Часто я захаживаю на этот сайт, чтобы почитать свежие страшилки — те, что мурашки по коже гоняют и заставляют оглядываться в темноте. А тут, после одной такой истории про забытые вещи, которые возвращаются сами, решил: пора и мне выговориться. Это случилось со мной в прошлом году, летом 2024-го, когда я отдыхал у деда в его селе на краю леса. Село старое, как сама земля: покосившиеся избы, пыльные тропинки, где летом жара висит, как пар из чайника, а по ночам — тишина такая, что эхо от собственного шага пугает. Дед уже слабел, но дом его стоял крепко, с печкой, что топилась дровами, и садом, где яблоки падали с громким стуком. Я приехал на две недели — отдохнуть от городской суеты, помочь по хозяйству. Но вышло так, что отдых обернулся кошмаром. Пишу чистую правду, без прикрас: не очень-то страшно поначалу, но к концу... Бр-р. Если кто-то из знающих почитает — объясните, что это было. Мне скоро опять туда ехать, и от одной мысли колотит.
Всё закрутилось с мелкой беды, как водится в таких историях. Был один наш знакомый, Витька — парень лет двадцати, местный, с мопедом и вечной ухмылкой. В тот вечер он катался на велике с приятелем по окраине, мимо бывшего завода. Завод давно сгнил: забор проржавел, цеха обвалились, а территория заросла бурьяном и колючим кустарником — сплошной пустырь, где пацаны иногда роются в хламе, ища медяки или старые железки. Витька неловко повернул — и телефон вылетел из кармана прямо в эти кусты. "Точно там!" — орал он потом, размахивая руками. Мы с братом — я старший, ему семнадцать — вызвались помочь. Полчаса на четвереньках ползали: светим фонариками, шуршим листьями, матюкаемся от колючек. Ничего. Ни блика экрана, ни сигнала. Витька уехал злой, а мы — разбитые, но с шутками.
Наутро вся улица уже знала. В селе новости летят быстрее ветра: бабки у колодца шептались, пацаны на лавочках спорили. Все ринулись искать — но не из доброты, а по-местному, с азартом: "Кому-то повезёт!" Взрослые с вилами, дети с сачками — два дня кусты вычесывали, как шерсть у собаки. Я с братом тоже облазили всё вдоль и поперёк, даже в самую гущу полез, где паутина липнет к лицу. Пусто. К вечеру второго дня все угомонились: "Пропало — и ладно, бог с ним". Забыли, как дым от костра.
На третий день утро выдалось ленивым — солнце уже палило, воздух дрожал от жары, а нам с братом делать было нечего. Дед дремал в гамаке, мама с бабушкой хлопотали на кухне. "Пошли в школу поиграем в карты", — предложил я. Школа стояла на отшибе, километра полтора по тропинке через поле: старая, с облупившейся краской и пустыми классами, где летом пацаны собирались тусоваться. Взяли колоду — потрёпанную, с загнутыми углами — и потопали. Пришли, уселись на ступеньках крыльца, разложили партию в "дурака". Играли час, потели, спорили. Вдруг брат: "Слушай, одной нет". Пересчитали — крестовая дама пропала. Чёрная, строгая, с короной, что всегда выпадала мне на беду. "Да ну, обронили где-то", — отмахнулся я. Не горе: колода старая, купим новую в лавке. Собрались, пошли назад — солнце уже к зениту, жук жужжит над головой.
Метров двадцать до дома — и я вижу: на пыльной тропе лежит она. Крестовая дама, лицом вверх, как будто специально поджидает. Улыбнулся я: "Вот повезло!" Поднял, сунул в карман, ввалился в дом. Брат хмыкнул: "Магия какая-то".
Вечером вышли гулять с местными — стайка пацанов, лет шестнадцати-двадцати, бродяжничали по селу: от магазина к реке, от реки к старым сараям. Карты оставили дома — зачем таскать? Идём мимо того самого места, где утром нашли даму, — бац! Она опять там, в пыли, корону поблёскивает. Сердце ёкнуло, но я отшутился: "Призрак карты, ха!" Подобрал, сунул в карман — тот на молнии, застегнул на все зубцы. Пошли дальше: болтаем, курим втихаря, кидаем камни в лужи. Минут через сорок карман расстегнулся — сам не знаю зачем, жарко стало. Сунул руку — пусто. Карты нет. "Блин", — думаю, и ноги сами понесли назад, к тому месту. И что вы думаете? Лежит она там в третий раз, как ни в чём не бывало. Поднял, сжал в кулаке — уже не смешно. В голове мелькнуло: "Это не просто так". Но вслух сказал: "Ветер, наверное". А внутри — холодок, как от сквозняка в жару.
