Он проснулся от звука капель. Монотонное падение воды на каменный пол где-то в темноте было единственным, что нарушало гнетущую тишину. Он не знал, где он, кто он и как долго длится это пробуждение. В памяти зияла чёрная, пульсирующая пустота, и любая попытка заглянуть в неё вызывала приступ тошноты и леденящий ужас.
— Доброе утро, семнадцатый, — раздался спокойный, металлический голос.
Он повернул голову. Комната была небольшой, с белыми стенами без окон. Единственным источником света была тусклая лампа на потолке. В дверном проёме стоял человек в белом халате, с планшетом в руках. У него было доброе, но усталое лицо и внимательные глаза.
— Я… где я? — его собственный голос прозвучал хрипло и непривычно.
— Вы в клинике «Рассвет», — ответил врач, подходя ближе. — Меня зовут Тарас Викторович. Я ваш лечащий врач. Вы попали к нам после… происшествия. У вас тяжёлая форма ретроградной амнезии.
— Амнезии? — он с трудом поднялся на локти. Тело было тяжёлым и ватным. — Я ничего не помню. Ни имени, ни…
— Мы знаем, — кивнул Тарас Викторович. — Пока что вы для нас — Пациент № 17. Но мы поможем вам вспомнить.
Так начались его дни. Дни, лишённые прошлого, похожие один на другой. Клиника «Рассвет» была современным, прекрасно оборудованным учреждением, затерянным где-то среди хвойных лесов. Пациентов было немного, и все они, как и он, страдали различными формами расстройства памяти. Но его случай был самым тяжёлым. Полный пробел.
Он проходил сеансы терапии, отвечал на вопросы, смотрел на картинки, но ничего не пробуждалось в его сознании. Лишь иногда, по ночам, его посещали обрывки снов. Грохот, огонь, чей-то крик, и… лицо. Женское лицо с тёмными, полными слёз глазами и тёмными волосами, выбивающимися из-под красной косынки. Он не знал, кто это, но при виде этого образа его охватывала такая волна тоски, нежности и боли, что он просыпался с рыданиями, зажав подушку в объятиях.
Однажды во время сеанса гипноза Тарас Викторович спросил:
— Семнадцатый, что вы чувствуете, когда вспоминаете это лицо?
— Любовь, — выдохнул он, не задумываясь. — Я люблю её. Больше жизни. Я должен найти её.
— Это хороший знак, — заметил врач. — Чувства — якоря памяти. Мы будем держаться за них.
Но недели шли, а прогресса не было. Отчаяние начинало подтачивать его изнутри. Кто он? Преступник? Жертва? Муж той женщины? Почему он здесь? Тарас Викторович уклонялся от прямых ответов, говоря, что «происшествие» было травматичным, и память вернётся, когда психика будет готова.
Однажды днём, бродя по библиотечному залу клиники, он наткнулся на старый том Тургенева. Он машинально открыл его, и его взгляд упал на строчку: «Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь».
Он прочёл эти слова вслух, и они отозвались в нём глухим, мощным ударом. Это была правда. Единственная правда, которую он знал. Любовь к той, незнакомой, была единственным, что у него осталось. Она была его жизнью.
— Красивые слова, не правда ли? — раздался голос рядом.
Он обернулся. В дверях стояла женщина — новый врач, недавно прибывшая в клинику. Её звали Ирина Павловна. Психолог. Она была молода, строга и необыкновенно красива, но её красота была холодной, отстранённой.
— Да, — коротко ответил он, закрывая книгу.
— Любовь… — задумчиво протянула она, подходя ближе. — Интересный феномен. Сильнейший катализатор памяти. Или, наоборот, блокировщик. Иногда психика прячет самые болезненные воспоминания за стеной сильного чувства.
— Вы думаете, я прячусь? — с вызовом спросил он.
— Я думаю, что вы боретесь, — мягко сказала она. — И я здесь, чтобы помочь вам в этой борьбе.
