— Вер, это опять твои капустные щи?
Игорь Сергеевич поставил тарелку обратно на стол так резко, что ложка звякнула о край. Вера Николаевна молча налила суп двенадцатилетней Насте и села напротив мужа.
— Сегодня постные дни, — коротко ответила она.
— Какие постные? — Игорь откинулся на спинку стула. — Я на заводе двадцать лет мясо ел каждый день. А теперь что, трава одна?
Настя взяла ложку и уткнулась в тарелку. Вера видела, как дочь сжалась, стараясь стать незаметной. Так было каждый вечер последние полгода — с того дня, когда Игорь вернулся домой в обед и бросил на стол трудовую книжку.
«Спина не держит, — сказал он тогда. — Врач запретил тяжести поднимать».
Вера тогда кивнула. Поверила. А потом начала замечать, как муж по утрам ходит в магазин за сигаретами, таскает с балкона ящики с инструментами, помогает соседу снизу двигать шкаф. Спина, видимо, выбирала, когда болеть.
— Игорь Сергеевич, — Вера положила руки на стол, — ты работу нашел?
Он даже не поднял глаз от телефона.
— Ищу. Каждый день объявления смотрю.
— Полгода смотришь, — уточнила она. — И что, ничего?
— В сорок два года меня никто не возьмет, — буркнул Игорь. — Везде молодых требуют.
— Охранником можно, — Вера вытерла руки о фартук. — Или диспетчером. Вахтером в конце концов.
— Да ты охренела? — Игорь наконец оторвался от экрана. — Чтобы я за пятнадцать тысяч вкалывал? У меня стаж двадцать лет!
Настя встала из-за стола, взяла свою тарелку.
— Мам, я в комнате доем.
— Поешь, дочка.
Вера проводила ребенка взглядом. Настя была тихой девочкой, но умной. Она все понимала. И молчала, потому что боялась.
— Знаешь что, Игорь, — Вера убрала кастрюлю, — давай по-честному. Я получаю пятьдесят тысяч. Коммуналка пятнадцать, продукты двадцать, на Настю десять. Считай сам.
— Так экономь, — пожал плечами муж.
— На чем?
— На еде своей, — отрезал он. — Нормальная жена мужа кормит как положено.
Вера поставила кастрюлю в мойку. Нормальная жена. Она работала на складе с восьми до шести, разгружала коробки, таскала ящики. Приходила домой с гудящими ногами, варила ужин, стирала, убирала. А Игорь лежал на диване и листал ленту в телефоне.
— Хочешь мясо — заработай, — сказала она тихо.
Повисла тишина. Игорь медленно поднял голову.
— Что ты сказала?
— То, что сказала. Не нравится еда — готовь сам.
— Ты че, офигела? — Игорь встал. — Я что, должен как баба у плиты стоять?
— А я должна тебя содержать?
— Содержать? — Игорь шагнул к ней. — Ты в моей квартире живешь! Со своим ребенком! Бесплатно!
Вот оно. Вера замерла. Моя квартира. Он наконец сказал то, о чем молчал три года.
— В твоей, — медленно кивнула она. — Которую тебе мать оставила.
— Ну и что? — Игорь скрестил руки на груди. — Теперь моя. И ты обязана хоть за жилье платить, если уж больше ни на что не способна.
Вера вытерла руки о полотенце. Пальцы дрожали. Она вышла за него три года назад, потому что испугалась. После развода с первым мужем прошло семь лет одиночества. Настя просила папу. И Вера поверила, что Игорь — нормальный мужик. Работящий. Надежный.
— Я плачу коммуналку, — тихо сказала она. — Покупаю продукты. Готовлю. Убираю.
— Ты и должна! Ты же женщина!
— А ты кто? — Вера обернулась. — Мужчина работает. Семью кормит. А ты кто?
Игорь шагнул к ней. Она отступила к мойке.
— Я болен! Спина! Врач запретил!
— Тогда оформи инвалидность, — отрезала Вера. — Получай пенсию. Но хватит врать про поиски работы.
Муж развернулся и ушел в комнату. Хлопнула дверь. Вера осталась на кухне одна. Села на табурет и уронила голову на руки. Господи, как она устала. Работать на троих. Слушать упреки. Извиняться за то, что не может накормить мужа котлетами.
На следующий день она купила курицу. Потратила последние деньги, которые откладывала на кроссовки Насте. Дочь просила их два месяца — старые развалились.
— Мам, — Настя зашла на кухню вечером, когда Игорь смотрел телевизор, — а кроссовки когда?
Вера отложила нож.
— В следующем месяце, Настюш. Прости.
— Понятно, — дочь кивнула. — Это из-за него?
