— Пап, а там корова настоящая будет? — семилетний Артёмка подпрыгивал на заднем сиденье, пытаясь разглядеть что-то за окном.
— Будет, сынок, — рассеянно ответил Саша, сосредоточенно вглядываясь в навигатор.
Лена молча смотрела на мелькающие за окном поля. Две недели в деревне у свёкров. Господи, как же ей не хотелось туда ехать. Но Саша настоял — родители давно просят, дети свежим воздухом подышат, да и вообще, когда ещё выберемся.
— Мама, а дедушка правда такой громкий? — пятилетняя Маша притихла в своём кресле. — Тётя Света говорила, что он всегда кричит.
Лена поморщилась. Света, сестра мужа, действительно любила поделиться семейными подробностями.
— Не кричит, а просто... громко говорит, — дипломатично ответила она. — У него такой характер.
«Характер», — мысленно усмехнулась Лена. Геннадий Петрович был воплощением всего, что её раздражало. Грубоватый, говорил «чё» вместо «что», мог запросто икнуть за столом и смачно рассказать анекдот, от которого краснели даже скатерти. При этом работал дальнобойщиком, дома бывал редко — и слава Богу, думала Лена, когда они приезжали к свёкрам в городскую квартиру.
А вот свекровь, Галина Ивановна, была полной противоположностью. Тихая, интеллигентная, всю жизнь проработала библиотекарем. Лена никак не могла понять, что связывало этих двух людей. Единственное, что было очевидно, — Галина Ивановна смотрела на мужа с таким обожанием, словно он был не потрёпанным дальнобойщиком в засаленной кепке, а рыцарем на белом коне.
— Приехали! — объявил Саша, сворачивая с асфальта на грунтовку.
Деревенский домик встретил их запахом сирени и лаем двух дворняг, радостно выскочивших из-за угла.
— Собаки! — завизжали дети хором.
— Шарик! Тузик! Тихо! — раздался громовой бас, и из калитки вывалился Геннадий Петрович собственной персоной. Огромный, в застиранной майке, загорелый до черноты, с непременной кепкой на голове. — А, приехали! Ну заходите, чё стоите!
Лена поёжилась. Началось.
— Здравствуй, папа, — Саша обнял отца.
— Здорово, здорово! — Геннадий Петрович похлопал сына по спине так, что тот покачнулся. — Ну, внучата, идите сюда! Вырастили-то как! Не видел вас сто лет!
— Мы в прошлом году приезжали, — напомнила Лена, натянуто улыбаясь.
— А, ну да, — отмахнулся свёкор. — Для меня это сто лет. Пока в рейсах мотаешься, времени не замечаешь. Галка! — заорал он в сторону дома. — Они приехали! Чё там с обедом?
Из дома выплыла Галина Ивановна, вытирая руки о фартук. Седые волосы аккуратно убраны в пучок, на лице мягкая улыбка.
— Ленуся, деточка, как я рада! — она обняла невестку. — Проходите, проходите. Всё готово, вас ждём.
Дом внутри оказался удивительно уютным. Чистенький, с кружевными занавесками, полками с книгами и фотографиями. Пахло пирогами и свежим укропом.
— Ну, рассаживайтесь! — скомандовал Геннадий Петрович. — Галка, давай чё там приготовила!
За обедом свёкор не умолкал ни на минуту. Рассказывал про рейсы, про дороги, про каких-то дальнобойщиков, причём такими красочными выражениями, что Лена несколько раз искоса поглядывала на детей. Но те слушали деда с открытыми ртами, явно очарованные его манерой повествования.
— А потом этот козёл — извиняюсь, Ленуся, — но он реально козёл — полез на обгон! Я ему сигналю, а он... — Геннадий Петрович красочно изобразил, что именно сделал тот водитель.
Галина Ивановна подливала всем чай и смотрела на мужа с теплотой и любовью. Лена снова подумала — как? Как можно так любить человека, который ведёт себя, мягко говоря, не очень тактично?
После обеда дети умоляли показать им огород, корову и кур.
— Пап, пойдёшь с нами? — спросил Артёмка.
— Так это дедушка вас проведёт! — гаркнул Геннадий Петрович. — Ну чё, внучата, идёмте знакомиться с хозяйством!
Лена хотела было возразить, но Маша уже схватила деда за огромную ручищу.
— Дедуль, а правда, что ты видел медведя на дороге?
— Ещё как видел! Щас расскажу...
