Когда человек годами живет внутри одной системы смыслов, он неизменно начинает говорить на её языке, и язык этот способен превращать уязвимость в достоинство, страх в добродетель, ограничение в высшую мудрость; айкидо как раз и есть тот тип искусства, который воспитывает в себе не только технику, но и наратив, где уход от прямой конфронтации преподносится как высшая нравственная позиция, как акт контроля и как доказательство превосходства духа над грубой силой, и в этой модели скрывается простая человеческая правда, которую мастера редко произносят прямо: многие из них осознают, чаще на уровне интуиции, а не декларации, что их методология не готовит к реальному насилию, что годами отработанные формы и круговые переводы работают в додзё потому, что партнёр ему позволяет, и что в условиях уличной непредсказуемости, где нет правил, где есть боль, страх и желание причинить вред, их техника как система демонстрации оказывается по сути беспомощной, и чтобы сохранить лицо и статус они выстраивают идеологию ухода, которая звучит красиво, но по сути служит им прикрытием и психологической опорой для самообмана.
Эта мысль не является попыткой унизить традицию или умалить достоинства практики, речь о другом: любая система, и айкидо в том числе, имеет контекст применения, и если этот контекст вынужден быть контролируемой тренировкой, то переносить выводы о её всеобщей эффективности на улицу значит либо глубоко ошибаться, либо сознательно вводить себя и других в заблуждение; мастера, которые провели десятилетия, воспитывая в себе привычку к аккуратным спаррингам, к партнерской игре и к демонстрациям контроля, очень хорошо знают, как выглядит другая сторона, они видели бойцов, которые не нуждаются в философских оправданиях, они видели, как прямота удара ломает всю причудливую конструкцию мягкости и перенаправления, и это знание рождает в них два чувства одновременно, уважение и страх, которые затем находят общественное выражение в рассказах о том, что мастер не сражается с улицей, потому что он великодушен, потому что он пощадил противника, потому что он достиг уровня, когда ему не нужны доказательства.
Почему именно такое представление так удобно и почему так часто его слышишь от практиков, которые избегают реального контакта, объяснить несложно: людям неприятно признавать свои слабости, а тем более мастерам, чей образ строится на идее совершенства движения и внутренней гармонии, и признание того, что многочасовые тренировки не готовят тебя к несимметричному, грязному, хаотичному уличному конфликту, автоматически подрывает авторитет, разрушает маркетинговый продукт и лишает эмоциональной подпитки тех, кто приходит в школу в поисках ощутимого преимущества; поэтому удобнее развернуть риторику иначе, сделать из ухода не бегство, а благородный акт, из отсутствия агрессии не неспособность дать отпор, а нравственное превосходство, и таким образом мастер сохраняет облик героя, публика получает красивую легенду, а реальность, которая осталась за дверями додзё, уходит в разряд личного, скрываемого опыта.
Если подойти к этому аналитически, то там, где айкидо практикуется преимущественно как искусство форм, как набор ката и демонстрационных бросков, там неизбежно вырастает разрыв между сценой и жизнью, и этот разрыв воспитывает у практиков определенную психологическую стратегию выживания, которая работает не через удар, а через интерпретацию; человек привыкает видеть в своей неспособности к жесткому противодействию не проблему, а достоинство, и это удобно, потому что говорящий получает одобрение публики, подтверждение статуса и философскую оправдательную конструкцию, в которой отказ от драки становится не проявлением страха, а демонстрацией силы духа, и так формируется культурное поведение, где реальные проверки на улицах и в спонтанных конфликтах минимизируются, потому что их результат непредсказуем и потому что результат легко разрушит миф.
Нужно понимать, что бегство от жесткой проверки имеет не только социокультурные причины, но и глубоко телесные, и тут важна честность: тело запоминает удары, оно меняется, когда долго практикуешь мягкую технику с условием безопасности, и эти изменения не всегда полезны для жизненной жесткости; мастер айкидо может быть прекрасен в балансе, гибкости и чувствительности, он может с легкостью отвлекать внимание публики и демонстрировать невероятные броски на согласившемся партнере, но его тело зачастую не подготовлено к серии ударов в голову, к давлению, к борьбе за жёсткую дистанцию, и каждый спонтанный контакт с человеком, который действует не как тренер, а как агрессор, обнаруживает, что рефлексы другого типа нет, что мышцы не прошли травму закалки, что дыхание не готово, что нервная система не тренирована так, как у тех, кто систематически занимается контактными видами, и это физиологическое неумение становится вторым слоем понимания у многих мастеров: они знают, что их техника уязвима, и поэтому они выбирают избегание.
Есть и третий пласт который делает уход не только удобной, но и практически мотивированной стратегией, это юридическая и социальная сторона вопроса, потому что в современных обществах, и особенно в условиях высоких рисков правовой ответственности, борьба на улице обладает серьезными последствиями, и мастер, который публично демонстрирует способность к немедленному насилию или который регулярно ввязывается в уличные драки, рискует не только здоровьем, но и свободой, социальным статусом и возможностью вести школу, а потому мягкая риторика о жалости к слабым и о нравственном выборе избегания выполняет и роль защиты, она позволяет мастеру оставаться у руля своей школы, не втягиваться в криминальные истории и не прерывать поток учеников, которые приходят учиться, а не смотреть, как учитель на практике отрывает головы. То есть формирование мифа спасает от последствий на более высоком уровне, и это тоже часть объяснения почему многие мастера предпочитают говорить о великодушии, а не о страхе.
