Татьяна Антоновна, стройная дама в самом расцвете лет, уверенная в своей неотразимости, мелкими шажками приближалась к дому своего сына, неся сумку, из которой доносился приглушённый стук пластикового контейнера о стеклянную литровую банку. В банке находился ароматный бульон с мясными шариками, а в контейнере терпеливо ожидала своего часа томлёная капуста, щедро сдобренная кусочками копчёного бекона. Эти кушанья являлись самыми предпочитаемыми у её дорогого Егорушки, не так давно вступившего в брак, но уже успевшего познать радость отцовства. Его избранница на момент бракосочетания находилась на пятом месяце беременности, однако это дело юности, нынешнего времени и ни для кого не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Неожиданное началось позднее — когда новобрачные стали жить под одной крышей, и жить в такой неопрятности, что хоть святых вон выноси.
Татьяна Антоновна уверенно набрала код на панели домофона и шагнула в парадную. Невзирая на всю серьёзность обстоятельств, в которых оказались сноха с внуком (их поместили в стационар с диагнозом пневмококковая инфекция), Татьяна Антоновна чувствовала восторг, даже победу, хотя искренне переживала за состояние младенца. Зато теперь! Теперь она наконец получила шанс прибраться в жилище молодой семьи и накормить сыночка его любимыми блюдами. У него уже, у несчастного, появились высыпания на лице из-за неправильного рациона. Ох, Оля, Оля!.. Вроде бы и девушка неплохая, даже симпатичная, а в вопросах ведения дома и готовки — абсолютная неумёха! И попробуй только сделать замечание или указать на пыль — сразу же глубокая обида и надутые губы!
Передавая своего ненаглядного сына в руки супруги, Татьяна Антоновна, как и любая мать, ожидала, что и в новой семье Егора будут окружать вниманием, решать за него все хозяйственные вопросы, кормить завтраками и ужинами... А как иначе? Ведь он мужчина и привык, что о повседневных мелочах заботится женщина, а он кормилец, у него иное мышление. И какая разница, что Оля до ухода в декрет тоже была трудоустроена? Это её природное предназначение — заботиться о детях и супруге, создавать атмосферу уюта. И что с того, что сама Татьяна Антоновна не сумела стать образцовой женой для своего собственного мужа, о чём так мечтала её свекровь? Всякое в их жизни случалось — и выпивки, и ссоры с рукоприкладством, и супруг валился на диван после трудового дня, и Татьяна Антоновна неделями с криками требовала от него вбить в стену гвоздь для картины, и ужин не всегда дожидался его дома, потому что Татьяна Антоновна тоже живой человек и также утомляется, и нервы она ему порой трепала изрядно, но всё это не в счёт! Для Егора она была прекрасной матерью, для Егора она делала всё, юноша привык существовать в чистоте, сытости и удобстве, и супруга Оля, если любит, должна перенять у неё эстафету по опеке над Егором!
Распахнув дверь в квартиру, Татьяна Антоновна замерла на пороге. Будучи дамой бывалой и не особо придирчивой, она могла простить и принять многое, но увиденное... На великолепном ламинате оттенка «французский дуб» (которое Татьяна Антоновна выбирала сама, а потом лично наблюдала за процессом монтажа) восседал пёс породы шарпей, весь в лоснящихся сальных складках и с любопытством разглядывал пришедшую из-под нависшей на глаза кожи. Этим нечистоплотным существом «добрые» приятели одарили молодожёнов по случаю бракосочетания. Олечка, видите ли, грезила о собаке! Между своих передних лап шарпей зажал обгрызенный и покрытый слюнями рулон туалетной бумаги. К морде этой красотки — а это была особь женского пола — прилипли оборванные кусочки бледно-салатового цвета, пахнущие зелёным яблоком, и весь коридор был усеян клочьями этой изувеченной бумаги и полит собачьей слюной. Немного поодаль, в проходе, ведущем в гостиную, поблёскивала солидная лужа. Татьяна Антоновна гневно перевела взгляд на животное и прошипела сквозь зубы:
— Ты, Рябинка, неразумная тварь...
Рябинка вильнула хвостом и попыталась лизнуть руку гостьи, но та спрятала её за спину вместе с пакетом. Татьяна Антоновна притопнула ногой в сторону собаки и добавила, повысив тон, будто очнувшись:
— Нехорошая девочка! Совсем нехорошая! Ай-я-яй! Егор!!! Ты дома?! — закричала она.