Они ушли, а Лена помогала Галине Ивановне убирать со стола.
— Не обращай внимания на Гену, — тихо сказала свекровь. — Он такой. Но сердце у него золотое, поверь мне.
Лена промолчала. Она слышала это уже сто раз.
Вечером она стояла у окна и смотрела во двор. Геннадий Петрович сидел на корточках возле грядки, а Артёмка и Маша — рядом. Дед что-то показывал им, дети внимательно слушали. До Лены донёсся его громкий голос:
— Вот смотрите, это морковка. Её надо прореживать, понимаете? А то все друг другу расти мешают. Вот как люди — если им тесно, они злые становятся. А дашь пространство — все добрые, хорошие.
Лена удивлённо подняла бровь. Неожиданная философия от дальнобойщика.
На следующее утро её разбудил громкий стук в дверь.
— Ленуся! Подъём! — заорал Геннадий Петрович. — Пошли на рыбалку! Детей беру, ты тоже давай!
— Я не очень люблю рыбалку, — пробормотала она, натягивая халат.
— А чё любишь-то? Только в городе сидеть? Пошли, говорю! Свежим воздухом подышишь, а то бледная какая-то!
Лена хотела возразить, но дети уже скакали по коридору с криками «На рыбалку! На рыбалку!», и отступать было некуда.
Речка оказалась в километре от дома. Шли полем, по узкой тропинке. Геннадий Петрович тащил удочки, рюкзак и ещё какие-то снасти, но при этом умудрялся не умолкать ни на секунду.
— Вон видите, это жаворонок поёт! А вон вдалеке — это коршун летит, падальщик такой. А вот здесь, смотрите, лисья нора была, я её ещё мальчишкой находил!
Дети слушали, затаив дыхание.
У реки Геннадий Петрович развернул такую деятельность, что Лена только диву давалась. Он моментально организовал место для рыбалки, насадил детям наживку (несмотря на их вопли «Фу, червяк!»), забросил удочки, разжёг костёр и поставил чайник.
— Ну чё, Ленуся, садись. Будем рыбку ждать. Это дело неспешное, тут главное — терпение.
Лена устроилась на покрывале. Утреннее солнце пригревало, река тихо плескалась о берег, пахло дымком и травой. Стало удивительно спокойно.
— Геннадий Петрович, а вы часто сюда ходите? — спросила она, сама не зная зачем.
— Да когда дома бываю. Места тут такие... — он замолчал, глядя на воду. — Понимаешь, Леночка, я полжизни в кабине провёл. Дорога, трассы, города чужие. Но когда сюда приезжаю — будто домой возвращаюсь. Не в дом, а именно домой. Понимаешь разницу?
Лена кивнула. Она вдруг поняла.
— А Галина Ивановна... она ведь могла выйти за кого-то другого. Более... ну, понимаете.
Геннадий Петрович усмехнулся.
— Интеллигентного, что ли? Да могла. У неё ухажёров хватало. Один даже инженер был, очкарик такой, умный. Всё стихи ей читал. А я... я ведь после армии сразу в дальнобой. Читать-то я только лет в тридцать научился нормально, если честно. Галка меня учила.
Лена удивлённо посмотрела на него.
— Как это?
— Так вот. В школе я двоечником был, мне эти буквы в голову не лезли. Кое-как аттестат получил. А Галка говорит — не может быть, чтобы человек читать не мог. Села со мной, как с первоклашкой. Книжки детские принесла. Я стеснялся жутко, мне ж уже двадцать пять было! А она — ничего, Гена, научишься. И научил.
Он замолчал, потом добавил тише:
— Первую книжку, которую сам осилил, до сих пор помню. «Белый Бим Чёрное ухо». Реветь хотел, когда читал. Понял тогда, чё я пропустил всю жизнь.
У Лены вдруг защемило в груди. Она представила молодого Геннадия, корпевшего над детскими книжками, и Галину Ивановну, терпеливо сидящую рядом.
— Дедуль! У меня клюёт! — заорал Артёмка.
— Бегу! — Геннадий Петрович вскочил с проворством, которое не вязалось с его комплекцией, и кинулся к внуку. — Тяни, тяни! Только плавно! Вот так! Молодец!
Артёмка вытащил небольшого карасика. Его лицо сияло от счастья.
— Я поймал! Мама, я поймал!
— Молодец, сынок! — Лена улыбнулась, и вдруг поймала себя на мысли, что улыбается искренне.
