Найти в Дзене
Улыбнись и Попробуй

— Вот когда нас не станет, тогда тебе и достанется эта квартира, — родители решили, что младшая дочь будет их сиделкой в старости

— Когда нас не станет, тебе всё останется, — произнесла Людмила Ивановна, не поднимая глаз от тарелки, которую в третий раз протирала полотенцем. — Квартира твоя будет, живи спокойно.

Анна стояла у окна с чашкой чая в руках. За стеклом мерцали огни девятиэтажек спального района. Мать гремела посудой на кухне, перекладывая тарелки с места на место без особой надобности, а из соседней комнаты доносился монотонный гул телевизора — отец комментировал вечерние новости сам себе под нос.

Пальцы Анны сильнее сжали чашку. Двадцать три года. В двадцать три года люди строят планы, влюбляются, путешествуют. А она стоит у окна в квартире, где каждый угол пропитан усталостью и разочарованием двух пожилых людей, которые когда-то решили, что им нужен ещё один ребёнок.

***

Сергею Петровичу и Людмиле Ивановне было за сорок, когда они решились на третьего ребёнка. Старшие дочери, Ольга и Наталья, уже учились в институтах, приезжали домой редко, и квартира казалась слишком пустой, слишком тихой.

— Маленький будет для радости, — говорила тогда Людмила Ивановна подругам на работе. — Старшие выросли так быстро, не успели насладиться.

Но вместо радости пришла усталость. Бессонные ночи давались тяжелее, чем двадцать лет назад. Детская площадка во дворе казалась слишком шумной, другие молодые родители — слишком энергичными. Сергей Петрович всё чаще оставался дома с газетой, пока Людмила Ивановна гуляла с коляской по одному и тому же маршруту вокруг дома.

Анна росла тихим ребёнком. Она рано научилась не шуметь, когда отец отдыхает после работы, не просить лишнего, когда мать жалуется на усталость. В детском саду воспитательницы хвалили — спокойная девочка, не доставляет хлопот.

— На море поедем? — робко спрашивала десятилетняя Анна, глядя на рекламные буклеты турагентств.
— Там жара, народу тьма, — отмахивался отец, не отрываясь от телевизора. — Да и дорого. Поедем лучше на дачу.

Дача представляла собой старый деревянный домик в садовом товариществе. Каждое лето проходило одинаково: грядки с помидорами, которые нужно было поливать дважды в день, комары, жужжащие в сумерках, и старое радио на кухне, из которого доносились одни и те же песни.

Сёстры приезжали редко — у Ольги появилась семья, Наталья строила карьеру. Они привозили подарки — яркие платья, которые некуда было надеть, книги, которые Анна читала запоем в своей комнате. Иногда давали советы:

— Ты учись хорошо, Анечка. Образование — это главное.

Но даже образование давалось с оговорками. Когда пришло время выбирать институт, родители покачали головами:

— Зачем тебе в другой город? Здесь полно хороших колледжей. И жить дома будешь, экономия.

***

В двадцать лет Анна окончила колледж по специальности "бухгалтерский учёт" — надёжно, стабильно, как любила повторять мать. Но вместо офиса Анна устроилась в небольшую кофейню недалеко от дома. Платили немного, зато атмосфера была живой — молодые посетители, музыка, запах свежемолотого кофе.

Именно там она начала замечать разницу. Её ровесники приходили группами, обсуждали поездки в Европу, планировали переезды, делились впечатлениями от концертов. У них были мечты размером с целый мир, а у неё — размером с двухкомнатную квартиру.

— Мам, может, мне на курсы английского записаться? — спросила однажды Анна за ужином. — Там недорого, и потом можно будет...
— Ой, дочка, — вздохнула Людмила Ивановна, массируя виски. — Мы на пенсии, ты же знаешь. Каждая копейка на счету. Да и зачем тебе английский? Ты же не за границу собираешься?

В голосе матери звучала усталость, смешанная с упрёком. Будто Анна просила чего-то невозможного, неразумного.

— Старшим вы квартиры помогали купить, — тихо заметила Анна.
— Так то другое время было! — вспылил отец. — Мы тогда моложе были, работали оба. А сейчас что? Пенсия копеечная, лекарства дорогие. Ты должна понимать.

"Должна понимать" — эта фраза преследовала Анну постоянно. Должна понимать, что родители устали. Должна понимать, что денег мало. Должна понимать, что они старые. Но почему-то никто не спрашивал, понимают ли они её.

***

Поворотный момент наступил неожиданно. Марина, подруга по колледжу, позвонила в начале осени:

— Слушай, я в Питере сейчас, тут такая атмосфера! Приезжай на недельку, у меня место есть, покажу город.

Анна долго сомневалась. Потом решилась. Накупила родителям продуктов, разложила лекарства отца по дням недели, подписала каждую коробочку. Оставила записку с номером телефона соседки на случай экстренной ситуации.

— Я на неделю к подруге, — сказала она накануне отъезда.
— Как это на неделю? — встревожилась мать. — А мы? Отцу таблетки нужно вовремя принимать, я одна не справлюсь.
— Я всё подписала, мам. Там ничего сложного.

Людмила Ивановна поджала губы, но промолчала.

Петербург встретил Анну дождём и ветром. Но даже под зонтом, шагая по набережной Фонтанки, она чувствовала себя живой. Марина водила её по музеям, маленьким кафе, букинистическим магазинам. Они сидели допоздна в кухне, пили дешёвое вино и строили планы.

На третий день раздался звонок. Мать плакала в трубку:

— У отца давление подскочило! Срочно приезжай, я не знаю, что делать!

