— Мама считает, что время пришло. Пора заводить ребёнка.
Слова прозвучали глухо, словно камни, брошенные в стоячую воду. Ужин остывал на столе, превращаясь в холодную, неприглядную массу. Андрей не смотрел на жену. Его взгляд блуждал по потёртому узору скатерти, будто там можно было найти ответ, как смягчить этот разговор. Он мерил шагами комнату, теребя край рукава, подбирая слова, которые всё равно обожгли бы, как бы осторожно он их ни произносил. И вот он выпалил их — неуклюже, почти случайно.
Елена не пошевелилась. Она сидела за столом, её осанка была строгой, как у статуи, а взгляд устремлён в тёмное окно, где отражалась их тускло освещённая кухня. Она медленно поставила бокал с вином на стол. Стекло звякнуло, отдавшись эхом в тишине. Только тогда она повернулась к нему. Её лицо оставалось спокойным, почти безмятежным, но в карих глазах загорелся холодный, острый блеск.
— Твоя мама считает? — переспросила она, её голос был ровным, но в нём сквозила угроза, тонкая, как лезвие. — Замечательно. А я считаю, что твоей маме стоит заняться своей младшей дочерью.
— А она тут при чём? — Андрей резко остановился, его брови сдвинулись.
— Какое мне дело до того, что решила твоя мать? — Елена чуть прищурилась. — Она к нашей семье никакого отношения не имеет. Пусть лучше следит за своей дочкой, а то та скоро осчастливит её внуками, и ей самой придётся их воспитывать.
Андрей замер, будто его ударили. Он ждал чего угодно — возмущения, спора, но не этого холодного, точечного удара в самое уязвимое место. Он шагнул к ней, его лицо побагровело.
— Не смей говорить о Насте, — голос его был низким, сдавленным.
— А я и не говорю, — ответила она, не повышая тона, но её слова были пропитаны ледяным презрением. — Её и без меня хватает кому обсуждать. Слышала, твоя Настенька уже прославилась на весь посёлок. Или ты не в курсе?
Его пальцы сжались в кулаки, ногти впились в кожу. Каждое её слово было как яд, медленно растекающийся по венам. Она не просто отвечала на его слова — она разрывала его мир на части, с холодной, расчётливой точностью. Он чувствовал себя уязвлённым, раздавленным в собственном доме. Это был не просто спор. Это была война.
— Следи за языком, Лена, — процедил он, едва сдерживая гнев.
Она чуть улыбнулась — тонко, едва заметно, но с таким превосходством, что его кровь вскипела. Елена поднялась, её движения были плавными, как у хищницы. Она подошла к нему так близко, что он видел каждую искру в её глазах, каждую жёсткую линию её губ.
— Я слежу, Андрей. В отличие от твоей сестры, которая, похоже, вообще ни за чем не следит, — её голос был тихим, но резал, как скальпель. — Передай своей маме, слово в слово, если запомнишь. Как только она разберётся со своей дочкой и убедится, что та не притащит ей сюрприз от очередного приятеля, я, возможно, подумаю о ребёнке. А пока пусть ждёт внуков от Насти. Судя по её похождениям, ждать недолго.
Он задохнулся от ярости. Это было слишком — слишком жестоко, слишком низко. Она не просто оскорбляла его семью, она топтала её с наслаждением, с холодной, выверенной ненавистью. Её слова были не вспышкой гнева, а тщательно спланированным ударом, рассчитанным на уничтожение. Она знала, как ранить. И била без промаха.
— Ты… — он выдохнул, но слова застряли в горле, бессильные перед её натиском.
Елена смотрела на него, не отводя глаз. В её взгляде не было ни страха, ни сожаления — только холодная уверенность и презрение к нему, к его матери, к его сестре. Этот вечер стал не просто ссорой. Это был рубеж, за которым их брак уже не мог остаться прежним. И они оба это чувствовали.
Андрей наконец нашёл в себе силы заговорить. Его голос был хриплым, сдавленным, словно вырвался из глубины души.
— Значит, моя семья для тебя — мусор? — сказал он, его лицо потемнело, желваки напряглись. — Грязные, недостойные? А ты кто такая? Святая? Безупречная? Принцесса, снизошедшая до нашей грязи?
Он шагнул к ней, и Елена чуть отступила, но в её глазах не мелькнуло и тени страха. Она смотрела на него с холодным любопытством, как учёный на подопытного. Её спокойствие бесило его ещё сильнее.
