Когда император Кайран взошёл на трон, небо было чистым, ветер — тёплым, а люди — счастливыми. Так, во всяком случае, говорили хронисты. На самом деле никто не помнил, было ли счастье или просто привычка. Толпа привыкла улыбаться и рукоплескать и даже помыслить не могла об ином. Но слова хронистов всегда звучали убедительно, особенно если за ними стояла армия.
Империя простиралась от одного моря до другого. Она была собрана из песка и крови, из золота и лжи, из металла и плоти. Кайран знал это лучше всех — ведь именно он приказал стереть старые границы и переписать карты, заменив названия городов новыми, удобными. Логичными, осмысленными не вводившими в заблуждение и лишёнными какого бы то ни было воображения или исторического контекста.
Он был молод, амбициозен и верил, что сможет построить мир, где всё будет упорядочено. Где никто не станет спорить, где каждый день будет похож на предыдущий — правильный, предсказуемый, вечный.
— Империя не должна жить дольше меня, — решил он однажды. — Пусть рушится после, если захочет. Или лучше... пусть она умрёт вместе со мной.
Советники кивнули. Император, а значит бог, сказал — значит, так и будет.
Первый день Империи начался с тишины. Все говорили шёпотом, будто боялись разбудить что-то пугающее. По улицам шли люди в новых одеждах, с одинаковыми лицами — вымытые, довольные, осторожные. В школах учили новым словам: вместо «вчера» и «завтра» — «день один», «день два» и так далее. Так родился Календарь Тысячи Дней. Император лично утвердил каждый символ, каждое правило. Он хотел, чтобы всё имело границы: даже время.
На сотый день столица сияла как зеркало. Дома были белыми, улицы — прямыми, музыка — одинаковой, живопись — утилитарной, скульптура — многоцелевой. Никто не пел старых песен, ибо их просто забыли, или думали, что забыли, так как страх перед наказанием был сильнее любви к искусству.
Император сидел у окна дворца и смотрел, как вечер окутывает город мягким светом. Всё было идеально. Всего лишь за сто дней он смог построить идеальный порядок — такой, какой не снился ни одному его предшественнику — причём распространялся он на все аспекты жизни человека. Каждый житель Империи вставал в одно и то же время, тратил определённое количество минут на потягивание и утреннюю зарядку, ещё десять минут уходило на утренние гигиенические процедур и ровно тридцать восемь на завтрак. Даже завтрак был идеально регламентирован в соответствии с базовыми потребностями человеческого тела.
Однако было одно, что Император никак не мог контролировать.
Иногда он видел во сне женщину с серебряными глазами. Она всегда выходила из мрачного влажно грота и говорила ему:
— Ты можешь построить империю из камня, но не удержишь ветер.
Он просыпался и не понимал, кто она. Император злился, ибо осознавал, что бороться со своим подсознанием он никак не может. Была ли она совестью или предчувствием, он не знал — и не хотел знать. Он хотел лишь, чтобы женщина пропала.
На двухсотый день в столицу прибыл странник.
Седой, исхудавший, с глазами, в которых отражалось что-то архаичное, может даже варварское. Он попросил аудиенции, и Император не смог ему отказать, ибо ему захотелось поглядеть в зеркало прошлого мира. Захотелось вспомнить, от чего он избавил свою Империю.
— Говори, — сказал Кайран, когда странник поднялся с колен. — Кто ты?
— Я летописец, — ответил странник. — Пришёл спросить, зачем ты ограничил время.
Император рассмеялся и хотел было вышвырнуть глупого старика на подмостки дворца, но что-то внутри заставило его ответить:
— Потому что бесконечность делает людей слабыми. Они тратят жизнь, думая, что у них её много. Я дал им тысячу дней — ни больше, ни меньше. Когда время закончится, Империя умрёт, а они будут стёрты с лица земли. Вместе со мной, — от последних слов у него по спине пробежали мурашки, но он постарался не подавать вида.
Странник покачал головой.
— Ты строишь Империю смерти, не жизни.
— Примитивный взгляд на суть вещей, — ответил Кайран. — Я строю порядок.
На этот раз Кайран всё таки выгнал его прочь.
На четырёхсотый день люди перестали смотреть на звёзды. Им было запрещено поднимать глаза ночью — звёзды не соответствовали календарю. Они жили по свету факелов, по ритму труб, по часам.
На шестисотый день начались сбои. Солнце стало вставать позже, чем положено по указу. Урожай запоздал. Император приказал арестовать астрономов, обвинив их в «временном саботаже».
