татьяна невесело усмехнулась:
– Ясно, чего! Мне отец счет банковский оставил, вклад, под проценты, не трогал его и деньги туда клал до моего восемнадцатилетия. Я тоже, когда мне восемнадцать стукнуло, его не трогала. Мать об этом вкладе знает. Так вот она пришла требовать, чтобы я на нее доверенность написала, мол, я нотариуса сейчас приведу, на распоряжение этими деньгами. Знаешь, что-то типа того, что ты мне, доченька, за убийство мужа моего любимого должна! Представляешь?!
– Да ладно?! – Лиля даже улыбнулась – вот это ничего себе! Впрочем, а что я удивляюсь? Мои отец с матерью тоже пытались у нас с сестрой бабушкино наследство отжать! Надеюсь, ты на это не повелась?
– Неа! – Татьяна задорно махнула головой и хвостики ее забавно затряслись – слышала бы ты, какими она мне земными карами грозила! Мол, я в суде все равно тебе компенсацию предъявлю денежную за смерть мужа - кормильца, так что будешь выплачивать, и вклад этот твой арестуют. Но я ей сказала, что на эти деньги намерена нанять адвоката, он, мол, быстро найдет доказательства того, что этот упырь меня изнасиловать хотел. Видела бы ты, как она рассердилась! Следователю, которая при нашем разговоре в этом же кабинете сидела, даже пришлось успокаивать ее! А когда разъяренная мать ушла, она мне сказала, чтобы я не торопилась деньги те на адвоката тратить. Мол, есть в моем деле обстоятельства, которые позволяют доказать правдивость моих слов, и что прокурор если что-то и запросит – это будет скорее условный срок.
– Я так за тебя рада! – ответила Лиля – ты молодец, отстояла оборону!
– Тех денег мне на маленькую комнатку в общежитии хватит, купить чтобы. К матери я больше не вернусь. Хоть какое жилье – но свое. У меня же отец по вахтам катался, хорошо зарабатывал, он, наверное, единственный, кто обо мне заботился... А потом погиб. Когда мать этого хряка привела, сама на себя стала непохожа, я даже в некоторые моменты думала, что я не ее родная дочь.
– Точь-в-точь, как у нас с сестрой – пробормотала Лиля.
– Но знаешь, я все-таки адвоката найму, наверное...
И Лиля посоветовала ей того, кто защищал ее в суде.
– Ой, Лилька! Я чувствую, что прямо другим человеком стала! – говорила Татьяна – и все это – твоя заслуга!
– Да ну – смутилась Лиля – просто в условиях опасности человек изо всех сил вгрызается в свою жизнь и стремится себя защитить.
– Нет-нет, если бы не ты, я бы так и рыдала целыми днями на нарах, да еще действительно матери бы деньги отдала! А ты... Ты стойкий оловянный солдатик и пример для меня! Лиль... ты писать мне будешь? Ну... оттуда...
– Конечно. Но ты должна будешь мне первая адрес свой написать, я же не знаю, где ты будешь. Вот, в эту колонию меня отправляют – Лиля нацарапала адрес на бумажке – напиши мне сюда, а я тебе обязательно отвечу.
Перед отправкой следователь разрешил ей еще раз повидаться с адвокатом и Максом. Что один, что второй поражались ее стойкости, тому, что она была бодра и не плакала. Разве что чуть побледнела и похудела, но в остальном выглядела, как прежняя Лиля.
В последний раз перед длительной разлукой сжав ее руку в своей, Макс прошептал:
– Лиля, я тебя очень прошу, не думай там ни о чем, все хорошо будет. Я обязательно буду к тебе приезжать и ждать тебя. И адвокат говорит, что после половины отбывания срока ты сможешь подать прошение о том, чтобы тебя отпустили по УДО. И пиши мне чаще, хорошо?! Я тоже буду часто писать тебе, обо всем подряд, чтобы ты там не скучала и не переживала. И не волнуйся за Варюшку – мы уже нашли выход и теперь знаем, что будем делать. Тетя Римма нам поможет. И за маму не переживай – она просила передать тебе от нее самый горячий привет, и поддержать тебя!