Они вернулись домой с уловом. Геннадий Петрович тут же принялся чистить рыбу, усадив детей рядом.
— Смотрите, как надо. Вот так чешую счищаешь, раз!
— Фу, дедуль, это противно! — Маша зажала нос.
— Противно? А кушать рыбку любишь? Ну вот. Чтоб кушать, надо сначала приготовить. А чтоб приготовить, надо почистить. Жизнь такая штука — сначала делаешь противное и трудное, а потом получаешь хорошее и вкусное.
Лена стояла в дверях и слушала. Опять эта неожиданная мудрость.
За ужином Геннадий Петрович рассказывал очередную историю из рейса, размахивал руками, громко смеялся. Но Лена смотрела на него уже другими глазами. Она видела, как он незаметно подложил Маше самый большой кусок рыбы, как подмигнул Артёмке, когда тот боялся попробовать голову. Видела, как он взглянул на жену, когда та принесла пирог, — таким взглядом, каким смотрят на самое дорогое в жизни.
На третий день Лена спустилась к завтраку и не обнаружила свёкра.
— Где Геннадий Петрович? — спросила она.
— Уехал рано утром, — ответила Галина Ивановна, ставя на стол блины. — У соседей корова отелилась ночью, были осложнения. Вызвали ветеринара, но он только к обеду приедет. Гена поехал помочь.
— Он ведь не ветеринар, — удивилась Лена.
— Не ветеринар, но у него руки золотые. Он в деревне всем помогает. Кому крышу починить, кому дрова напилить, кому печку сложить. Все к нему идут.
— Но он же редко дома бывает...
— Когда бывает, всегда помогает, — просто сказала Галина Ивановна. — Он такой человек. Не может пройти мимо.
Геннадий Петрович вернулся только к вечеру, грязный, уставший, но довольный.
— Тёлочка выжила! — объявил он с порога. — Красавица такая, рыжая вся! Назвали Зорькой!
— Пап, а мы можем посмотреть на неё? — попросил Артёмка.
— Завтра сходим. Щас я вымоюсь и спать.
На следующий день они действительно пошли к соседям смотреть на телёнка. Маленькая Зорька неуверенно стояла на тонких ножках, а рядом лежала измождённая корова.
— Вот видите, — сказал Геннадий Петрович детям. — Ей было очень тяжело, но она справилась. Потому что боролась. Не сдалась. Так и в жизни надо — не сдаваться никогда.
Соседка, пожилая женщина в платке, благодарила Геннадия Петровича со слезами на глазах.
— Гена, да что б я без тебя делала! Ты наше спасение! Хоть бы почаще дома был!
— Да чё уж там, тётя Маш, — смутился он. — Это дело житейское.
По дороге обратно Лена молчала. В голове крутились мысли. Все эти годы она видела в свёкре только грубоватого дальнобойщика с манерами не из высшего общества. А он оказался... другим. Нет, он остался таким же громким, таким же простым. Но за этой простотой скрывалось что-то важное. Что-то настоящее.
Вечером, когда дети уже спали, Лена вышла на крыльцо. Геннадий Петрович сидел на лавочке.
— Можно присесть? — спросила она.
— Садись, конечно. Чё стоять-то.
Они помолчали. Светила луна, стрекотали кузнечики, где-то вдали лаяла собака.
— Геннадий Петрович, я хотела сказать... — начала Лена и запнулась. — Я раньше вас не понимала.
— Да чего там понимать-то, — усмехнулся он. — Я простой мужик. Читать научился в двадцать пять. До сих пор неправильно половину слов говорю. Галка моя — вон какая, умница. А я — так, шофёр.
— Вы не просто шофёр, — твёрдо сказала Лена. — Вы... вы хороший человек. Я это увидела только сейчас. И мне стыдно, что я так долго этого не замечала.
Геннадий Петрович повернулся к ней. В темноте она не видела его лица, но чувствовала, что он растроган.
— Ленуся, я не обижался. Я понимаю — я же правда не подарок. Громкий, грубый. Галка вон всё пытается меня перевоспитать, а я не поддаюсь. Характер уже, поздно менять.
— И не надо менять, — неожиданно для себя сказала Лена. — Вы... вы настоящий. Понимаете? В городе все такие правильные, культурные, а потом узнаёшь — соседу мусор под дверь выбросили или бабушке место в автобусе не уступили. А вы... вы ночью к корове поехали. Вы детей учите жизни. Вы сорок лет любите Галину Ивановну так, как будто только вчера познакомились.
