Было это в один из тех серых, туманных вечеров лондонской осени, когда улицы окутаны плотной сыростью, и даже газовые фонари, казалось, дрожат от холода.
Я сидел у камина в нашей уютной квартире на Бейкер-стрит, перелистывая медицинский журнал, когда мой друг, Шерлок Холмс, внезапно оторвался от своего эксперимента с пробирками и задал мне престранный вопрос:
— Ватсон, что вы знаете о домовых?
— О домовых? — переспросил я. — Вы имеете в виду духов, которые, по поверьям, живут в домах и якобы охраняют их?
— Именно. Сегодня утром ко мне обратился некий весьма встревоженный господин, мистер Артур Блэйк, владелец старинного поместья в графстве Суррей. Он утверждает, что в его доме завёлся именно домовой.
Я невольно усмехнулся.
— Холмс, неужели вы всерьёз собираетесь расследовать дело о привидении?
— Дорогой Ватсон, — холодно ответил мой друг, — я не расследую похождения привидений, а лишь странности в поведении людей. И если они прикрыты маской суеверий — тем интереснее. Собирайтесь. Поезд отправляется через час.
К вечеру мы прибыли в поместье Эшвуд-Холл: мрачное, но величественное здание, затерянное среди туманных лесов.
Нас встретил мистер Блэйк — высокий бледный человек с тревожным взглядом.
— Сначала были лишь жутковатые звуки, — говорил он, ведя нас по длинному сумрачному коридору. — Скрипы, шорохи по ночам, предметы, исчезающие с полок. Я не обращал внимания. Но пару недель назад я нашёл свою собаку, мёртвой в подвале. Видимо, она выследила его и даже попыталась укусить – за что и поплатилась. Слуги неоднократно видели его, кое-кто, самые отчаянные, хотели даже схватить, но он всегда бесследно исчезал. А вчера ночью я и сам, наконец-то, увидел его. Маленькое лохматое существо с отрешенным сумасшедшим взглядом, прячется в темных углах, шепчет что-то угрожающее и тычет в меня крючковатым пальцем, – он осёкся, исподлобья глядя на Холмса. — Не подумайте, что я сошел с ума. Некоторые из моих слуг уже уволились. Остальные на грани. Я не знаю, что делать.
— Незамедлительно покажите мне подвал, – попросил его Холмс.
Подвал оказался низким, сырым помещением, где пахло плесенью и старыми дровами. Холмс внимательно осмотрел пол, стены, углы. Несколько раз он прислушивался, прикладывая ухо к стене.
— Вы слышите это, Ватсон? Едва уловимый скрежет и шепот. Кто-то или что-то перемещается за стенами или по вентиляции.
И тут нам на головы откуда-то сверху упало что-то темное. Мы в ужасе отскочили в стороны.
Холмс тростью подцепил с пола черный лохматый клочок.
– А вот и шерсть.
— Крысы? — предположил я.
— Шерсть не крысиная. Но крысы и не шепчут.
На следующее утро Холмс исчез, а таинственные и зловещие звуки в стенах только усилились.
Он вернулся лишь под вечер, весь в пыли, с линялым мешком за плечами.
— Я провёл день, исследуя вентиляционные шахты и чердак. И вот, что я нашёл, — сказал он, вытряхивая содержимое мешка: изношенную детскую туфельку, серебряную ложку, носовой платок с вышивкой.
— Всё это пропавшие вещи! — воскликнул Блэйк.
— Именно, — кивнул Холмс. — А теперь настало время поймать нашего загадочного воришку.
Ночью мы спрятались в подвале. Время тянулось мучительно долго. Вдруг — слабый шорох. Затем тихий детский смешок. В свете фонаря мы увидели: из щели в стене показалась маленькая фигурка: лохматая, человекоподобная, но с непропорционально большой головой и тонкими ручками. Она нас заметила, взвизгнула и попыталась скрыться, но Холмс оказался быстрее.
— Позвольте представить, — сказал он, держа существо за воротник. — Мальчик. На вид лет десяти: грязный, худой, в лохмотьях. Судя по всему, сирота, который много месяцев скрывался в лабиринтах и подвалах большого дома.
— Но как он сюда попал?! — воскликнул Блэйк.
— Вероятно, забрался однажды в поисках еды и, найдя ее, остался. Он умен, изворотлив и, похоже, весьма артистичен. Все эти «шепоты» и «бешеные глаза» для него забава или просто игра в призрака в старом доме. А собака, вероятно, умерла от старости.
— Холмс, вы раскрыли дело, которое многие бы сочли сверхъестественным, – покачал головой я.