Сообщил ей Макс и некоторые новости, например, то, что тетя Тася, Светкина мать, родила здорового крепкого сына Валентину Иннокентьевичу, и оба на седьмом небе от счастья, а его позвали быть крестным отцом ребенка, и он, конечно, согласился. Также в Подпечинках стало известно, что Анатолий уволился из теплиц, так как ожидает наследство Тимофея и кичится тем, что работать ему теперь не придется – он продаст все, кроме квартиры сына и вместе с семьей переедет в город, туда, где жил Тим. Денег, по его подсчетам, хватит и на их жизнь, и на лечение ребенка. Лиля позволила себе усомниться в том, что Анатолий вообще станет заниматься мальчиком, его всегда волновали только собственные потребности, но тот уже раззвонил по всему поселку, что сына лечить будет – денег у Тима и на счетах хватает, так что на все им хватит. В общем, планы у Анатолия Косыгина были грандиозными.
Они так говорили, говорили и не могли наговориться. Наконец, следователь сказал, что их время вышло, и Лиля, в последний раз перед расставанием взглянув на Максима, шагнула в новую жизнь, новую на целых восемь лет.
Перед отправкой в колонию она попрощалась с Татьяной – они крепко обнялись, расплакавшись вдруг. Все-таки время, проведенное вместе, сплотило их. Лиля оставила девушке все свои книги, за что та была ей благодарна. И снова они пообещали писать друг другу и не терять связи.
... – Погоди, я не понимаю – Лорка посмотрела на Лилю с каким-то странным выражением лица – ты же сказала, что ты тут не из-за мужика?! А получается, что из-за мужика все же?
– Нет, ты меня неправильно поняла – ответила Лиля – разве я из-за СВОЕГО мужика в тюрьму попала? Я не мужа убила, не сожителя, как ты говоришь, многие здесь, а собственного сводного брата, почти родственника, можно сказать.
– Но убила-то ты его из-за того, что думала, что он покусился на жизнь твоего парня – усмехнулась находчивая Лорка – значит, все-таки из-за мужика!
– Ну, ты и путаешь! – рассмеялась Лиля – нет, Лор, так не годится... Не из-за мужика, не из-за парня... я все-таки думала о том, что он доберется до Вари рано или поздно, и боялась этого больше всего. Мне была невыносима сама мысль о том, что Варю постигнет участь моей сестры. Я должна признать – в Тима было сложно не влюбиться, ведь я и сама... до того, как все произошло, испытывала к нему невероятную симпатию, и где-то глубоко внутри даже сидела мысль о том, что когда-нибудь там... у нас может быть что-то общее. Но все вышло совсем по-другому...
– Ох, Лилька! – вздохнула Лариса – ну, и история у тебя – врагу не пожелаешь! Другая бы на твоем месте уже давно сломалась, а ты ничего, молоток, держишься!
– Я когда сюда ехала, было чувство, что все, кончена жизнь, не выношу я этого всего и не вывожу. А потом вокруг оглянулась – грех мне, Лорка, жаловаться. У девчонок вон вообще – кого не ждет никто, с кем сразу родные все отношения порвали, от кого-то из баб дети отказались, а я? Меня ждут, у меня друзей много, я вот прибыть сюда не успела, а тут, оказывается, письма мне есть уже... Завтра обещали отдать. У меня есть любимый человек, который тоже будет ждать, я в этом уверена, так что грех мне жаловаться и раскисать.
– Ох, Лиля! – Лорка покачала головой – не питала бы ты напрасных иллюзий! Мужики – они такие! Сегодня в горе и радости с тобой, люблю, куплю и полетели, а завтра, глядишь, уже и другую нашел. И мужик же он, молодой, сама знаешь, что ему требуется... Ни один еще таких испытаний не выдерживал...
Лиля усмехнулась:
– Ты всех мужиков всех сидевших баб знаешь, что ли? Ну, вот видишь, нет, не знаешь! Есть среди них единицы, которые любят и ждут. Да, единицы, но есть же! Вот и я верю, да, пусть наивная, но верю в то, что Максим именно такой, и что он меня дождется.
Лорка с сомнением покачала головой.
– Я тебя старше, Лилек, жизнь прожила, поверь – такое редкость. Но дай бог, если это будет именно так, тогда я буду считать тебя исключительным случаем в нашей нелегкой бабской доле. Я так тебе скажу – сначала здесь время тянется, как резина, а потом... полетят дни, сама не заметишь, как половина срока пройдет, а там сможешь и прошение подать об УДО. Так что не дрейфь! – она хлопнула Лилю по плечу – все будет в шоколаде!
Такая простая поддержка заставила Лилю улыбнуться. И если сначала страшно и горько было от этой новой жизни, то теперь... Теперь стало спокойно, так, как и было тогда, когда сидела она в КПЗ и не было никаких чувств, кроме спокойствия и равнодушия.