Но сказать одно дело, а доказать это на практике другое, и здесь важны наблюдения из реального мира, потому что слова о великодушии легко ставятся на поток, а вот поведение всегда выдает правду; если посмотреть на реальные взаимодействия, видно, что когда дело доходит до непредсказуемой агрессии, мастера, воспитанные в культуре избегания, действительно стремятся минимизировать контакт, уйти, затушить конфликт словами и жестами, искать свидетелей и выходы, и это не всегда признак покорности, часто это расчет, и расчет этот исходит не из презрения к насилию, а из понимания его разрушительной силы; тем не менее вокруг таких поступков постоянно вертится рассказ, что мастер пощадил агрессора потому, что он великодушен, потому, что он милосерден, и этот рассказ живет себе своей жизнью пока не отобьется реальной проверкой, на которую редко решаются те, кто умеет красиво объяснить свою моральную позицию.
Важный нюанс состоит в том, что само айкидо как культурный феномен содержит инструменты, которые позволяют мастеру сохранять лицо даже в случае собственной уязвимости, потому что философия делает упор на этику, на ненасилие и на духовные практики, и эти слова многим кажутся благородными именно потому, что они противостоят грубости, но в противовес этому надо сказать, что именно эти слова легко могут служить прикрытием для неспособности или для нежелания проверять себя в условиях жесткости, и в исторической ретроспективе легко найти примеры когда мастера хвалили за то, что они не пролили крови в ситуации, где их противник был очевидно слабее, однако не задавались вопросом что произошло бы, если бы противник оказался другим, более решительным и безжалостным; таким образом общественное признание великодушия часто не является доказательством умения контролировать ситуацию, это скорее признак того, что ситуация имела искусственный характер и что мастер, по сути, избежал реального риска.
Следующий логический шаг это рассмотреть мотивацию учеников и публики, ведь без их внимания миф не существует; люди приходят в школы айкидо не только за техникой, они приходят за идеей, за возможностью продемонстрировать перед друзьями, за духовной подпиткой, и им приятно верить в образ учителя, который великодушно не давит слабых, и поэтому теоретическая апология ухода находит широкую поддержку; ученики не отличаются критическим скептицизмом, потому что им удобнее верить, они получают от практики массу полезных вещей для здоровья и характера, и нет мотивации ломать иллюзию, и это делает нарратив еще более устойчивым: мастер избегает драки, рассказывает о своём высоком идеале, ученики аплодируют и подписываются на курсы, а критическая проверка остается за кадром.
Однако есть и честные мастера которые признают проблему, и их позиция заслуживает уважения, потому что некоторые из них, столкнувшись с реальностью, меняют подход, они включают в практику клинически жесткое спаррингование, вводят работу под давлением, добавляют элементы борьбы и ударных навыков, чтобы закрыть лакуны, которые естественно образуются в тренировочной мягкости; эти мастера на самом деле подтверждают тезис о том, что айкидо как система в традиционном исполнении не рассчитана на уличный хаос, потому что они вынуждены видоизменять программу, чтобы практикант мог выжить в реальных условиях, а это значит, что признание ограничений существует и оно ведет к адаптации, но адаптация часто идет в ущерб эстетике и философии, и потому не всегда принимается широкими массами.
Есть и другие механизмы которые подкрепляют стратегию избегания, и один из них это страх перед неправильным применением силы и правовыми последствиями, потому что публичный конфликт с применением насилия рушит карьеры, школы и бренды, и мастера, которые ценят свою работу и учеников, сознательно выбирают стратегию ухода и деэскалации, и затем объясняют это как акт нравственного превосходства; в этой логике страх перед прямой проверкой не отменяется, он просто получает культурное покрывало, и общество, которое предпочитает красивые истории, принимает это покрывало как истину.
Психологически это работает просто: признание собственной уязвимости болезненно, оно подрывает самоуважение, поэтому разум находит каляки которые превращают страх в добродетель; айкидо как система предоставляет богатый языковой инструментарий для такой трансформации, и потому нарратив о великодушии выглядит естественно и правдоподобно, хотя за ним часто стоит банальная экономия риска, а не героическая жертва.
Для читателя, который хочет резюмировать этот длинный и, возможно, неудобный разбор, стоит вынести несколько практических посылов которые не унижают практику и одновременно сохраняют трезвость взгляда: первое, признание того, что техника и контекст её применения это разные вещи, и что уважать айкидо как культурную практику не значит игнорировать её ограничения в уличной реальности; второе, если вы занимаетесь айкидо и хотите быть готовым действовать в реальной опасности, честно спросите себя делаете ли вы то что нужно для этого, включаете ли вы в тренировки жесткий контакт, стрессовые сценарии и практики выживания, или вы довольствуетесь формой и нарративом; третье, учителям полезно быть прозрачными и не продавать миф о всесокрушающей эффективности, потому что честность помогает людям принимать адекватные решения о своей безопасности и инвестировать время туда где оно действительно работает.
И напоследок, человеческое: страх избегание и превознесение ухода в достоинство это не уникальная беда айкидо, это универсальный механизм который встречается в любой сфере где существует противоречие между имиджем и реальностью, между желанием быть правым и фактом уязвимости, и потому коллегиальность, профессиональная честность и готовность признавать свои ограничения ценны вдвойне, потому что только так можно сделать практику полезной в жизни, а не оставлять её элегантной легендой, которая гордо несет знамя гармонии и при первой же проверке исчезает под тяжестью реальности.
Присоединяйся к нам в ВК: https://vk.com/firstmalepub
Там вас ждёт сообщество, которое объединяет самых разных людей, заинтересованных в повышении качества жизни за счёт увеличения возможностей организма. Мы пишем про атлетизм, калистенику, воркаут, питание, диетологию, здоровье, отношения, стиль, уход за собой, карнивор, кето, похудение, набор мышечной массы, биохакинг и так далее!?
