Свет уличных фонарей мягко струился через шторы, окрашивая кухню в тёплые тона. Елена, сидя за столом, листала на планшете снимки уютного кафе с деревянной террасой, увитой плющом.
— Как тебе это место? — спросила она, поворачивая экран к Андрею. — Компактное, душевное. Только мы, мои родители, Света с мужем. Пятеро гостей. Без лишней суеты, как мы мечтали.
Её голос был лёгким, почти воздушным, полным уверенности в их общем плане. Квартира, их маленький островок спокойствия, словно отражала это настроение: аромат свежезаваренного чая смешивался с запахом её любимых духов, а вечерний свет мягко ложился на деревянный стол. Всё было гармонично, как страницы её заметок: «места для скромной свадьбы», «фотограф на час», «лёгкое платье с рукавами».
— Да, милая, звучит здорово, — Андрей, сидевший напротив, кивнул чуть резче, чем обычно, и отвёл взгляд. Он потёр шею — привычный жест, выдающий его тревогу. — Терраса — это красиво.
Елена не обратила внимания на его тон. Последние месяцы были насыщенными, и она списала его рассеянность на усталость. Её переполняла радость. Радость от того, что они с Андреем хотели одного: тихого, искреннего праздника для самых близких, без показной мишуры. Она была уверена, что их союз строится на взаимопонимании, на умении отсеивать ненужное и беречь главное. Это предчувствие простого, но значимого торжества заряжало её энергией.
Щелчок замка в прихожей прервал её мысли. Андрей вздрогнул, словно звук был выстрелом. Елена удивлённо вскинула брови, но он уже поднялся и поспешил к двери. Вернулся он через минуту, держа в руках тонкую папку. Его лицо выражало странную смесь вины и заискивания — такую же, как в тот раз, когда он случайно уронил её любимую вазу.
Он молча положил папку на стол перед ней, не раскрывая. Елена посмотрела на него, потом на папку, ожидая слов. Андрей лишь пожал плечами и отошёл к окну, притворяясь, что его увлекли огни соседних домов.
С лёгким недоумением она открыла папку. Внутри лежали несколько листов, исписанных аккуратным, почти каллиграфическим почерком. Это были списки. Имена, фамилии, целые столбцы. Тётя Вера из Тамбова. Двоюродная сестра Ирина с мужем и двумя детьми. Коллега отца Пётр Иванович. Семья Ковалёвых, старые друзья из Воронежа. Лист за листом. Десятки имён.
Елена медленно подняла глаза. Уют кухни испарился. Воздух стал тяжёлым, словно пропитанным чужой волей.
— Что это? — спросила она, стараясь говорить ровно. В её голосе уже не было той мягкости, что наполняла вечер. Она знала ответ, но хотела услышать его слова.
— Это… мама составила, — Андрей оторвался от окна, но остался на месте, будто боясь подойти. — Говорит, всех надо позвать. Чтобы никто не обиделся.
Его голос звучал приглушённо, как у человека, передающего чужое послание. Эта отстранённость разозлила Елену сильнее, чем если бы он начал спорить. Она положила руку на листы, словно хотела удержать их, не дать этому вторжению захватить их дом, их планы.
— Андрей, мы договаривались, — сказала она, чётко выговаривая каждое слово. — Роспись. Ужин для самых близких. Пятеро. Мы обсуждали это полгода. Выбрали кафе. У нас нет средств на банкет для всей твоей родни. И, главное, мы этого не хотим.
Он переступил с ноги на ногу, явно не зная, как ответить.
— Лен, ну… — начал он, пытаясь смягчить тон, как делал, когда просил о чём-то пустяковом. — Мама считает, это важно. Для семьи, для традиций. Один раз в жизни. Она хочет показать, что ценит меня. И тебя принимает.
Последние слова он произнёс тише, почти шёпотом, но они ударили Елену, как хлыст. Вот в чём дело. Не в традициях и не в обидах дальних родственников. Это был тест. Пропуск в их семью, цена которого — отказ от её желаний, от их общих решений. Она смотрела на списки, и каждое имя казалось ей не просто строчкой, а частью чужого войска, выстроенного против неё.
— Твоя мама оплатит этот праздник? — спросила Елена, сохраняя спокойствие. — Найдёт зал на сто человек за три недели? Возьмёт на себя организацию? Потому что я этого делать не буду. И наши деньги, отложенные на ремонт, я на это не потрачу.
