В тот день, когда я выгнала родную дочь на улицу, я впервые за десять лет спала спокойно. Без снотворного, без тяжести в груди, без мыслей, которые роятся в голове и не дают сомкнуть глаз. Она стояла на пороге с моей пятилетней внучкой, кричала, что я бессердечная мать и чудовище, а я смотрела на нее и видела не своего ребенка, а чужого, измучившего меня человека, который годами вытирал об меня ноги. И в этот момент я почувствовала не вину, а оглушительное, пьянящее облегчение.
Знаю, как это звучит. Мать, выставившая за дверь единственную дочь с маленьким ребенком. В глазах общества я — монстр. Наверное, так и есть. Но те, кто готов бросить в меня камень, просто не знают, что предшествовало этому дню. Они не знают о десяти годах ада, который я безропотно терпела.
Все началось после смерти моего мужа, Володи. Лена тогда только закончила институт. Я осталась одна в нашей трехкомнатной квартире, с неплохой пенсией и сбережениями, которые мы с мужем копили всю жизнь. Дочь быстро смекнула, что теперь я — ее главный ресурс. Сначала это были просто просьбы: «Мам, дай на новые сапоги», «Мам, нужно на телефон докинуть». Я никогда не отказывала, ведь она моя единственная кровиночка.
Потом она вышла замуж. Ее Игорь мне сразу не понравился — парень с бегающими глазками и вечными «бизнес-проектами», которые требовали вложений. Моих вложений, разумеется. Они поселились у меня. «Временно, мамочка, пока на ноги не встанем», — щебетала Лена. Это «временно» растянулось на шесть лет.
Все эти годы я была для них бесплатной прислугой, поваром и банкоматом. Я готовила, убирала, сидела с родившейся внучкой Анечкой, пока они «искали себя». Моя пенсия уходила на продукты для всей семьи, на оплату коммуналки, на игрушки для внучки и на очередные «срочные нужды» зятя. Когда я пыталась заикнуться о том, что пора бы им найти работу и съехать, Лена закатывала истерику: «Мама, как ты можешь! Ты хочешь, чтобы твоя внучка голодала? У тебя такое сердце черствое!» И я сдавалась. Снова и снова.
Зять в итоге испарился, оставив Лену с ребенком и кучей долгов. Думаете, она взялась за ум? Нет. Она просто сменила тактику. Теперь она была «несчастной матерью-одиночкой», которой все должны. Особенно я. Потребительство достигло апогея. Она могла позвонить мне с работы и потребовать привезти ей обед, потому что «в столовой невкусно». Она брала мои вещи без спроса. Она постоянно жаловалась, как ей тяжело, и ни разу не спросила, как дела у меня.
Последней каплей стала история с дачей. Наш маленький домик, который мы с Володей строили своими руками, был моей единственной отдушиной. Я копила деньги на новую теплицу, откладывала понемногу с каждой пенсии. Накопила почти сорок тысяч. И вот, в один из вечеров я обнаружила, что шкатулки с деньгами нет. Я перерыла весь дом. А потом увидела у Лены на столе чек из магазина техники. Она купила себе новый, навороченный телефон. Тот самый, который она показывала мне в журнале со словами: «Эх, вот бы мне такой...»
Когда я спросила ее про деньги, она даже не стала отпираться.
«Мам, ну тебе зачем эта теплица? Все равно уже старая, копаться в земле. А мне телефон для работы нужен, для статуса! Ты же хочешь, чтобы у меня все хорошо было? Я потом отдам».
В этот момент внутри меня что-то оборвалось. Я посмотрела на свою тридцатилетнюю дочь и поняла, что она никогда не изменится. Она никогда не «отдаст». Она будет тянуть из меня соки до тех пор, пока я не умру. И тогда я сказала спокойно, без крика: «Лена, собирай вещи. Свои и Анечкины. Завтра утром чтобы вас здесь не было».
Она сначала не поверила. Смеялась. Потом начала кричать, угрожать, давить на жалость. Говорила, что я выгоняю ее на улицу, что ей некуда идти (хотя у нее была возможность снять квартиру, если бы она не тратила деньги на ерунду). Всю ночь она собирала вещи, хлопая дверями и проклиная меня. Утром они ушли. Я закрыла за ними дверь, повернула ключ в замке и прислонилась к ней спиной. И заплакала. Но это были слезы не горя, а освобождения. В квартире стало тихо. Впервые за много лет я почувствовала себя хозяйкой в собственном доме.
Прошла неделя. Мне звонят родственники, называют эгоисткой. Подруги разделились на два лагеря. Одни поддерживают, другие осуждают. Я знаю, что внучка ни в чем не виновата, и сердце за нее болит. Но я также знаю, что если бы я не сделала этого сейчас, они бы просто уничтожили меня. Я выбрала себя.
Скажите честно, я поступила как чудовище, или у меня просто не было другого выбора? Кто из нас в этой ситуации прав?
Если вам близки такие жизненные истории и вы хотите стать частью нашего дружного сообщества, подписывайтесь на канал. Здесь мы говорим о том, что действительно волнует.