Письмо она получила от Татьяны. Та написала, что уже скучает по ней, и отметила, что адвокат ее, которого она ей посоветовала, уже начал работу по ее делу, и есть все шансы на то, что ей дадут условный срок или вообще оправдают, в зависимости от того, как решит суд вопрос о допустимости или недопустимости пределов необходимой самообороны. Оказывается, адвокат нашел множество свидетелей – соседей, которые готовы были дать показания в пользу Татьяны, мол, отчим отличался странным поведением – глазел на местных молодых девчонок, мог хлопнуть их по мягкому месту, любил выпить, а также установленная в одном из магазинов камера видеонаблюдения, записи с которой были изъяты, показала, что как-то раз отчим пристал к юной продавщице, когда она была в магазине одна, попытался зажать ее и уволочь в подсобку, и трусливо сбежал тогда, когда она, изловчившись, дала ему коленкой в пах. Также она написала, что ее мать рвет и мечет из-за того, что она, Таня, которая до этого была скромницей и тихоней, вдруг «показала клыки» и собирается защищаться в суде. Еще большое значение играло то, что у Татьяны не было близких отношений, а также проведенный медицинский осмотр после того, как девушку арестовали – на ее руках, груди и бедрах были синяки от пальцев мужчины. В общем, настроение у подруги было приподнятое, и Лиля очень была за нее рада. Удивляло и поражало другое – как у такой матери могла родиться такая дочь... Безобидный, маленький человечек, тихоня, скромница, которая посмела себя защитить и должна была поплатиться за это, как считала мать девочки.
... Всякий раз я проживаю чужую маленькую жизнь, о которой мне рассказывают другие люди. Всякий раз эта маленькая жизнь перерастает для меня в океан событий, море чувств, переживаний, людской радости и отчаяния.
Они подсели в соседнее с нами купе на одной из станций, была зима и нас, пассажиров, особенно в купейном вагоне, было очень мало тогда. Мы с ними столкнулись в коридоре, на ней была пушистая белая шапочка и такой же белый свитер. Он – высокий, стройный, с серыми глазами и модной бородкой. Глядя на них я подумала, что они почему-то похожи друг на друга, словно брат и сестра, но каким-то внутренним чутьем я угадала, что связывают их другие чувства, более нежные, чем братско – сестринские.
В первый же день они позвали нас к себе скоротать время за настольной игрой, которую купили где-то в городе, перед отъездом. Так мы умудрились подружиться и познакомиться, причем довольно быстро. С ними было легко, весело и приятно, складывалось ощущение, что мы все четверо давно знаем друг друга и понимаем с полуслова.
На следующий день, когда наши мужчины сидели в нашем купе и разговаривали, а мы с ней были в их купе, решив не мешать ребятам, и медленно потягивали вино из пластиковых стаканчиков, она спросила меня:
– Угадай, откуда мы едем! – в ее глазах появился азартный детский блеск.
Я стала перечислять варианты, но она всякий раз говорила слово «нет», а потом огорошила меня тем, что она только что «отмотала срок», причем сказала она это с такой улыбкой, словно не сидела восемь лет, а выходила куда-то прогуляться. Глядя на нее, женственную, красивую, без единого признака разложения личности, вежливую и очень корректную, я не поверила ей.
– Ты разрешишь мне написать о тебе? – спросила я – правда, пока я только в стол это делаю...
– Если хочешь – ответила она – может быть, для кого-то это послужит уроком и станет своего рода путеводной звездой по жизни, найдутся те, кто совершенно отчаялись, а моя история поможет им жить дальше.
И я положила на столик диктофон... А дальше... Я слушала ее историю, и мне казалось, что реальность, в которой мы находимся, перестала для меня существовать. Она рассказывала ее так, словно прожила не самые горькие минуты в своей жизни, а словно для нее была ценна каждая прожитая секунда, и неважно, что у нее было много боли и горя. Я не верила, что передо мной сидит хрупкая женщина, казалось, что напротив меня – просто какая-то... скала в прекрасном женском обличье. Когда она закончила рассказ, я удивилась тому, что плакал здесь только один человек – я. Она же оставалась спокойной до самого конца, и на ее губах была всего лишь легкая усмешка.
– Я бы, наверное, не выдержала таких испытаний – пробормотала после того, как она закончила рассказывать.
– Глупышка! – усмехнулась она – все бы ты выдержала, если бы страстно хотела жить...
В этот момент мне показалось, что я, которая была на несколько лет ее старше, выгляжу со своим мировоззрением почти подростком, глупым и неопытным.
– Лиля, почему ты не вышла по УДО? – спросила я ее.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.