Внезапно Рябинка проявила несвойственную её телосложению резвость и, сделав несколько неуверенных движений на скользком ламинате, рванула в сторону закрытой спальни. Поднявшись на задние лапы, она нажала передними на дверную ручку и с радостным повизгиванием вскочила на хозяйскую кровать, начала суетиться и залила хозяина слюной. Егор подал сонный голос.
— Егор! Ты вчера вечером выводил собаку на прогулку?! — обрушилась на него мать, пропустив приветствия.
— О, мам, это ты, здравствуй... А что так рано?
— Принесла тебе поесть перед службой!
Егор присел на кровати и с наслаждением почесал затылок и лоб. Другой, свободной рукой, он отбивался от собачьих ласк.
— Я вчера ушёл пораньше. К одиннадцати надо быть на работе. Мне надо к Оле в больницу заехать, отвезти чай-кофе, фруктов, ну и чего там ещё... полотенце, шампунь. Вчера их внезапно забрали, она и собрать ничего не успела.
— У вас, Егор, не жильё, а хлев, — ворчала Татьяна Антоновна, резко отодвигая занавески в комнате. — Разве можно жить в подобном хаосе? Оля, я смотрю, совсем ничего по хозяйству не делает! И эта собака ещё... порождение зла!
— Кто тут порождение зла? Кто? Вот эта милашка? — пролепетал Егор и притянул Калинку к себе за обвисшую кожу на щеках и расцеловал ее. — Моя девочка, ты у меня просто прелесть, никого не слушай.
— Фу... — поморщилась Татьяна Антоновна. — Неудивительно, что у малыша такая болезнь, у вас же сплошная грязь. Ты это... поднимайся и вытри лужу за своей милашкой, наделала она дел. Не вывел же вчера на прогулку? Вот и получай!
Егор задумчиво скривил губы и взглянул на Рябинку иначе.
— Это правда, девочка? Ну ты и проказница...
Татьяна Антоновна перемещалась по квартире и поднимала разбросанные повсюду предметы одежды и детские игрушки, а также грязные тарелки и чашки. Не забывала она при этом и ворчать обидные вещи в адрес молодой жены. Егор подошёл к ней со ртом, испачканным зубной пастой, и, вынув изо рта щётку, произнёс:
— Мам, ну хватит уже! Мы сами со всем справимся! Оля не в восторге, когда посторонние копаются в её вещах, я сам приберу, когда вернусь после работы.
— Знаю я ваши уборки, ни разу я у вас не видела чистоты.
— У нас маленький ребёнок!
— И до ребёнка было то же самое!
— Оля всю беременность плохо себя чувствовала.
— А ты тоже, что ли, в положении был?
— Так это же не мои обязанности, ты сама говорила.
— О! О! Батюшки светы! Мало ли что я говорила! Живёте вместе, значит, и все обязанности у вас общие! Вот потому вы и ссоритесь постоянно, что всё лежит на ней одной!
Что это она такое говорит? Ведь её Егорушка, милый Егорушка, даже носки за собой ни разу в жизни не поднимал! Да она ему, любимому сыночку, и сахар в чай сама всегда клала! И успевала же! А Оля что за такая неторопливая? Что за люди её воспитали? Только на скромной свадьбе она и видела тех родителей: простоватые с виду, мать даже подкраситься забыла, приехали откуда-то из-под Нижнего.
— О, мам, ты суп принесла, — донёсся с кухни голос Егора, — я его сейчас как следует разогрею и Оле отнесу, пока ещё тёплый. Она такой суп обожает, ей это полезно, как кормящей маме.
— Это тебе, а не ей! На два приёма!
— Пополам поделю. Оле нужнее.
Татьяна Антоновна поджала губу и полезла в кучу грязного белья под раковиной в ванной.
— Вы стираете раз в месяц?
— Да нет, через день примерно.
— Сложно поверить. Это что? Детская одежда в ужасных пятнах!
— А это мы ему давали клубничку попробовать.
— Младенца кормить клубникой?! Да вы с ума сошли? А эти футболки? На них собаку вырвало?
Егор уже с раздражением вернулся к матери.
— Это ребёнок срыгнул на Олю. Мам, перестань там шарить, я сам запущу стирку!
— Запустит он! Тут нужно застирывать!
Она заглянула под ванну, но там стояли лишь отбеливатель, средство для чистки сантехники и запас жидкого мыла.