— Ты думаешь, я не вижу, как ты их презираешь? — продолжал он, его голос дрожал от ярости. — Маму, Настю, всех нас. С этим твоим высокомерным взглядом. Да, они простые! Мама не читает твои умные книги, Настя не ходит на твои модные лекции, где люди обсуждают, как правильно сортировать мусор! Они живут, Лена. Живут по-настоящему. А ты? Ты не живёшь, ты планируешь. Всё у тебя должно быть идеально — работа, дом, муж. А мы — мы для тебя помеха. Слишком шумные, слишком обычные, слишком живые!
Его слова хлестали, как плети, но Елена даже не дрогнула. Она выслушала его до конца, сохраняя непроницаемое спокойствие. Она дала ему выговориться, позволила выплеснуть всё, что накопилось, загоняя его в угол собственными словами.
— Я всё правильно поняла? — спросила она, когда он замолчал, тяжело дыша. — Моя вина в том, что я не хочу быть частью вашей «простой» жизни? Где нормально, что восемнадцатилетняя девчонка пропадает ночами, а её мать только вздыхает: «Молодость, перебесится»? Где гостеприимство — это налить пива и сплетничать о соседях? Ты этого от меня ждёшь? Чтобы я стала такой же?
— Я жду, чтобы ты уважала мою семью! — рявкнул он, сжимая кулаки.
— Уважение заслуживают, — отрезала она, её голос стал твёрдым, как гранит. — А твоя семья ничего для этого не сделала. Твоя мать годами учит меня, как готовить суп и стирать твои носки, будто я не управляю проектами в международной компании, а приживалка, которой она сделала одолжение. А твоя сестра… О, про неё можно писать романы.
Она сделала паузу, наблюдая, как его лицо искажается от гнева.
— Не смей, — выдавил он.
— Помнишь, как Настя в прошлом году просила у тебя денег на «курсы»? — продолжила она, не обращая внимания. — А знаешь, куда она их потратила? На поездку с неким капитаном Орловым. У него, между прочим, жена и ребёнок. Они провели выходные в пансионате под городом. Весь посёлок гудит, жена Орлова уже устраивала твоей маме сцены. Но твоя святая мать тебе об этом не сказала. Зачем волновать сына? Проще давить на меня, чтобы я рожала внуков. Чтобы её позор прикрыть.
Это был удар ниже пояса. Андрей пошатнулся, его взгляд стал растерянным. Он не знал, правда это или нет, но её уверенность, её знание деталей, которые невозможно выдумать, подкосили его. Она знала больше, чем он. Она стояла в их общей кухне и держала в руках оружие, которое его собственная семья от него скрыла. Это было унижение, от которого не было защиты.
Воздух в комнате стал густым, почти осязаемым. Андрей смотрел на неё, но видел не жену, а чужого человека, который с хирургической точностью вскрывал самые больные точки его мира. Он хотел крикнуть, что она лжёт, что это клевета, но слова застряли в горле. Её спокойствие, её уверенность парализовали его.
И в этот момент тишину разорвал резкий звонок телефона. Мелодия, простая и раздражающая, ворвалась в их спор, как незваный гость. На экране, лежащем на столе, высветилось: «Мама».
Андрей почувствовал, как холод пробежал по спине. Это было слишком — слишком жестокая насмешка судьбы. Он бросил на Елену взгляд, полный немой мольбы: «Не сейчас». Она поняла. И её губы искривила тонкая, почти хищная улыбка. Она ждала продолжения.
Он с трудом взял телефон, пальцы дрожали. Провёл по экрану, принимая вызов.
— Да, мама, — сказал он, стараясь говорить ровно, и отвернулся, словно это могло отгородить его от Елены.
— Андрюша, что у вас там? — голос матери был встревоженным, но привычно тёплым. — Ты какой-то не такой. Не поссорились с Леночкой из-за нашего разговора? Я же для вас стараюсь…
Андрей закрыл глаза, чувствуя, как взгляд Елены прожигает его спину. Она сделала шаг ближе, её шаги были бесшумными, но он ощущал её присутствие, как электрический разряд.
— Андрей, милый, — заговорила она громко, с театральной чёткостью, чтобы каждое слово долетело до трубки. — Ты не сказал маме, что мы обсуждаем важный вопрос? О репутации её младшей дочери. Или это уже не семейное дело, а общественное достояние?
Он дёрнулся, пытаясь закрыть телефон рукой, но было поздно. Елена смотрела на него с торжествующей усмешкой, её глаза горели.
— Леночка, это ты? — растерянно донеслось из трубки. — Что там у вас?