С этого дня Ирина Павловна стала проводить с ним дополнительные сеансы. Они гуляли по заснеженному парку, говорили о чувствах, о снах. Она была блестящим специалистом, и её методы давали результат. Образ женщины с красной косынкой становился всё отчётливее. Он вспомнил запах её духов — смесь жасмина и дыма. Вспомнил, как она смеётся, запрокидывая голову. Вспомнил, как держит её за руку.
Но вместе с этими светлыми образами приходили и другие. Тень. Высокий мужчина в тёмном пальто, с холодными, безразличными глазами. И страх. Всепоглощающий, животный страх.
— Он… он что-то сделал с ней? — спросил он однажды у Ирины Павловны, сжимая виски пальцами. — Этот человек в чёрном? Я должен вспомнить! Я должен защитить её!
— Спокойно, — её голос был твёрдым и успокаивающим. — Вы не сможете помочь ей, если сойдёте с ума. Память — как клубок. Нужно медленно разматывать его.
Однажды ночью его разбудил крик. Не свой — чужой. Пронзительный, полный ужаса. Он вскочил с кровати и выбежал в коридор. Дежурная медсестра куда-то пропала. Крик повторился из-за двери в конце коридора — той самой, что всегда была заперта.
Он подбежал к ней. Дверь была приоткрыта. Внутри, в полумраке, он увидел Тараса Викторовича и Ирину Павловну. Они стояли над креслом, в котором бился в конвульсиях другой пациент, седой старик. К его вискам были подключены провода, а на экране рядом пульсировали странные волны.
— Увеличиваем нагрузку! — скомандовал Тарас Викторович, и в его голосе не было ни капли прежней доброты.
— Он не выдержит, — холодно заметила Ирина Павловна.
— Он должен выдержать. Это последний образец.
Образец? Нагрузка? Он отшатнулся от двери, сердце бешено колотилось. Что это было? Что они делали с этим стариком?
На следующее утро он попытался завести разговор с Тарасом Викторовичем.
— Вчера ночью… я слышал крик.
Врач посмотрел на него с лёгким удивлением.
— Вам показалось, семнадцатый. У Пациента № 9, того самого старика, бывают ночные кошмары. Мы ему помогли. Всё в порядке.
Но он не верил. В глазах Тараса Викторовича он увидел ту самую тень, которую помнил из своих снов. Тень лжи.
Он решил действовать. Ночью, пока все спали, он прокрался в кабинет Ирины Павловны. Он не знал, что ищет, но надеялся найти ключ. Компьютер был заблокирован. В ящиках стола — лишь стандартные документы. И вдруг его взгляд упал на фотографию в серебряной рамке. Групповой снимок. Среди нескольких человек в белых халатах он узнал Тараса Викторовича, Ирину Павловну и… себя. Он стоял с ними, улыбаясь. А на заднем плане, на стене, висела эмблема — стилизованное солнце над пирамидой, и подпись: «Корпорация «Прометей».
Прометей… Это имя отозвалось в памяти глухим звоном. Лаборатория… Исследования… Что-то связанное с памятью. С переносом.
Он услышал шаги в коридоре и поспешно ретировался. Теперь он знал, что он не пациент. Он был частью этого места. Но что же с ним случилось? И где та женщина?
На следующем сеансе с Ириной Павловной он был настороже.
— Ирина Павловна, что такое «Корпорация Прометей»? — спросил он прямо.
Она не дрогнула, лишь подняла бровь.
— Откуда вы знаете это название?
— Я вспомнил.
Она помолчала, изучая его.
— «Прометей» — это научно-исследовательский институт, в котором вы работали. Мы все там работали. Вы были блестящим нейрофизиологом.
Ошеломлённый, он слушал её рассказ. Они работали над проектом «Лето» — технологией сохранения и переноса памяти. Он, Пациент № 17, чьё настоящее имя было Лев, был одним из создателей. Авария в лаборатории… Выброс энергии… Несколько человек погибли, а он получил травму, приведшую к амнезии.