Андрей нахмурился, словно она сказала что-то неуместное. Разговоры о деньгах всегда его раздражали, особенно когда он был в слабой позиции.
— При чём тут деньги? — бросил он. — Это про уважение! Ты не понимаешь, как для них это важно. Это их обычаи!
— Их обычаи, Андрей. Не наши, — отрезала она. — Мы с тобой решили иначе. Ты был согласен. Или ты всё время притворялся?
— Я не притворялся, — его голос стал жёстче, но в нём чувствовалась чужая интонация. Он шагнул ближе, свет от лампы упал на его лицо, где проступила злость. — Я думал, ты будешь мудрее. Поймёшь, что семья — это не только мы двое. Это уступки. Умение думать о других.
Елена ощутила, как за его словами стоит тень его матери, диктующая каждую фразу. Уступки. Какое удобное слово для тех, кто требует подчинения.
— Уступки — это когда обе стороны идут навстречу, — сказала она, её голос был холодным, как сталь. — А это, — она кивнула на папку, — не уступка. Это диктат. Мне навязывают условия, чтобы я стала частью вашей семьи. Но я не хочу жить по чужим правилам.
— Да хватит тебе про правила! — Андрей повысил голос, его спокойствие треснуло. — Это просто свадьба! Один день! Неужели так сложно порадовать мою мать, моих родных? Они хотят с тобой познакомиться, разделить наш праздник! А ты ведёшь себя, как будто тебе на всех наплевать!
— Наплевать? — Елена встала, её глаза сузились. — Это мне наплевать? Мы с тобой полгода строили планы, а ты в один момент их перечёркиваешь, потому что мама составила список? Ты хоть понимаешь, что выбираешь не меня, а её?
— Ты всё драматизируешь! — выкрикнул он, но в его голосе уже звучала тревога. Он чувствовал, что теряет контроль. — Это одна уступка! Ради счастья всех!
— Ради твоей мамы, — поправила Елена. — Не ради нас.
Тишина, наступившая после её слов, была оглушительной. Андрей смотрел на неё, его лицо исказилось от гнева и растерянности. Он видел в ней не свою мягкую, понимающую Елену, а женщину, которая посмела бросить вызов его семье. И ему самому.
— Значит, так, — проговорил он, его голос дрожал от злости. — Ты готова всё разрушить? Нашу любовь, наше будущее? Из-за какого-то списка? Ты понимаешь, как это мелочно? Моя мать старалась, хотела сделать праздник, а ты… Ты просто её отвергаешь!
Он говорил всё громче, обвиняя её в эгоизме, в неуважении, в том, что она рушит их семью, даже не став её частью. Он хотел зацепить её, заставить оправдываться, кричать в ответ, чтобы затянуть в спор, где он мог бы взять верх.
Но Елена его не слушала. Его слова превратились в далёкий шум, как шелест дождя за окном. Она смотрела на своё отражение в стеклянной дверце шкафа. Её лицо было спокойным, почти безмятежным. Внутри не было ни гнева, ни боли. Только ясность. Любовь, которая ещё недавно согревала её, исчезла, оставив пустоту. Чистую, холодную, освобождающую.
Она обошла стол, и Андрей замолчал, сбитый с толку её движением. Он ждал, что она сейчас подойдёт, обнимет, сдастся. Но Елена остановилась у стола, рядом с папкой. Она посмотрела на него, потом на свои руки. На безымянном пальце поблёскивало кольцо — тонкое, с маленьким сапфиром. Символ их обещаний, их будущего.
Она медленно покрутила кольцо, словно впервые его разглядывая. Затем аккуратно сняла его. На коже остался едва заметный след. Она не бросила кольцо, не швырнула его с драмой. Двумя пальцами она положила его на первый лист списка, прямо на имя «Дяди Гриши из Рязани». Кольцо выглядело чужеродно на фоне аккуратных строчек.
Затем она взяла листы. Один за другим, выравнивая края. На глазах у ошеломлённого Андрея она сложила их пополам, уложив кольцо внутрь, потом ещё раз. Получился плотный бумажный свёрток. Она протянула его Андрею. Он смотрел то на свёрток, то на её лицо, не понимая, что происходит.
— Отдай это своей маме, — сказала она, её голос был ровным, без тени дрожи. — Пусть добавит к своему списку.