— Я, я, Галина Петровна! — Елена почти пела, её голос звенел от ядовитого восторга. — Хочу поблагодарить вас за заботу о нашей семье! Но, может, вам стоит заняться более важным? Говорят, капитан Орлов — мужчина щедрый. Может, он и на ребёнка не поскупится? Устроите Настю, а заодно и внуков дождётесь!
— Хватит! — прошипел Андрей, его лицо исказилось от ужаса. Он попытался оттолкнуть её, но она ловко отступила, не сводя с него насмешливого взгляда.
И тогда она нанесла последний удар. Глядя ему в глаза, она обратилась к трубке:
— Пусть лучше свою дочь воспитывает, а не лезет к нам! А то Настя скоро принесёт ей внуков, и ей самой придётся их растить!
Андрей резко оборвал звонок, нажав на кнопку. Тишина в комнате стала оглушительной, нарушаемой лишь его тяжёлым дыханием. Он стоял, сжимая телефон, словно это был последний якорь, удерживающий его в реальности. Но якорь был сорван. Мосты, связывавшие его с прежней жизнью, рухнули. И сделала это его жена.
Он медленно опустил руку. Телефон казался неподъёмным. В комнате не было тишины — был вакуум, поглощающий всё: тепло, звуки, надежду. Он повернулся к Елене. Её лицо оставалось спокойным, но в глазах горел холодный огонь победителя. Она не просто выиграла спор. Она уничтожила его мир, его семью, его веру в них. И теперь ждала, что он скажет.
— Довольна? — его голос был пустым, как выжженная пустыня.
— Я сделала то, что ты не решался сделать годами, — ответила она, не меняя тона. — Я поставила точку. Чтобы твоя мать больше не путала наш дом со своим.
Он горько усмехнулся. Точка. Она назвала это точкой. А он видел пропасть, в которой лежали обломки всего, что он считал своей жизнью.
— Ты не понимаешь, — сказал он тихо. — Это была моя мама.
— Нет, Андрей, это ты не понимаешь, — она шагнула к нему, её взгляд был как лезвие. — Поэтому в нашей семье никогда не будет ребёнка. Ты думаешь, дело в Насте или в твоей матери? Это симптомы. Дело в вас. В вашей породе.
Он вздрогнул. Слово «порода» резануло, как оскорбление.
— У вас есть талант закрывать глаза на всё уродливое, — продолжала она, её голос был холодным, аналитическим. — Твоя мать видит, как её дочь катится вниз, но вместо того, чтобы её остановить, она требует от меня детей. Чтобы прикрыть один позор другим. Твоя сестра живёт бездумно, без гордости, без стержня. А ты… ты стоишь между нами и не можешь ничего сделать. Ты слишком слаб, чтобы защитить меня от них, и слишком привязан, чтобы от них оторваться. Ты их рупор, их голос. И ты хочешь, чтобы я родила ребёнка в этот хаос? Чтобы он впитывал ваше лицемерие, вашу привычку не замечать грязь? Чтобы твоя мать лепила из него то, что ей угодно, а я потом всю жизнь боролась с вашей породой? Нет, Андрей. Я не согласна.
Она замолчала. Каждое её слово было как удар молота, вбивающий гвозди в их брак. Она вынесла приговор — не только ему, но и всей его семье, всему, из чего он состоял.
Андрей долго смотрел в пол. Потом поднял глаза. В них не было ни гнева, ни боли. Только пустота. И что-то новое, пугающее.
— Ты ошибаешься, — сказал он медленно, чётко. — Ты придумала эту «породу», эти гены, это влияние. Это просто красивая обёртка для твоего страха.
Елена чуть напряглась, её брови дрогнули.
— Ты не боишься моей семьи, — продолжал он, его голос был спокойным, но ядовитым. — Ты боишься ребёнка. Потому что ребёнок — это то, что ты не сможешь контролировать. Его не впишешь в свои планы, не подгонишь под свои графики. Он будет плакать, болеть, требовать внимания, и ему наплевать на твои проекты и карьеру. И тогда все увидят, что внутри у тебя — пустота. Нет тепла, нет любви, только расчёт и амбиции. Ты не хочешь рожать не из-за моей семьи. Ты просто не способна стать матерью. Ты — машина, Лена. Идеальная, блестящая, но мёртвая.
Его слова повисли в воздухе, как приговор. Он взял её оружие — холодную логику — и направил против неё. Елена замерла. Её маска самообладания треснула. Она не ответила. Не было нужды. Всё было сказано.
Он прошёл мимо неё и сел на диван, уставившись в тёмный экран телевизора. Елена осталась у окна, глядя на ночной город. В одной комнате находились два чужих человека, между которыми пролегла пропасть их разрушенного брака.