— Дорогой Ватсон, — усмехнулся Холмс, — большинство «призраков» — это просто люди, которых мы не понимаем. Или не замечаем. А теперь, думаю, мы можем вернуться на Бейкер-стрит. Мне уже не терпится попробовать новый табак из Марокко.
Так завершилось дело «о домовом», которое, по словам Холмса, оказалось одним из самых земных в его практике.
Именно так мы думали вначале…
Прошло две недели с момента нашего возвращения из Эшвуд-Холла. Холмс быстро переключился на новые дела — загадку исчезающей вдовы из Кентербери и подозрительный случай с ядовитым письмом в Сент-Джонсе. Он был уверен, что странности в старом поместье были делом рук несчастного, одичавшего мальчика. Суеверия, говорил он, это последняя защита разума от того, чего он не желает понимать.
Но я, признаюсь, не мог так легко забыть тот случай. В том мальчике было нечто неестественное. Его глаза: глубокие, тёмные, как колодцы без дна, с той поры преследовали меня по ночам.
А в то утро, когда мы передали его в местные органы опеки, он с прискорбием и даже какой-то жалостью посмотрел на Холмса и сказал:
— Вы ошиблись, сэр. Я был там не один. И этот «кто-то»… теперь он знает, как найти вас.
Тогда Холмс лишь недовольно фыркнул, но я видел, как он на мгновение изменился в лице и замер.
Всё началось с мелочей: книги на полках в нашей квартире начали необъяснимым образом менять своё положение. Холмс винил миссис Хадсон, но она клялась, что не прикасалась к ним. Затем, когда лондонская улица затихала, словно затаив дыхание, стали слышаться зловещие шорохи по ночам. Я просыпался от скрипа половиц за дверью, но, выходя в коридор, никого там не находил.
Однажды утром Холмс сказал, нахмурившись:
— Ватсон, ночью кто-то стоял у моей постели. Потом он склонился к моему лицу – я даже чувствовал его дыхание. Открыл глаза, но лишь успел заметить скользнувшую по стене тень.
Я молчал. Мне не хотелось признавать, но я тоже чувствовал и видел нечто подобное.
Поздней ноябрьской ночью, когда туман заволок улицы, как саван, мы сидели у камина. Холмс был погружён в размышления, его скрипка молчала, как и он сам. Вдруг газовая лампа на стене замигала и погасла. Комната погрузилась в полумрак.
— Миссис Хадсон! — крикнул я.
— Не стоит, Ватсон, — сказал Холмс, не поднимая глаз. — Это не газ пропал. Это Он появился.
— Кто?
Холмс поднялся и подошёл к книжному стеллажу.
— Я, действительно, ошибся. Тогда, в Суррее. Мальчик был не причиной, а следствием. Он был носителем. Сосудом. И Ватсон, мы привезли Это с собой.
В этот момент из-за камина донёсся тихий, скрежещущий смех. Не детский. Не человеческий.
Я вскочил.
— Что это, чёрт возьми?!
И тут из щели между стеной и фикусом у камина начало что-то появляться. Тень. Фигура, не имеющая формы, но плотная и вязкая, как смола. Она тянулась, скользила, словно дым, но, казалось, с объемом и весом.
— Это Он. И Он пришёл к себе домой, — в ужасе прошептал Холмс. — Домовой не тот, кто живёт в доме. Домовой — это тот, кто делает ваш дом своим.
Я схватил кочергу, но Холмс остановил меня.
— Бесполезно. Это не из плоти. Это из чего-то древнего. Тот несчастный мальчишка где-то подцепил Его на задворках города или в мусорных кучах, как некую средневековую заразу. Он питается страхом, присутствием, вниманием. Чем больше мы о нём думаем — тем сильнее он становится.
— Но, что нам делать?
— Уйти. Сейчас же. Оставить дом. Перестать думать. Перестать верить.
Но было поздно.
Камин вспыхнул огнём сам по себе. И вдруг на стенах начали проступать некие чёрные узоры или руны, словно копоть и зола складывалась в старинные зловещие письмена.
Холмс схватил меня за руку:
— Ватсон, если он привяжется, уже не отпустит.
И тогда я услышал голос: не в ушах, а где-то в глубине сознания:
«Зачем вы нашли меня – привели сюда? Теперь это мой дом – вам здесь не место».
На следующее утро миссис Хадсон нашла нас в гостиной: я в кресле, бледный, с опухшими от бессонницы глазами, Холмс стоял у окна, неотрывно глядя в пустоту, тихо перешептываясь с кем-то, кого не было видно. Он словно бы пытался объясниться, наладить контакт с той неведомой сущностью, что преследовала нас.