Анна бросила всё. Последний взгляд на Исаакиевский собор из окна электрички, и вот она уже мчится домой на такси, представляя худшее.

Дверь открыл отец. В халате, с газетой в руках.

— А, это ты, — буркнул он и пошёл обратно в комнату.

— Пап? Как ты? Мама сказала...

— Да нормально всё, — отмахнулся Сергей Петрович. — Просто скучно без тебя стало. Некому чай принести.

Анна застыла в прихожей. В груди поднималась волна гнева, такая сильная, что перехватило дыхание. Она бросила всё, примчалась через полстраны, а это было просто... манипуляцией? Способом вернуть её домой?

***

Вечером того же дня на кухне пахло валерьянкой и каплями от сердца. Людмила Ивановна нарезала салат к ужину, демонстративно не глядя на дочь.

— Ты стала холодной, — наконец произнесла она. — Мы тебе всё, что могли, отдали. Вырастили, выучили. А ты даже не благодарна. Бросила нас, уехала развлекаться.

Анна сидела за столом, сжимая в руках кружку с остывшим чаем. Слова копились внутри годами, и теперь рвались наружу.

— Вы отдали всё старшим, — голос прозвучал громче, чем она планировала. — Им — квартиры, поддержку, возможности. А меня вы просто оставили при себе, чтобы не быть одними в старости!

Тишина повисла в воздухе, плотная, как туман. Мать медленно опустилась на табурет, отец появился в дверном проёме.

— Как ты можешь так говорить? — прошептала Людмила Ивановна. — Мы же любим тебя...

— Любите? Или боитесь остаться одни? — Анна встала, стул скрипнул по линолеуму. — Вы родили меня в сорок лет, не подумав, что я буду расти с уставшими родителями. Что у меня не будет нормального детства, поездок, возможностей. Вы решили за меня, что я буду вашей сиделкой!

— Анна! — отец повысил голос, но она уже не могла остановиться.

— Я устала быть вашим утешением в старости! Устала от того, что моя жизнь крутится вокруг ваших болезней и страхов. Мне двадцать три года, а я живу как пенсионерка!

Мать заплакала, тихо, почти беззвучно. Отец отвернулся к окну. Анна выдохнула. Впервые в жизни она сказала то, что думала. И впервые почувствовала, что может дышать полной грудью.

***

Через неделю Анна сняла комнату. Крошечную, с окном на шумный проспект, где по ночам гудели машины, а по утрам кричали дворники. Но это было её пространство. Её четыре стены, её узкая кровать, её право закрыть дверь и побыть одной.

Переезд прошёл тихо. Родители не пытались её останавливать — после того разговора на кухне между ними установилось хрупкое перемирие. Мать помогла сложить вещи, отец молча вынес сумки к такси.

— Ты хоть звони, — сказала Людмила Ивановна на прощание.
— Буду, мам.

Первые недели телефон звонил постоянно. Мать жаловалась на одиночество, на то, что отец стал совсем молчаливым, что соседка сверху опять затопила. Раньше Анна бросала бы всё и помчалась помогать. Теперь она слушала, сочувствовала, но не спешила.

— Может, Ольгу попросите приехать? — предлагала она.
— Ольга занята, у неё семья, — вздыхала мать.
— У меня тоже есть жизнь, мам.

Постепенно звонки стали реже. Анна навещала родителей по воскресеньям — приносила продукты, помогала с уборкой, пила чай на той же кухне, где произошёл их главный разговор. Атмосфера изменилась. Исчезло ощущение клетки, осталась просто усталая любовь трёх людей, которые учились существовать на расстоянии друг от друга.

Сёстры удивлялись её решительности.

— Ты молодец, — сказала Ольга по телефону. — Я в твоём возрасте не смогла бы. Просто уехала в другой город.
— А я не хочу уезжать. Я хочу жить своей жизнью здесь.

Людмила Ивановна жаловалась сёстрам, что "Анька нас бросила", но без прежнего надрыва. Скорее по привычке. А Сергей Петрович однажды, провожая дочь до двери, тихо сказал:

— Правильно сделала, что уехала. Мы бы тебя совсем замучили.

***

Прошло четыре месяца. Январский вечер, лёгкий снег кружился под фонарями. Анна шла с работы, держа в руках стакан кофе из своей кофейни — маленькая привилегия бариста. На губах играла улыбка.

Вчера она подала документы на заочное отделение университета. Специальность "международные отношения" — та самая, которая требовала знания английского. Курсы она начала ещё осенью, оплачивая их из своей небольшой зарплаты.

В кармане зазвонил телефон. Мама.

— Ань, ты сегодня зайдёшь? Отец суп сварил, твой любимый, с фрикадельками.
— Не сегодня, мам. У меня занятия. Может, в субботу?
— Ладно, — в голосе матери уже не было обиды, только лёгкая грусть. — Учись давай. Мы телевизор посмотрим.

Анна убрала телефон и подняла голову к падающему снегу. Впереди были занятия, потом встреча с однокурсниками, потом долгий путь домой в свою маленькую комнату. Утром — ранняя смена, вечером — учебники.

Это была не та жизнь, о которой она мечтала в детстве. Не было путешествий в дальние страны, не было беззаботности и лёгкости. Но это была её жизнь. Выстроенная собственными руками, оплаченная собственным трудом, наполненная собственными решениями.

Анна сделала глоток кофе и ускорила шаг. В универе не любили опозданий, а она собиралась получить этот диплом. Не для родителей, не для галочки, а для себя. Для той девочки, которая когда-то листала туристические буклеты и мечтала увидеть мир.

Может быть, не сразу. Может быть, через годы. Но она увидит его. Потому что теперь её жизнь принадлежала только ей.

Рекомендуем к прочтению: