— Ну что, всё по своим архивам пыльным мечешься? — Голос сестры в трубке звенел напускной бодростью, под которой Анна безошибочно угадывала прелюдию к какой-то просьбе. Лена никогда не звонила просто так, чтобы узнать, как дела. Каждый её звонок был маленьким тактическим манёвром, разведкой боем перед основной атакой.
— Привет, Лена. Не мечусь, а работаю. И архивы не пыльные, их содержат в специальных условиях, — ровно ответила Анна, присаживаясь на краешек стула и отодвигая стопку папок. Она уже приготовилась к обороне, хотя фронт наступления был ещё не ясен.
— Ой, да ладно тебе, не умничай. Я же по-простому. Слушай, у нас тут такое дело… — Лена сделала многозначительную паузу, явно нагнетая интригу. — Мы тут с Димкой подумали… В общем, решили на юг перебраться. В Сочи.
Анна замерла. Сердце сделало неприятный кульбит. Сочи. Это слово было кодовым, триггером, который неизменно запускал в их семье самые уродливые скандалы.
— Насовсем? — осторожно уточнила она.
— Ну да! А что тут в нашем городишке ловить? Работы нормальной нет, Димка на своей базе копейки получает, я на почте устала сидеть за три гроша. Дети вечно болеют, климат ужасный. А там море, солнце! Снимем что-нибудь для начала, Димка там шофёром устроится, говорит, там всегда водители нужны на туристические автобусы. Я тоже что-нибудь найду. Не пропадём!
Её монолог лился легко и гладко, как заранее отрепетированная речь. Анна молчала, чувствуя, как ледяные пальцы подбираются к её затылку. Она знала, что сейчас прозвучит главная часть этого плана. Та, ради которой всё и затевалось.
— Вот я и звоню, сестрёнка, — сладко пропела Лена, и Анна стиснула телефонную трубку до боли в пальцах. — Ты же понимаешь, сразу квартиру снимать — это такие деньги! Пока найдём, пока обустроимся… А у тебя же квартира в Сочи пустует! Мы к тебе придем пожить на первое время. Ну, может, на полгодика, на годик, пока на ноги не встанем.
Анна молча прикрыла глаза. Вот оно. Не «можно мы поживём?», не «не могла бы ты нам помочь?», а простое, как выстрел, констатирующее: «мы придем к тебе пожить». Будто всё уже было решено без неё. Будто её квартира была не её личной собственностью, а каким-то семейным общежитием, переходящим фондом для всех нуждающихся родственников.
— Лена, это невозможно, — тихо, но твёрдо произнесла Анна.
На том конце провода на секунду повисла оглушительная тишина.
— В смысле? — Голос сестры из медового превратился в ледяной. — Что значит «невозможно»? Она что, занята? Ты её сдаёшь, что ли? И нам не говоришь?
— Я её не сдаю. Но она не пустует. Я сама туда приезжаю. И потом, это моя квартира, Лена. Моя.
— Вот именно! Твоя! А мы — твоя семья! У тебя ни мужа, ни детей, живёшь одна в своей Москве, как сыч. Тебе что, жалко для родной сестры и племянников? Дети хоть на море поживут, окрепнут! А ты эгоистка! Всегда ею была!
Поток обвинений обрушился на Анну, как всегда. Она была к этому готова. Сколько она себя помнила, Лена всегда выставляла её чёрствой и эгоистичной, если Анна не исполняла её желаний по первому щелчку. А мама всегда вторила ей, призывая Анну «быть добрее» и «войти в положение».
— Дело не в жадности, — попыталась объяснить Анна, хотя знала, что это бесполезно. — Это квартира бабушки. Я храню там её вещи, её память. Это моё личное пространство. Я не могу превратить его в проходной двор.
— Ах, память! — ядовито фыркнула Лена. — А о живых ты подумать не хочешь? Плевать тебе на племянников! Они в пыли и слякоти задыхаются, а у неё «личное пространство»! Да что там в этой квартире такого? Старый хлам! Мы бы прибрались, порядок навели!
— Я сама навожу там порядок, — отрезала Анна. — Лена, мой ответ — нет. Ищите другие варианты.
— Ах ты… — прошипела сестра и бросила трубку.
Анна несколько секунд сидела неподвижно, слушая короткие гудки. Голова гудела. Она знала, что это только начало. Следующим актом пьесы будет звонок от мамы. Она не ошиблась. Телефон зазвонил через пятнадцать минут.
— Анечка, доченька, — зазвучал в трубке расстроенный голос матери, Ирины Витальевны. — Леночка мне звонила, вся в слезах. Что у вас опять случилось? Почему ты сестру обижаешь?
— Мама, я никого не обижаю. Я просто отказала ей в том, что считаю неприемлемым, — устало ответила Анна.
— Но они же не на улицу тебя просят! У тебя трёхкомнатная квартира в центре Сочи стоит пустая! А у них дети! Ты же знаешь, как Витенька часто болеет. Ему этот климат просто необходим! Как ты можешь быть такой жестокой?
«Трёхкомнатная квартира в центре Сочи» — это звучало как приговор. Да, квартира была хорошей. Бабушка, мамина мама, получила её ещё в советские годы как заслуженный врач. И завещала она её почему-то не дочери, а младшей внучке — тихой и книжной Ане. Лена, которая на тот момент уже была замужем и ждала первого ребёнка, восприняла это как личное оскорбление. С тех пор квартира стала яблоком раздора.
— Мама, они хотят не в гости приехать на две недели. Они хотят переехать туда жить на год, а то и больше. Они хотят распоряжаться моим домом, как своим. Я этого не хочу.
— Ну и что? Это же семья! Надо помогать друг другу! Лена — твоя единственная сестра! Подумаешь, поживут год! От тебя не убудет! Ты же всё равно там не живёшь!
— Я там бываю! Я приезжаю в отпуск! Я планировала через несколько лет, может быть, сама туда переехать. Это моё будущее, мама!
— Ой, какое будущее! — отмахнулась мать. — Сидишь в своей библиотеке, книжки перебираешь. Ни семьи, ни детей. Хоть для сестры что-то сделай! Она вон с двумя мается, Димка её помощи никакой, всё на себе тащит. А ты одна, тебе проще. Ты должна войти в положение!
«Должна». Это слово преследовало Анну всю жизнь. Она должна была уступать Лене игрушки, потому что Лена младше (хотя разница у них была всего два года). Она должна была делать за неё уроки, потому что у Лены «гуманитарный склад ума», а у Ани — «технический». Она должна была отдать ей свои сбережения на выпускное платье, потому что Лене «это важнее». И вот теперь она должна была отдать ей свою квартиру.
— Мама, я сказала нет. Это моё окончательное решение, — голос Анны зазвенел от напряжения.
— Я тебя не узнаю, Аня! — в голосе матери появились слёзы. — Какое злое сердце у тебя стало! Бабушка в гробу бы перевернулась, если бы узнала, что ты родную сестру с детьми на улицу выгоняешь!
— Я никого не выгоняю. Они ещё даже из своего города не уехали. Всего доброго, мама.
Анна нажала отбой, не в силах больше выслушивать эти манипуляции. Руки дрожали. Она подошла к окну и посмотрела на вечернюю Москву. Огромный, безразличный город жил своей жизнью. И в этом городе у неё была своя маленькая жизнь, своя работа, своя съёмная, но уютная квартира. А там, на юге, был её дом. Настоящий. Единственное место, где она чувствовала себя защищённой. И теперь эту крепость пытались взять штурмом самые близкие люди.
Неделю была тишина. Анна почти начала надеяться, что они передумали, нашли другой вариант. Но она плохо знала свою сестру. В следующую субботу раздался звонок с незнакомого номера.
— Анна Павловна? — раздался в трубке вкрадчивый мужской голос. — Меня зовут Степан Игнатьевич, я ваш сосед снизу. Из сорок второй квартиры.
— Да, здравствуйте, — удивилась Анна. Она помнила этого пожилого мужчину, всегда вежливого и тихого.
— Тут такое дело… Ваши родственники приехали. Сестра, кажется. С мужем и детьми. А ключей у них нет. Они просят меня впустить их в подъезд, звонят вам, а вы трубку не берёте. Может, откроете им как-то? А то они тут на лестнице с чемоданами… Неудобно как-то.
У Анны потемнело в глазах. Они приехали. Несмотря на её категорический отказ, они просто собрали вещи, детей и приехали. Поставили её перед фактом. Расчёт был прост: куда она денется, когда они уже здесь, на пороге, с двумя детьми и кучей сумок? Конечно, пустит. Скрипя зубами, но пустит.
— Степан Игнатьевич, — медленно, чеканя каждое слово, произнесла Анна. — Это не мои гости. Я их не звала. Я просила их не приезжать. Пожалуйста, не впускайте их в подъезд. И не давайте им мой номер телефона.
— Как же так? — растерялся сосед. — Они говорят, вы их ждёте…
— Они говорят неправду. Извините за беспокойство.
Она повесила трубку и тут же отключила звук на телефоне. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Это была война. Настоящая, без правил. Она села на диван, обхватив голову руками. Что делать? Лететь в Сочи? Зачем? Чтобы устроить скандал на лестничной клетке на потеху всем соседям?
Телефон завибрировал от входящих сообщений. Она знала, от кого они. От Лены. От мамы. От каких-то дальних родственников, которых сестра уже успела подключить к травле. Она не читала.
Она просидела так около часа, тупо глядя в стену. Потом встала, подошла к компьютеру и купила билет на ближайший рейс в Сочи. Она не могла позволить им победить. Не в этот раз.
Прилетев рано утром, она взяла такси и поехала домой. Подъезжая к своему дому, она увидела их. У самого подъезда, на раскладных стульчиках, сидели Лена и её муж Дима. Рядом на горе чемоданов спали дети, укрытые какими-то пледами. Картина была душераздирающая. Любой прохожий увидел бы несчастную семью, оказавшуюся в беде. И только Анна знала, что это был прекрасно срежиссированный спектакль.
Она попросила таксиста остановиться за углом и вышла, стараясь остаться незамеченной. Она обошла дом с другой стороны и вошла во второй подъезд, где жила её старая подруга Оля. Оля была в курсе ситуации.
— Приехали, — констатировала она, впуская Анну в квартиру. — Я их видела из окна ещё вчера вечером. Спектакль устроили, все соседи уже в курсе, какая у тебя сестра несчастная, а ты — монстр.
— Я знаю, — глухо сказала Анна. — Оль, можно я у тебя побуду немного? Мне нужно подумать.
— Сиди сколько хочешь. Кофе будешь?
Пока Оля возилась на кухне, Анна подошла к окну, выходившему во двор. Отсюда было хорошо видно вход в её подъезд. Лена что-то эмоционально рассказывала сердобольной старушке с верхнего этажа, активно жестикулируя. Дима безучастно курил, стоя поодаль. Дети проснулись и капризно хныкали.
Анна смотрела на это, и внутри неё боролись два чувства. Первое — острая, режущая жалось. К племянникам, которые были втянуты в эту грязную игру. К сестре, которая дошла до такого унижения. Даже к самой себе. А второе чувство — холодная, твёрдая ярость. Ярость на то, как бесцеремонно пытаются сломать её жизнь, растоптать её чувства, отнять то единственное, что было по-настоящему её. И эта ярость побеждала.
Она пробыла у Оли до вечера. За это время её телефон разрывался от звонков и сообщений. Она игнорировала их. Ближе к ночи, когда во дворе стало тихо, она решилась.
— Я пойду, — сказала она Оле. — Спасибо тебе за всё.
— Ты уверена? Может, останешься?
— Нет. Это мой дом. Я должна быть там.
Она вышла из Олиного подъезда и, стараясь ступать как можно тише, подошла к своему. Семьи сестры на улице уже не было. Куда они делись? Неужели уехали? Сердце Анны на секунду дрогнуло от надежды.
Она быстро открыла дверь в подъезд, взбежала на свой третий этаж и вставила ключ в замочную скважину. Ключ не поворачивался. Она попробовала ещё раз. Тщетно. Она похолодела. Она посветила фонариком телефона на замок. Он был другим. Новый, блестящий, чужой.
Внутри квартиры горел свет. И слышались голоса.
В этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял Дима в домашних трениках и майке. За его спиной маячила Лена с торжествующей улыбкой на лице.
— А, вот и ты, сестрёнка! — весело сказала она. — А мы уж заждались! Проходи, не стесняйся. Мы тут немного обжились уже.
Анна смотрела на них, и у неё перехватило дыхание. Она не могла произнести ни слова.
— Как… как вы сюда попали? — наконец выдавила она.
— О, это было несложно, — хмыкнул Дима. — Пожаловались участковому на злую сестру, которая выгнала на улицу с детьми. Показали прописку твою, свидетельства о рождении, где указана одна и та же мать. Он посочувствовал, вызвал службу вскрытия замков. Сказал, что раз мы близкие родственники, то это не криминал. Семейные разборки, говорит. Вот мы и вскрыли. И замок сразу поменяли, для надёжности.