Темнело быстро — лето короткое в тех краях. Пора расходиться. У меня слабость старая: курю, хотя знаю, что бросить надо. Не люблю, чтоб мама видела, — пошёл прятать пачку в те самые кусты у завода, где Витькин телефон канул. Кусты густые, колючие, пахнут пылью и гнилью. Сунул пачку под корень старого дуба — и светанула фонариком: рядом что-то блестит. Сердце в пятки. Посветил ближе — телефон! Тот самый, чёрный, с потрёпанным чехлом. Вся улица два дня рылась, мы с братом — особенно, — а он на самом виду, как будто только что туда упал. Руки задрожали. Надо сказать, это был первый вечер полнолуния — луна висела огромная, белая, как глаз в небе, заливая всё серебром. Жутко стало: степь вокруг шептала, ветер в кустах — как дыхание. Но алчность взяла верх — "Найденное — моё!" Витьке соврал потом, что ничего не нашёл. Карту — ту крестовую даму — порвал на клочки и выкинул в бурьян: "Хватит с меня твоих фокусов".
И тут закрутилось по-настоящему. В ту ночь сон не шёл. Лежу в своей комнате — старой, с деревянными стенами, что скрипят от каждого вздоха, — и слышу: шаги. Тихие, шаркающие, по коридору. Шорох, как будто кто-то листья мнёт. Встал, выглянул — пусто, луна в окно льёт, тени пляшут. "От нервов", — подумал, лёг обратно. Заснул под утро, потный, как после бега.
Вторая ночь — то же самое, только хуже. Шаги ближе, шорох у самой двери. Просыпался трижды, сердце колотится, в горле ком. Утром рассказал брату — он побледнел: "Может, крысы?" Пошли к маме и бабушке — они в летней кухне чай пили, с вареньем из вишен. Вывалил всё: карты, телефон, ночи. Бабушка — женщина суровая, с седыми косами и глазами, что видели больше, чем говорят, — нахмурилась: "Это не к добру. Дама крестовая — вестник беды. Колоду всю сжигайте, и чтоб пепел в реку бросить. А телефон отдай хозяину, не трогай чужое". Мы, как идиоты, в обеденный зной на улице костёр развели. Сидим, колоду в огонь суём — пламя трещит, дым вьётся едкий. Соседи из окон глазели: "Чего это они?" — но мы молчали. Жарко было, пот лил ручьями, но внутри полегчало чуть-чуть.
Третья ночь — полнолуние в разгаре, луна слепит, как фары. Звуки притихли, но не ушли: лёгкий шёпот, как ветер в щелях. Заснул крепко, без снов. И вдруг — проснулся. Резко, как от толчка. Часы не глядел, но по ощущениям — где-то два ночи, мертвая пора. Туалет не тянет, жажда не мучает, просто — очнулся. Лежу, глаза привыкают к темноте. Смотрю в сторону двери — и кровь стынет. В проёме, в сельской темени, где мухи по стенам жужжат, — чёрный силуэт. Высокий, бесформенный, как тень от дерева без веток. Он не шёл — плыл. По воздуху, сантиметр за сантиметром, над полом. Ни звука, ни шороха. Я замер, дыхание перехватило. А потом... сам не знаю почему, но мат полился — самый грязный, из тех, что в армии научили. Словно инстинкт сработал: "Уйди, тварь!" Силуэт дрогнул. По мере того как плыл ближе — начал таять, как дым от сигареты. К краю кровати дошёл — и растворился. Пустота. Я так устал от всего, что глаза сами закрылись — отрубился, как мертвец.
Утро ударило, как пощёчина. Проснулся — и накатило: а если б не проснулся? Если б он дотянулся? Если б мат не вырвался? Вскочил, побежал к маме — она на крыльце кашу варила. Выболтал, дрожа, как осиновый лист. Она не засмеялась, не отмахнулась: обняла, чаем напоила. "Не ты один, сынок", — сказала тихо. И рассказала: лет десять назад, в той же комнате, проснулась от хватки за руку. Сильной, ледяной — пальцы как железо. Дед в это время в другой комнате храпел, бабушка в летней кухне спала. Никого. "Думала, сон, — шептала мама. — Но синяк на неделю остался. С тех пор по ночам дверь на засов". Её глаза — усталые, с морщинками — смотрели в никуда. "Что-то там есть, в доме. Старое. Не трогай — и оно не тронет".
До того я в чертовщину не верил: фото призраков — фейк, истории — байки у костра. А теперь... Теперь скоро опять ехать — дед зовёт, дело есть. Но страх этот — липкий, как паутина в кустах, — не отпускает. Знающие, подскажите: что это было? Призрак? Домовой? Или просто нервы? Чего ждать — шорохов, хваток или хуже? Я не пацан мелкий, но пробирает до костей. Может, соль у порога насыпать или икону повесить? Жду советов — и молюсь, чтоб эта ночь была последней.