— Не говори так.
— Мам, он не болеет, — Настя подошла ближе. — Он просто не хочет работать. Я же вижу.
Вера обняла дочь. Двенадцатилетний ребенок видел то, чего она сама не хотела признавать полгода.
— Настюш, потерпи немного.
Игорь остался доволен ужином. Съел половину курицы, даже похвалил. А через два дня снова начал:
— Вер, опять каша? Где котлеты?
— Деньги кончились.
— Как кончились? Зарплату же получила.
— Получила. И потратила. На твою квартиру. На твою еду.
Он махнул рукой.
— Научись экономить, что ли.
В тот вечер Вера зашла на сайт с объявлениями. Смотрела варианты до часу ночи. Комната в коммуналке — двенадцать тысяч. Дешевле, чем коммуналка за трехкомнатную квартиру Игоря.
На следующий день она поговорила с коллегой Галиной Петровной. Та слушала молча, потом покачала головой:
— Верочка, а зачем ты ему нужна?
— Как зачем?
— Ну подумай. Он не работает. Ты платишь за все. А он тебе что дает?
Вера задумалась. Что он давал? Крышу? Так она за эту крышу платила. Семью? Какая это семья, если один человек тянет всех?
— Галь, если я съеду...
— Съедешь — и правильно, — перебила та. — Пока ты терпишь, он не изменится. А ты думаешь, изменится?
Вера молчала. Нет. За полгода Игорь даже не пытался искать работу. Он привык — сначала мать содержала, теперь жена.
Вечером она сказала:
— Игорь, мы с Настей съезжаем.
Он лежал на диване с телефоном.
— Куда?
— Снимем комнату. Дешевле будет.
Игорь сел.
— Что значит дешевле? Ты в своем уме?
— В своем, — спокойно ответила Вера. — Я больше не могу тебя содержать.
— Так это я тебя содержу! — взорвался он. — Ты в моей квартире живешь!
— Жила, — поправила она. — Через неделю съедем.
— Вер, ну ты чего? — Игорь встал, подошел. — Мы же семья.
— Семья — это когда все друг о друге заботятся, — Вера отступила. — А тут только я забочусь. О тебе. О дочери. О доме.
— Я найду работу! Просто пока не нашел подходящую!
— Полгода ищешь, — напомнила Вера. — Нет, Игорь. Я устала ждать.
Он попытался обнять ее. Она отстранилась.
— Не надо. Я решила.
Через неделю они с Настей собрали вещи. Игорь ходил по квартире, уговаривал остаться, обещал измениться. Но Вера видела его глаза — там был только страх остаться одному.
Комната в коммуналке оказалась маленькой. Восемь квадратов. Окно во двор. Общая кухня на троих. Старая мебель. Но когда Вера вошла туда с сумками, она почувствовала облегчение.
— Мам, а здесь хорошо, — сказала Настя, осматриваясь. — Тихо.
— Да, тихо.
Они разобрали вещи. Настя села на диван, который служил им кроватью.
— Мам, а ему будет плохо одному?
Вера присела рядом.
— Может быть. Но это его выбор, Настюш. Он мог работать. Мог помогать. Но выбрал лежать на диване.
— А мы теперь всегда тут будем?
— Не знаю, — честно ответила Вера. — Может, найдем что-то получше. Или я прибавку попрошу. Посмотрим.
Настя кивнула. Она понимала больше, чем думала мать.
Первую ночь Вера почти не спала. Лежала рядом с дочерью, слушала ее дыхание. Думала, правильно ли поступила. Может, надо было потерпеть? Может, Игорь и правда изменился бы?
Но утром, когда они пили чай на общей кухне, когда Настя улыбнулась впервые за много месяцев, Вера поняла — она все сделала правильно.
Игорь звонил через день. Просил вернуться. Обещал найти работу. Клялся, что все будет по-другому. Вера слушала спокойно и отвечала одно:
— Найдешь работу — поговорим.
Но он не находил. А Вера не возвращалась.
Через месяц она купила Насте новые кроссовки. Дочь примеряла их, прыгала по комнате, смеялась. Вера смотрела и думала, что это и есть счастье. Не трехкомнатная квартира с мужем-иждивенцем. Не сытые обеды, за которые платишь достоинством.
Счастье — это восемь квадратов, где никто не упрекает. Где можешь купить дочери кроссовки, не считая, хватит ли на мясо мужу. Где засыпаешь спокойно и просыпаешься без камня в груди.
Галина Петровна как-то спросила:
— Ну что, жалеешь?
Вера покачала головой.
— Ни секунды. Знаешь, Галь, оказывается, свобода стоит двенадцать тысяч в месяц. Дешевле, чем я думала.