Вера любила, когда дочь оставалась на ночь. И старый дом ее любил, вздыхая чердаком от ветра. Тотошка тогда забирался в небольшую девичью спальню и слюнявил коврик там.
Вера Демидовна отложила вязание, встала, массируя затекшую поясницу. Когда-то она не замечала, что у нее вообще есть спина, движения были легкими и плавными. Нигде не хрустело и не отстреливало в ногу. А теперь, как разыграется непогода, приходится пить таблетки, чтобы чертовы суставы перестали болеть.
«Это приходит старость» — она взяла расческу и стала водить ей по крашенным в каштановый волосам. Седину можно спрятать. Можно мазать на ночь сильно жирный крем, чтобы питать сухую кожу с морщинами. Только возраст не обманешь. Не скажешь «стоп» увяданию плоти.
Вздохнув, Вера, стала готовиться ко сну. Шаркая тапками по полу, подошла к шкафу, чтобы вынуть ночную рубашку. Замерла, прислушиваясь и не издавая ни звука.
Нет, ей не показалось, кто-то ходит рядом с домом. Тихо и осторожно под его ногами шелестит молодая трава. Демидовна дернулась было к двери, чтобы проверить замок… В окошко раздался дробный стук. Так стучат одним указательным пальцем. Так стучал только один человек.
Стук переместился к двери, словно неизвестный звал ее за собой, притягивал.
— Кто там? — просила она, пригнувшись к дверной обшивке и подставив одно ухо.
— Вер, неужели не узнала?
Та же интонация, будто он с шутки зашел. Хриплый от волнения голос. Слышно его дыхание за дверью.
— Откроешь, Вер?
Ох, как у нее по телу прошла волна! Да, такая, что впору за стену держаться. Кто-то назвал бы это влечением, химией, инстинктом распознавания своего «волка». Сколько лет одна после него томилась, никто больше в душу не запал. Только этот черт смог вытащить что-то со дна ее эмоциональной ямы. Только он пробуждал в ней женщину.
Радостно забилось глупое сердце, которое не хотело вспоминать сколько боли он ей причинил своим уходом. Сказал, что так будет лучше и вышел вон… Оставив ее одну с маленькой Дашей на руках. Только и сохранилось на память мятая бумажка с его телефонным номером, да его глаза у дочери.
— Зачем пришел? — она отдернула дрожащую руку, которая тянулась открыть и впустить зовущего. Чтобы уж наверняка, обхватила ее другой ладонью, зажав с силою.
— Повидать пришел тебя, Вер. Не могу больше. Хоть минуточку дай на тебя насмотреться…
Что-то треснуло внутри. Лопнуло. Посыпалась выдержка окончательно.
Под порывом высказать все ему в лицо, она больше не колебалась. Ни секунды. Распахнув двери, уставилась на мужчину, в котором сложно узнать прежнего — бывшего мужа и отца Дарьи.
— На, смотри! — вскинула подбородок, который дрожал. — Нравиться? — провела рукой по полноватой фигуре, кажущейся бесформенной от старого кардигана поверх простого платья.
— Верка-а-а! — застонал он, будто раненый. Ринулся через порог и схватил ее за плечи.
В карих глазах вспыхнули яркие огоньки, как у тигра — старого, но еще опасного хищника. Он ее буквально обнюхивал. Мял. Касался. Гладил и любовался, будто не замечал ни морщин, ни поплывшего тела.
Она просто прикрыла глаза и позволила себе на минуту вернуться туда, где они были шальные и безумно влюбленные. Не могли отлипнуть друг от друга никак. Как бежала Вера через все поле, чтобы принести ему обед в корзинке. А, уж после, им было не до еды…
— Мам, к нам кто-то пришел? — зевая вышла Дашка из комнаты, потирая один глаз.
Вторым уставилась на них. Моргая. Волосы густые в беспорядке. Бровь темная отцовская выгнулась дугой.
— Дашуль, это отец твой. Настоящий, — стесняясь непонятно чего, Вера Демидовна пробовала скинуть его руки с себя и отойти.
Да не тут-то было. Получив свое, Герман не хотел выпускать. Он довольно щурился, рассматривая взрослую дочь так близко, вживую… Ее красоте и стати. Мелодичному голосу.
— Нет у меня никакого отца. Он нас бросил, — нижняя губа упрямо отъехала вперед, выказывая детские накопившиеся обиды. — Мам, пусть уходит туда, откуда пришел! — топнула ногой и указала пальцем.
— В тюрьму? — хмыкнул он. И запрокинув голову, рассмеялся.