Найти в Дзене
Наташкины истории

Почему я не стала бороться за брак после букета от свекрови на свадьбе

— Смотри, какая ты красивая, — Людмила поправила мне фату. — Как принцесса. Я улыбнулась, но руки дрожали. В зеркале отражалась невеста, которая боялась собственной свадьбы. ЗАГС встретил запахом сирени и нервным смехом гостей. Максим стоял у окна с букетом, разглядывая потолок. Когда я подошла, он обернулся и чуть заметно кивнул. Не поцеловал, не обнял — кивнул. — Поздравляю, — сказала начальница ЗАГСа, протягивая нам свидетельство. — Теперь вы — семья. Я сжала руку Максима. Он ответил, но пальцы его были холодными. Ресторан выбрала Алла Георгиевна, свекровь. Столы накрыли белыми скатертями, официанты сновали между гостями, разнося шампанское. Я сидела рядом с Максимом и старалась не смотреть на его родителей. Тамада объявил начало поздравлений. Мои коллеги подходили по очереди, протягивали конверты, желали счастья. Мама плакала в салфетку. Отец читал стихи Пушкина, путаясь в строчках. Алла Георгиевна встала последней. Медленно, величественно, как будто выходила на сцену. Игорь Петро

— Смотри, какая ты красивая, — Людмила поправила мне фату. — Как принцесса.

Я улыбнулась, но руки дрожали. В зеркале отражалась невеста, которая боялась собственной свадьбы.

ЗАГС встретил запахом сирени и нервным смехом гостей. Максим стоял у окна с букетом, разглядывая потолок. Когда я подошла, он обернулся и чуть заметно кивнул. Не поцеловал, не обнял — кивнул.

— Поздравляю, — сказала начальница ЗАГСа, протягивая нам свидетельство. — Теперь вы — семья.

Я сжала руку Максима. Он ответил, но пальцы его были холодными.

Ресторан выбрала Алла Георгиевна, свекровь. Столы накрыли белыми скатертями, официанты сновали между гостями, разнося шампанское. Я сидела рядом с Максимом и старалась не смотреть на его родителей.

Тамада объявил начало поздравлений. Мои коллеги подходили по очереди, протягивали конверты, желали счастья. Мама плакала в салфетку. Отец читал стихи Пушкина, путаясь в строчках.

Алла Георгиевна встала последней. Медленно, величественно, как будто выходила на сцену. Игорь Петрович поднялся следом, держа в руках букет хризантем. Дешёвых, жёлтых, таких, что продают у метро по сорок рублей.

Она подошла к нашему столу и положила цветы передо мной.

— Счастья вам, — произнесла она ровным голосом.

Зал замолчал. Я взяла букет и почувствовала, как краснеет лицо. Людмила вскрикнула:

— Да вы что! Это же...

Максим сжал мою руку под столом так сильно, что стало больно. Я подняла глаза на Аллу Георгиевну. Она смотрела на меня спокойно, без улыбки, без злости — просто смотрела.

— Спасибо, — прошептала я.

Она кивнула и вернулась на своё место.

Остаток вечера прошёл в тумане. Гости танцевали, смеялись, кричали «горько». Я сидела с букетом на коленях и думала только об одном: почему?

Дома я разрыдалась. Максим стоял в дверях спальни и молчал.

— Почему она это сделала? — спросила я сквозь слёзы. — Что я ей сделала?

— Мама просто... она такая, — он пожал плечами. — Не обращай внимания.

— Как я могу не обращать внимания? Все видели! Все поняли, что она меня презирает!

— Ты преувеличиваешь.

Я замолчала. Спорить было бесполезно.

На следующее утро я встретила на лестнице Тамару Фёдоровну, соседку с третьего этажа.

— Ой, Вероника, поздравляю! Свадьба была, да? — она улыбалась во весь рот. — Что родители мужа подарили? Квартиру?

Я покраснела и пробормотала что-то невнятное.

Вечером я спросила Максима:

— Поговори с ней. С матерью. Объясни, что мне было больно.

Он посмотрел на меня так, будто я предложила ему прыгнуть с крыши.

— Зачем?

— Чтобы она поняла.

— Вероника, это моя мать. Я не буду устраивать ей сцены из-за букета.

Я замолчала. Он назвал меня Вероникой — холодно, отстранённо, как будто я была просто знакомой.

Через неделю я позвонила Алле Георгиевне сама.

— Алла Георгиевна, это Вероника. Можно к вам зайти?

Тишина.

— Зачем?

— Хочу поговорить. Познакомиться поближе.

— Мы уже знакомы достаточно, — её голос был ледяным. — Приятного дня.

Она повесила трубку.

Я стояла с телефоном в руке и понимала: это война, которую я уже проиграла.

Максим начал приезжать домой всё позже. Сначала задерживался на работе, потом ездил к родителям — то мать плохо себя чувствует, то отцу нужна помощь. Я оставалась одна в съёмной квартире и слушала, как капает кран на кухне.

— Ты изменилась, — сказала Людмила, когда пришла ко мне в гости. — Где та Вероника, которая мечтала о детях?

Я не ответила.

— Может, стоит поговорить с Максимом? Честно?

— Я говорила. Сто раз.

Людмила вздохнула и налила себе чай.

Я решила забеременеть. Думала, может, ребёнок всё изменит. Но когда я сказала об этом Максиму, он нахмурился.

— Вероника, я не уверен, что мы готовы. Давай подождём.

— Сколько ждать?

— Не знаю. Пока разберёмся.

Я поняла: мы никогда не разберёмся.

Через месяц Максим уехал к родителям и не вернулся. Звонил раз в два дня, говорил, что мать заболела, что нужна его помощь. Я слушала и молчала.

Когда он вернулся через неделю, принёс с собой папку с документами.

— Вероника, давай разведёмся, — сказал он тихо. — Мы оба несчастны.

Я кивнула. Спорить не было смысла.

Развод оформили быстро. Максим съехал к родителям. Я осталась в съёмной квартире и вернулась к работе в школе.

Через полгода я увидела его на улице с девушкой. Молодой, хрупкой, очень похожей на меня. Алла Георгиевна просто выбрала новую модель.

А я осталась с уроками литературы, с квартирой в панельном доме и с пониманием: иногда любовь проигрывает холоду. И это нормально. Жизнь продолжается.