Он протянул ей новый ключ.
— Вот, держи. Твой экземпляр.
Анна смотрела на ключ в его руке, потом на самодовольное лицо сестры, на мужа сестры, который вёл себя в её доме как хозяин. Она видела разбросанные по прихожей вещи, детские игрушки, валяющиеся на бабушкином коврике ручной работы. Из кухни пахло жареной картошкой. Они уже хозяйничали. Они победили.
И в этот момент жалость внутри неё умерла. Окончательно. Осталась только та самая холодная, спокойная ярость.
— Выметайтесь, — тихо сказала она.
— Что? — Лена даже не сразу поняла. — Анечка, ты чего? Мы же семья. Ну, погорячились немного, с кем не бывает. Зато теперь всё хорошо! Мы здесь, ты здесь. Будем жить дружно!
— Я сказала, выметайтесь из моего дома. Сейчас же.
— Ты с ума сошла? — взвилась Лена. — Куда мы пойдём на ночь глядя с детьми? Ты совсем бессердечная?
— Это не мои проблемы, — голос Анны был спокоен, но в нём звучал металл. — У вас было время подумать, куда вы пойдёте. Вы сделали свой выбор, когда решили вломиться в мой дом. А теперь я делаю свой. Я даю вам десять минут на то, чтобы собрать свои вещи и уйти. Если через десять минут вы не уйдёте, я вызову полицию. И на этот раз я не буду говорить, что мы семья. Я напишу заявление о незаконном проникновении в жилище и порче имущества.
Дима, который до этого стоял с наглой ухмылкой, изменился в лице. Он, в отличие от Лены, понимал, что это не пустые угрозы.
— Лен, может, не надо? — толкнул он жену в бок.
— Да что ты её слушаешь! — закричала Лена. — Она блефует! Никуда она не пойдёт! Побоится позора!
— Ты меня плохо знаешь, сестра, — усмехнулась Анна. Она достала телефон и демонстративно набрала номер. — Десять минут. Время пошло.
Она развернулась и вышла на лестничную площадку, прислонившись спиной к холодной стене. Она слышала, как за дверью Лена перешла на визг, как заплакали проснувшиеся дети, как Дима что-то ей злобно шипел. Анна стояла и смотрела на часы на телефоне. Она не собиралась вызывать полицию. Это был её последний блеф в этой партии. Но она знала, что если и он не сработает, она вызовет. Без колебаний.
Через восемь минут дверь снова распахнулась. Дима, злой и красный, начал вытаскивать на площадку чемоданы. Лена выскочила следом, её лицо было искажено от злобы.
— Я тебе этого никогда не прощу! — прошипела она, проходя мимо Анны. — Ты мне больше не сестра! Слышишь? Ты для меня умерла!
Она схватила за руки плачущих детей и потащила их вниз по лестнице. Дима, бросив на Анну полный ненависти взгляд, последовал за ними.
Анна дождалась, пока внизу хлопнет входная дверь, и только тогда зашла в квартиру. Она закрыла за собой дверь на щеколду и медленно опустилась на пол. Её трясло.
Квартира была в чудовищном состоянии. Вещи из шкафов были вывалены на пол, на кухне стояла гора грязной посуды, в ванной валялись мокрые полотенца. Они не просто «обживались». Они утверждали свою власть, показывая, кто здесь теперь хозяин.
Анна встала и медленно пошла по комнатам. Она смотрела на этот хаос, на следы чужого, враждебного присутствия. Это было хуже, чем ограбление. Грабители забирают вещи. Эти же пытались забрать у неё её жизнь, её душу, её право быть собой.
Она не плакала. Слёз не было. Была только огромная, выжигающая пустота внутри. И ещё — странное, горькое чувство освобождения. Она посмотрела на новый замок, который врезал Дима. Завтра же она вызовет мастера и поставит новый, самый надёжный. И сменит номер телефона. И заблокирует всех родственников во всех социальных сетях.
Это конец. Конец её семьи в том виде, в котором она её знала. Она потеряла сестру, потеряла мать, которая, без сомнения, примет сторону Лены. Но, может быть, только так и можно было обрести себя? Заплатив за это самую высокую цену.
Анна открыла окно. Ночной сочинский воздух, влажный и солёный, ворвался в комнату, принося с собой шум прибоя. Она глубоко вдохнула. Впереди была большая уборка. И не только в квартире. В её жизни.