— А женщина? — спросил он, чувствуя, как по его спине бегут мурашки. — С тёмными волосами, в красной косынке?
Лицо Ирины Павловны дрогнуло.
— Вера… Ваша жена. Она… погибла при аварии.
Мир рухнул. Он сжал голову руками, пытаясь заглушить вой боли, вырывавшийся из его груди. Погибла. Его любовь. Его жизнь. Всё, что он помнил, всё, что держало его, — оказалось призраком.
— Нет… — простонал он. — Не может быть…
— Я знаю, это тяжело, — тихо сказала Ирина Павловна, кладя руку на его плечо. — Но вы должны жить дальше. Ради неё. Она бы этого хотела.
Последующие дни стали для него сущим адом. Он перестал бороться, перестал есть, просто лежал и смотрел в потолок. Слова Тургенева теперь казались насмешкой. Какая любовь сильнее смерти, если смерть забрала всё?
Но однажды ночью, в полусне, к нему вернулся тот же кошмар. Грохот, огонь, крик. Но на этот раз он увидел больше. Он увидел себя, бегущего по горящему коридору. Он нёс на руках женщину — Веру. Она была без сознания. А позади, сквозь дым, шёл тот самый человек в тёмном пальто. Тарас Викторович. Он целился в них из пистолета.
— Оставь её, Лев! — кричал он. — Она — носитель! Её память бесценна!
И тогда Лев, тот, прежний Лев, повернулся и бросился с Верой на руках в боковой проём, в лифтовую шахту…
Он проснулся с криком. Всё встало на свои места. Не было никакой аварии. Было предательство. Тарас Викторович и, возможно, Ирина Павловна хотели забрать память Веры, их общую память, их любовь, чтобы… чтобы что? Оцифровать? Использовать в своих опытах? А он, защищая её, прыгнул в шахту. Он выжил, но потерял память. А Вера… Что с Верой?
Новое знание наполнило его яростью и решимостью. Он не мог позволить им торжествовать. Он должен был найти её. Мёртвую или живую.
Он притворился сломленным, чтобы усыпить их бдительность. И дождался момента. Тарас Викторович, уверенный в своей победе, стал менее осторожен. Как-то раз он оставил свой планшет в процедурной. Лев, а он снова был Львом, схватил его. Пароль… Он попробовал дату на той групповой фотографии. Сработало.
Он лихорадочно искал файлы. Отчёты, протоколы… И нашёл. Проект «Лето». Цель: создание банка «чистых» эмоциональных воспоминаний для терапии. Но методы… Методы были чудовищны. Они «собирали» память у умирающих пациентов, стирая их личности. Вера была следующей в списке. В её памяти было то, что они искали, — уникальный, стабильный эмоциональный комплекс, основанный на сильной любви. Они называли это «эликсиром».
И он нашёл её медицинскую карту. «Пациент № 0. Вегетативное состояние. Память сохранена, готовность к извлечению — высокая».
Она была жива. Она была здесь.
В ту же ночь он привёл свой план в действие. Он знал, что у Тараса Викторовича в кабинете есть тревожная кнопка. Он разбил окно в пустой палате, вызвав срабатывание сигнализации. Как он и рассчитывал, весь персонал, включая дежурных, бросился туда.
Пока в клинике царила суматоха, он прокрался в закрытое крыло, в ту самую комнату, где видел того старика. Там стояли несколько капсул, похожих на криокамеры. В одной из них, под стеклом, лежала она. Вера. Бледная, неподвижная, с датчиками на висках. Но живая.
— Вера… — прошептал он, прижав ладонь к холодному стеклу.
— Тронуто, — раздался голос сзади.
Он обернулся. В дверях стояли Тарас Викторович и Ирина Павловна. В руках у врача был пистолет.