С тех пор прошло какое-то время. Мы даже сменили жильё, но это не помогло – призрак оставался с нами. И Холмс – он больше не был прежним. Он стал молчалив, часто просыпался в холодном поту, а иногда просто сидел и молча шевелил губами, будто бы продолжая диалог с чем-то потусторонним.
— Он опять здесь. Он теперь всегда будет рядом. Мы, не ведая того, открыли ему дверь.
И когда я однажды вернулся домой и нашёл скрипку Холмса одиноко оставленной на столе, а сам он исчез без следа, я понял, что дверь, которую мы открыли в Эшвуд-Холле, кажется, закрылась. Но не за призраком, а за моим верным другом – ему все же удалось увести Это за собой.
И вот еще, если когда-нибудь вы услышите, как ночью в вашей квартире скрипит пол, как исчезают мелочи или книги сами падают с полок — не списывайте все на «шутки домового». Он уже здесь – и это не шутки.
***
Прошло почти полгода, как Шерлок Холмс исчез.
С тех пор я жил один на старом месте. Квартира на Бейкер-стрит еще хранила запах знакомого табака и тишину. Скрипка, покрытая пылью, лежала в углу, как надгробие прежней жизни. Я порой слышал шорохи: едва уловимые, как дыхание под полом. Но старался не реагировать на них. Со временем и они стихли. Домовой исчез. Или, как сказал тогда Холмс, перестал быть услышанным.
Я начал сомневаться в собственных воспоминаниях. Всё казалось сном: мальчик с сумасшедшими глазами, тень у камина, голос в голове. Быть может, мы оба тогда тоже сошли с ума. Может, Холмс и сейчас где-то в лечебнице, под чужим именем, говорит с пустотой.
Но однажды, в пасмурный мартовский день, в дверь постучали. Ровно три удара. Как когда-то. Как всегда.
Я открыл — и увидел его. Холмс стоял на пороге в поношенном пальто, с дорожной пылью на ботинках и тенью в глазах. Он похудел, осунулся, но глаза его были ясны, как весенний лёд.
— Мой дорогой Ватсон, — произнёс он. — Я, кажется, задолжал вам небольшое объяснение.
Мы сидели у камина. Он не загорался сам и не затухал. Газовая лампа не мигала. Всё было по-старому — всё было прежним.
— Где вы были? — спросил я.
Холмс молчал, подбирая слова.
— В монастыре. В верховьях Тибета.
— В Тибете?!
— Да. Я вспомнил слова одного старого ламы, которого как-то встретил во время дела о ритуальном убийстве в Калькутте. Он говорил: «Некоторые духи не живут в нашем мире, но питаются вниманием его. Их нельзя убить — но можно разучиться их видеть».
— И вы вашим невниманием к нему решили… изгнать домового?
— Нет, Ватсон. Я решил изгнать само внимание. Изгнать себя и ту связь. Я ушёл. Исчез. И постепенно он исчез тоже.
Я не знал, что сказать. Он продолжал:
— Это было нечто древнее. Не «зло» в привычном смысле, но некий паразит. Он цепляется к разуму, к логике, к нашему страху. Мы пытались его объяснить, понять — и тем самым притянули еще больше. Он был идеей, что постепенно делалась плотью. Мы оба стали его носителями.
— Надеюсь, теперь он ушёл? – вздрогнул я.
Холмс поднял глаза на потолок, как будто вслушивался в дыхание дома.
— Думаю, да. По крайней мере, пока. Он живёт в самых темных расселинах разума. И если они зарастают — он уходит. Но если снова появится страх, суеверие, интерес – он вернётся. И уже не как прежде. И не обязательно ко мне или к вам. Но он все равно найдёт себе кого-нибудь.
Тут он замолчал, и в комнате зависла гнетущая тишина. Мы оба прислушивались: к дому, к себе, к тени, которая, возможно, всё ещё стояла где-то за спиной.
— Ну, что ж, — сказал я, поднимаясь. — Вы голодны?
— Ужасно, Ватсон. Если в этом доме ещё остались яйца и хлеб — я бы не отказался от омлета.
— Теперь даже домовые не смогут помешать нам перекусить, — усмехнулся я.
И мы пошли на кухню. Впервые за многие месяцы наша квартира на Бейкер-стрит казалась мне… свободной от нечисти. Светлой. Почти счастливой.
Но поздно ночью, когда Холмс уснул в кресле, я вновь заметил ужасающее нечто. На стене, в том самом месте, где и раньше, начала проявляться еле заметная черная тень. Она не двигалась. Не дышала. Просто была.
– А не пошла бы ты к дьяволу! – выругался я и сделал то, чему учил Холмс.
Я просто не стал смотреть на неё и с головой погрузился в описание новых похождений Шерлока Холмса.