Город постепенно утратил блеск. Белые стены потемнели от копоти, но никто не смел сказать, что стало хуже. Ведь в хрониках всё ещё писали: Империя процветает.
На восьмисотый день Император почти не выходил из своих покоев. Он сидел у часов, которые сам когда-то создал, — огромных, с прозрачным циферблатом и несколькими стрелками, которые отмеряли его личное время. Внутри тикали тысячи механизмов, каждая шестерёнка двигала другую, и весь зал наполнялся мягким звоном.
Когда-то этот звук казался ему музыкой вечности. Теперь — как стук гвоздей в крышку гроба. С каждым днём часы тикали громче, будто насмехаясь.
На девятьсот девяносто девятый день столица стояла в ожидании. Люди не знали, что будет дальше. По закону Империя должна была закончиться. Но никто не знал, как именно — взорвётся ли солнце, упадут ли стены, или просто наступит новый рассвет.
Император сидел на троне. Его волосы поседели, кожа стала бледной, глаза — пустыми. Перед ним стояли министры, жрецы, солдаты — все ждали слова.
— Завтра наступит последний день, — произнёс он. — Мы прожили тысячу. Этого достаточно.
Один из советников осмелился спросить:
— А что будет после, повелитель?
Император долго молчал. Потом улыбнулся.
— После? Не будет «после». Мы проживём последний день в совершенстве. И пусть он длится вечно.
В отличие от своих советников он знал, что ждёт и его, и его подчинённых. Указания давно розданы, тысячи ножей заточены до солнечного сияния, сотни факелов тщательно пропитал нефтью, десятки опытных и фанатичных убийц выучили свои приказы как молитву.
Наступил День Тысяча.
Город был неподвижен. Люди шли по улицам как во сне. Колокола били, но звука не было. Время застыло — ни тени, ни ветра.
Император вышел на балкон.
Внизу — море лиц. Все смотрели на него, не мигая.
— Я исполнил обещание, — сказал он. — Империя длилась тысячу дней. И теперь она умрёт.
Он поднял руку.
Что-то было не так. Что-то изменилось.
На мгновение солнце стало белым, как пламя, а вслед за этим раздался страшный сокрушительный звук и дьявольский свет ослепил Кайрана.
Когда свет погас, наступила странная тишина.
Империя осталась, но часы больше не тикали. Солнце больше не двигалось, а День Тысяча стал вечным.
Люди продолжали жить — работать, есть, спать. Но никто не рос, никто не умирал, никто не чувствовал времени. Всё застыло, и даже ветер больше не шелестел в кронах.
Император стоял на том же месте, глядя в горизонт, и не мог понять, жив ли он. Вскоре он заметил, что никто не говорит. Слова потеряли смысл. Ведь говорить можно только о том, что меняется. Он даже не мог отдать приказ об уничтожении империи, и обученные убийцы сами и забыли, что именно они ждут.
Прошло — он не знал, сколько. Может, час. Может, сто лет. Не имеет значения.
И вдруг он понял, что она стоит вместе с ним на балконе. Её глаза блистали алюминием, а её дыхание касалось его оголённой шеи.
— Воистину, ты сделал это, — сказала она тихо. — Ты победил время. Готов ли ты назвать себя богом?
— Да, готов, — ответил он, глядя на безмолвный город. — Но... почему мне так пусто? Неужели... неужели эта пустота всегда была со мной?
— Ты убил движение, — сказала она. — А вместе с ним — жизнь.
Он опустил голову.
— Я не хотел этого. Я хотел, чтобы Империя умерла вместе со мной.
— Ты правда думаешь, что я бы тебе это позволила?
Холодок пробежал по позвонкам Кайрана.
— Что теперь будет?
— Ничего. Империя тысячи дней продлится вечно. Без боли. Без счастья. Без конца.
Она дотронулась до его руки, и он вдруг почувствовал, как стеклянное небо над головой дрогнуло.
— Но если когда-нибудь кто-то снова вспомнит, что время — это дыхание, всё начнётся заново.
— Кто-то? — прошептал он.
Она улыбнулась.
— Тот, кто ещё способен ждать.
Император обернулся и понял, что за его спиной никого нет — а может быть никогда и не было.
Где-то далеко, на краю застывшего мира, мальчик — один из тех, кто родился в День Тысяча — вдруг уронил камешек в реку. Камень ушёл под воду, и от него пошли круги.
Первое движение за вечность.
Император почувствовал его, как лёгкий удар сердца.
Он улыбнулся.
Впервые за тысячу дней.
(Октябрь 2025)