— Я знал, что память вернётся, — сказал Тарас. — Эмоциональный шок — лучший катализатор. Спасибо, Лев. Ты дал нам последний фрагмент. Твою боль от потери. Теперь комплекс завершён.
— Вы монстры, — тихо сказал Лев.
— Мы учёные, — поправила его Ирина Павловна. — Мы спасаем знания. Чувства. Любовь, как ты говорил, сильнее смерти. Мы делаем её бессмертной. Вычленяем, оцифровываем. Твоя любовь к Вере станет основой для терапии тысяч людей.
— Выкрасть её? Убить её душу? — Лев шагнул вперёд. — Это не бессмертие. Это кощунство.
— Стоять! — приказал Тарас, поднимая пистолет. — Вера уже не проснётся. Её тело — всего лишь оболочка. Но то, что внутри… это будет жить вечно.
В этот момент Лев посмотрел на Ирину Павловну. И увидел в её глазах не холодное любопытство, а… сомнение. Страх.
— Ирина, — тихо сказал он, обращаясь к ней. — Ты ведь тоже любила кого-то? Представь, что это с ней сделали. Вырвали самые дорогие воспоминания и превратили в набор данных.
Она отвела взгляд.
— Не слушай его! — крикнул Тарас. — Он пытается манипулировать!
— Нет, — прошептала Ирина. — Он прав.
Внезапно она резко дёрнула руку Тараса, и пистолет выстрелил в потолок. Посыпалась штукатурка.
— Что ты делаешь?! — взревел Тарас.
— Я не могу, Тарас! Я больше не могу! — крикнула она, вцепившись в него.
Этой секунды Льву хватило. Он рванулся вперёд и ударил Тараса кулаком в челюсть. Тот грузно рухнул, выронив оружие. Ирина Павловна, плача, отступила к стене.
Лев не стал их связывать. Он подбежал к капсуле и стал искать кнопку открытия. Нашёл панель управления. Она была заблокирована.
— Пароль… — метнулся он к Ирине. — Помоги мне!
— День… день её рождения, — всхлипнула она. — Двадцать восьмое октября.
Он ввёл цифры. Раздался щелчок, и стеклянный колпак медленно пополз вверх. Он наклонился над Верой, касаясь её лица.
— Вера… родная… я здесь.
Она не двигалась. Отчаяние снова сжало его сердце. Но тогда он вспомнил. Вспомнил их самый счастливый день. Их свадьбу. Как они танцевали под старый вальс. И он начал напевать. Тихо, сбивчиво, ту самую мелодию.
И тогда случилось чудо. Палец Веры дёрнулся. Потом другой. Её веки затрепетали, и она медленно, медленно открыла глаза. Они были такими же тёмными, какими он их помнил. Полными жизни.
— Лёва… — прошептала она, и в её голосе была вся вселенная. — Я знала… что ты придёшь.
Он плакал, смеясь, прижимая её к себе. Она была слаба, но жива. Жива!
Вдали послышался вой сирен. Ирина Павловна вызвала полицию.
Позже, когда суматоха улеглась, и Тараса Викторовича увозили в наручниках, Лев сидел на кровати в палате Веры и держал её за руку. Она спала, на её лице играла улыбка.
Ирина Павловна стояла в дверях.
— Прости меня, Лев, — сказала она. — Я… я заблуждалась.
— Вы помогли нам в конце, — ответил он. — Этого достаточно.
Он вышел из клиники, ведя под руку Веру. Их ждала новая жизнь. Жизнь, отвоёванная у смерти. У страха. У забвения.
Он смотрел на её лицо, освещённое утренним солнцем, и чувствовал, как любовь переполняет его, смывая всю боль, весь ужас. Тургенев был прав. Только любовь держит и движет жизнь. Она сильнее смерти. Сильнее страха. Она — единственное, что имеет значение в этом мире. И пока она жива в сердце, ничто не может быть потеряно навсегда.