— И почему меня это не удивляет?
— Дай-ка сюда вещи! Вообще не стоило бы тебе сюда лезть!
Егор намочил футболки жены и ребёнка горячей водой и попытался застирать их хозяйственным мылом.
— Ладно, и так сойдет!
До девяти утра Егор успел позавтракать, вывести собаку и собраться. Татьяна Антоновна ни в какую не хотела успокаиваться с уборкой, проверила всё: и холодильник, и шкафы, и полки. Повсюду, по её мнению, царил хаос, хотя лично Егор видел лишь творческий беспорядок. Татьяна Антоновна решила, что настало время перевоспитывать сноху, и пусть примером для неё послужит та чистота, которую Татьяна Антоновна наведёт здесь, пока Оли нет.
— Послезавтра у меня выходной, я к вам на целый день приеду, Егорушка! За час ведь ничего не сделаешь!
Уже мягко выпроваживая мать за дверь, сын произнёс:
— Ты, мама, прямо как те люди, которые в своём глазу бревна не замечают, а в чужом и соринку видят. У тебя у самой, можно подумать, образцовый порядок!
— У меня чисто! Я полы раз в неделю мою!
— А как приходишь к тебе и начинаешь доставать рюмки и бокалы, так всё приходится перемывать, потому что они в жутких пятнах и с отпечатками жира. И вообще вся твоя посуда, мама, в жиру, уж прости! Так что займись-ка лучше чистотой в собственном доме.
— Моющие средства вредны для здоровья, я пользуюсь только экологически безопасными...
— Ты как придёшь домой, открой холодильник и взгляни на полки как бы чужими глазами. Ты же не видишь, какой у тебя там бардак, кастрюли к стеклу прилипают, мы как-то у тебя были, вместе с Олей полезли за чем-то, и оба это увидели, но Оля ни слова не промолвила, хотя ты сама постоянно указываешь ей на её промахи.
— Неправда! Мой холодильник чист! — вспыхнула Татьяна Антоновна.
— А вот ты приди домой и открой его, угу. Всё, я пошёл. А, да, послезавтра приезжает Олина мама, поживёт со мной, чтобы быть поближе к Оле.
Они вышли из лифта, и Егор быстро зашагал вперёд.
— Но я же есть!
— Оля не хочет тебя обременять. Ты же работаешь, устаёшь. Даже с ребёнком ни разу ей не помогла, только советами сыплешь.
— Но сынок! Я же не хочу мешать! Твоя Оля меня недолюбливает!
— А тебе самой понравилось бы, если бы тебя только критиковали и поучали, тыкали в ошибки, а чтобы сказать доброе слово или просто помочь — ничего?
И он оставил мать в подъезде, потрясённую таким развитием событий.
А она ведь желала как лучше! Хотела, чтобы о её сыне заботились как положено! В конечном счёте, хотела поделиться своими умениями и опытом! А оказалась виноватой...
После работы она достала свои бокалы и стала внимательно разглядывать их на свету. Зрение её уже подводило, но очки она пока стеснялась носить. И вправду, пятен полно... А она ведь не замечала! Она перемыла всю прозрачную посуду до блеска. А в холодильнике у них и впрямь беспорядок, какие-то старые продукты лежат целую вечность, и пакеты даже пожелтели от времени. Это всё муж! Вечно у него эта еда, еда! Никак не наестся! Всё вымыла Татьяна Антоновна, присела на стул и приуныла. Как же неприятно, когда тебе указывают на твои собственные недочёты, которые ты сам не замечал. Решила она позвонить сватье.
— Алло, Света, здравствуйте. Это Татьяна, мама Егора, вашего зятя, ага...
— Знаю, знаю, вы у меня в записной книжке. Что случилось? — удивилась сватья. Такой личный разговор у них происходил впервые.
— Мне Егор сказал, что вы собираетесь приехать, так вот я хочу вас отговорить — не приезжайте. Зачем вам тратиться на дорогу, да и время терять, к чему вам сидеть тут в безделье целую неделю?
— Так Олечка же...
— А вот вы мне и расскажите, пожалуйста, о вашей Олечке, как о дочери, чтобы я могла о ней как следует позаботиться. Я ведь её знаю лишь с одной стороны, как свекровь. Никак у нас с ней не получается найти общий язык. Понимаете, я виновата... Есть за мной грех. Какая она у вас? Что любит? И что ей не по душе?