Геннадий Петрович засмеялся — тихо, не так, как обычно.
— Да я её с каждым годом всё больше люблю. Она меня, неотёсанного, взяла. Читать научила. Терпела, когда я месяцами в рейсах. Дом наш вела, огород, сына вырастила. И никогда — слышишь, никогда! — слова плохого не сказала. Как я ей не благодарен буду?
У Лены вдруг подступили слёзы. Она подумала о Саше, о том, как часто они ссорятся из-за ерунды. О том, как она придирается к нему, к его привычкам, к его родителям. А вот Галина Ивановна...
— Я хочу научиться так любить, — тихо призналась она.
— Научишься, — уверенно сказал Геннадий Петрович. — Ты хорошая девочка, Лена. Умная. Красивая. Детей хороших растишь. Сашка наш — счастливый человек. Только вот не надо искать идеальное. Его не бывает. Все мы люди простые. Со своими тараканами. Главное — принимать друг друга.
Они просидели так ещё долго, почти не разговаривая. Просто сидели рядом, и Лена вдруг почувствовала, что нашла что-то важное. Что-то, чего искала, сама не зная, что именно.
Оставшиеся дни пролетели незаметно. Лена помогала Галине Ивановне на огороде, слушала рассказы Геннадия Петровича, играла с детьми, собирала ягоды. Она чувствовала, как что-то внутри неё меняется. Как будто в душе открылось окно, и туда ворвался свежий воздух.
В последний вечер, когда вещи были уже собраны, Лена обняла свёкра.
— Спасибо, — сказала она. — За всё.
Геннадий Петрович растерянно похлопал её по спине.
— Да за чего там, Ленуся. Приезжайте ещё. Мы вас всегда ждём.
— Обязательно приедем. И скоро. Обещаю.
По дороге домой Саша удивлённо покосился на жену.
— Ты чего такая... не знаю, другая?
Лена улыбнулась.
— Я просто поняла кое-что важное.
— Что?
— Твой отец — замечательный человек. И я люблю его. Как родного.
Саша чуть не съехал на обочину от неожиданности.
— Ты серьёзно? Ты же раньше...
— Раньше я была слепая. А теперь прозрела.
Маша на заднем сиденье сонно пробормотала:
— Мам, а когда мы снова к дедушке поедем? Он обещал научить меня удочку забрасывать.
— Скоро, доченька. Обязательно скоро.
Лена посмотрела в окно на мелькающие поля. Где-то там, в деревне, в маленьком домике с сиренью у калитки, сидел громкий грубоватый дальнобойщик. Который умел любить так сильно, что это чувствовалось за километры. Который помогал соседям, учил внуков жизни и говорил мудрые вещи простыми словами.
И Лена поняла — настоящая любовь не в красивых словах и правильных манерах. Она в поступках. В том, что ты делаешь для других, не ожидая ничего взамен. В том, как ты смотришь на человека после сорока лет брака. В том, что ты едешь помогать соседской корове посреди ночи.
«Спасибо, Геннадий Петрович, — подумала она. — За урок. За то, что показали, что такое настоящая любовь. Я никогда этого не забуду».
А в деревенском домике Галина Ивановна смотрела, как её муж складывает рыболовные снасти на чердак.
— Понравилась тебе Ленуся? — спросила она.
— Хорошая девка, — буркнул Геннадий Петрович. — Умная. Видно, что думающая. Сашке повезло.
— И мне тоже повезло, — улыбнулась Галина Ивановна.
— Да ладно тебе, — смутился он. — Чё ты там придумываешь.
— Ничего не придумываю. Просто вижу. Она изменилась за эти две недели. Стала... мягче что ли. Добрее. Это ты на неё так подействовал.
— Я? Да брось. Я же грубиян.
Галина Ивановна подошла к мужу и обняла его.
— Ты мой любимый грубиян. И я счастлива, что прожила с тобой всю жизнь.
Геннадий Петрович крепко прижал к себе жену.
— Галь, а я и не заслужил тебя.
— Заслужил. Ещё как заслужил.
Они стояли так, обнявшись, в тихом деревенском доме, пока за окном садилось солнце и наступал вечер. А где-то на трассе, уже приближаясь к городу, ехала машина. В ней сидела семья. Обычная семья, в которой произошло маленькое чудо. Чудо понимания, принятия и любви.