И узнала Татьяна Антоновна, что Олечку растили по тому же принципу, что и она своего сыночка. Оказывается, и девочек тоже балуют и лелеют, и желают им всего самого хорошего, а не готовят с пелёнок к тому дню, когда она станет супругой, готовой во всём угождать мужу. Не научилась Оля к двадцати трём годам ни готовить как следует, ни по-хозяйски управляться, а всё тянулась к науке, к знаниям. Баловали девочку и оберегали от бытовых хлопот, и даже если та хотела помочь на кухне, мать отговаривала её и говорила, что дело это нехитрое, успеет она ещё наготовиться и картошки в своей жизни начистить, а пока не замужем, пусть отдыхает и наслаждается жизнью. Правильный ли такой подход или нет — не нам судить. У каждого свои устои, и родители оберегают и жалеют своих детей как умеют.
В квартиру молодых Татьяна Антоновна больше без приглашения не наведывалась, а Егорушке сделала выговор, чтобы в доме был порядок, что он должен помогать жене, не принц он какой-нибудь заморский, и это раньше так было, что мужчина — это кормилец, а жена — хранительница очага за его спиной. Теперь все вынуждены быть добытчиками, и бытовые, а также родительские обязанности, следует делить поровну. Когда один видит, что другой тоже прилагает усилия, то никаких обид и взаимных претензий не возникает. Сама Татьяна Антоновна тоже стала по отношению к Оле снисходительнее. Девушка житейской мудрости ещё не набралась, понять можно... Опыт — это такая вещь, которая приходит с годами. Пару раз навестила она Олю в больнице, принесла необходимых вещей, и не лезла больше — решила налаживать дружеские отношения после выписки. И как только это произошло, сразу же позвонила, предложила свою помощь.
— Если ты не против, я приду, посижу с внуком, а ты делами займёшься или просто отдохнёшь...
— Ой, да мы тут уже намусорили за день, а вы беспорядка не любите... Понимаете, я не то что ленивая, просто не успеваю, у него капризы, а у меня сил вечно нет.
— Ничего, Олечка, ничего! Я помогу тебе и, поверь, больше ни одного упрёка не выскажу. Вот что нужно для тебя сделать, то и выполню.
— Честно сказать, мне бы от ребёнка хоть немного передохнуть...
— Вот и договорились!
Пока Татьяна Антоновна целый час развлекала младенца, а вместе с ним и собаку, Оля нежилась в ванной: открыла все свои заброшенные баночки, намазалась, взбила пену... И словно заново родилась, вышла отдохнувшая.
— А мы заснули! — прошептала Татьяна Антоновна. — Чай не хочешь? Я блинчиков из дома принесла и варенья яблочного — тебе такое можно.
— Не смогу отказаться, — улыбнулась Оля. Она не понимала, почему вдруг свекровь стала к ней такой приветливой.
— Я ведь, Оля, тоже юной была и многого не знала. Ты прости меня за резкость, я не хотела тебя задеть, — говорила Татьяна Антоновна и опускала глаза, глядя в чашку.
— Да всё нормально.
— Нет, нет, я тебя обижала, хотя сама далеко не безупречна. Устаёшь ты с малышом, с малышами все устают. Если ты не против, я буду гулять с ним по выходным, а ты свои дела переделаешь.
— Спасибо вам, — растрогалась Оля. — У меня вот еду готовить так вкусно, как у вас, не выходит. Научите?
— С огромным удовольствием! Поделюсь всеми известными мне хитростями! Сказать по правде — я ведь о дочке мечтала, или хотя бы о внучке, чтобы передать кулинарные секреты. И не поняла сразу, что сноха у меня уже есть, а это почти что родная дочь!
— Ой, да ладно вам!
— Правда, Оля, правда. Хочу, чтобы мы были подругами.
— Я не против.
Татьяна Антоновна сладко прищурилась, словно кот на солнышке.
— Ты кушай блинчики, кушай, тебе полезно, все же кормящая мать.
— Ой, непривычно мне, что уже вроде бы взрослая. Мать! Звучит-то как!
— А кто к этому может привыкнуть? Я до сих пор себя на двадцать лет чувствую!
— Правда?
— Честное слово! Такая же в душе девчонка, могу и пошалить порой... Знаешь, сколько мы, люди, живём на свете, столько времени и узнаем что-то новое, учимся чему-то, и надо уметь принимать друг друга и прощать за невольные промахи.