— Ты же старшая, — повторяла мама, когда Аня пыталась возразить. — Старшие понимают, уступают, помогают.
— А я когда буду младшей? — спрашивала Аня и сама же смеялась, чтобы не плакать.
Илью родили, когда Ане было девять. Пока отец возил беременную жену по поликлиникам, Аня училась варить кашу и измерять температуру. В дневнике у неё стояли «пятёрки» и заметки учительницы: «ответственна», «собрана». Домашние хвалили, но как-то вскользь, без восторга. Настоящий восторг доставался Илье: «Умыкнул ложку», «сам залез на табуретку», «сочинил стишок про трактор». Вечером семья садилась слушать его «концерт», а Аня уносила на кухню тарелки и подливала компот.
— Не вздыхай, — говорила мама. — Ты же понимаешь: ему внимание нужно.
Так и закрепилось: ей — понимание, ему — внимание.
В седьмом классе Аня победила на городской олимпиаде, получила книгу с автографом. Той же ночью Илья простудился, у него поднялась температура. Отец сломал градусник, пока нервничал, мама плакала, стояла на телефоне с врачом. Аня сидела в прихожей с книгой и вдруг почувствовала, что победа какая-то несъедобная. Утром её спросили: «Ты принесёшь хлеб?»
В старших классах Аня подрабатывала: вела кружок по русскому у пятиклассников. Деньги складывала в коробочку из-под обуви — копила на летние курсы в Москве. Отец находил по вечерам эту коробочку на шкафу, взвешивал в руке, шутил: «Тяжелеет твоя Москва», — и возвращал. За неделю до оплаты мама тихо попросила:
— Доча, у Ильи зубы… брекеты предложили. В рассрочку, конечно, но первоначальный взнос… Мы потом вернём.
Аня пересчитала купюры, сунула в пакет. Москва отодвинулась как неудавшаяся поездка на речку после дождя. Брекеты поставили, Илья разослал всем селфи. В сторис были смайлики и «спасибо, семья!».
Поступление в университет включало семейный совет. Папа деловито разложил на столе проспекты.
— В наш пед — бесплатно, близко, можно жить дома. Аня, ты же умная, куда хочешь, там и будешь звездой. А Илюше мы будем помогать: в столицу, на «медиа». Перспективы!
— Он же еле сдал профиль, — сказала Аня.
— Зато у него харизма, — сказала мама. — У тебя — голова, у него — харизма. Всё честно.
Аня поступила «в наш пед», взяла ещё подработку — проверки дипломов на кафедре. Илья уехал в столицу, жил в хостеле, а позже — в съёмной комнате, откуда выходил в прямые эфиры с кофе «тоничный» и лозунгом: «люби, что делаешь». В эфиры иногда заглядывала мама и оставляла сердечки. Отец перечислял деньги: «Сын растёт, надо помочь».
Аня не спорила, но стала говорить лаконичнее. Когда отец полушёпотом просил «взаймы до получки», она не «вздыхала», а доставала пакет из шкафа. Потом пакетов стало меньше, зато в квартире появилось всё больше вещей, нужных Илье: жесткий диск «для проекта», штатив «временно положили к вам», коробка с мерчем — футболки с чужим логотипом. Мама гладили эти футболки, как раньше Анины платья на выпускной.
— Ты бы радовалась за брата, — говорила она. — Аня, что за кислотность?
— Я не против радоваться, — отвечала Аня. — Просто хочется понимать, где конец моим «временно».
В конце третьего курса Аня познакомилась с Сашей. Он приходил в библиотеку, приносил ей пончики и рассказывал анекдоты про бухгалтерию, где работал. С Сашей можно было говорить ровно и просто: «устала», «не успеваю», «хочу спать». Он внимательно слушал. Когда Аня впервые сказала вслух: «Я не поеду к Илье на съёмку, у меня зачёт», — Саша не героизировал, просто кивнул и предложил отвезти её домой, потому что «автобусы уже редкие».
О родителях Саша высказывался сдержанно: «у тебя непростая система координат». Аня смеялась. Но когда он впервые пришёл в гости, понял, что шутка — не на 100%.
— Саш, надень тапочки для гостей, — сказала мама с порога. — У нас так принято.
— Конечно, — сказал Саша.
Илья к тому времени устроился в «медиа-лабораторию». Зарплата маленькая, но «уйма возможностей». Его визиты домой выглядели как фестиваль: громкая музыка из колонки, рассказы «про продюсеров», мамин борщ, папино «ну, сынок, держись» и Анино агентское молчание. В один из таких визитов он привёз Маришу — девушку с тонкими запястьями и очень уверенным взглядом.
— Мы теперь вместе, — сказал Илья. — Проект записался под моё имя. Понадобится чуть-чуть поддержки. Мариша — гений монтажа.
— Здравствуйте, — сказала Мариша. — Я не ем глютен.
Мама заулыбалась: «Это же как у артистов!» Папа обнял Илью. Саша тихо спросил Аню: «Ты в порядке?» — она кивнула, хотя в груди стянулось тугое.
После их ухода мама поставила на стол пустую коробку из-под «эксклюзивной техники», которую «временно положили». На коробке было написано «верну — честно». Почерк Ильин, шутливый.
— Мы взрослые люди, — сказала Аня в голос тише обычного. — Почему у нас всё время к кому-то «временно»?
— Потому что семья, — ответила мама. — Семья — это когда можно.
— А когда нельзя?
— Нельзя — это если чужие.
Саша деликатно сменил тему: «Лариса Ивановна, у вас очень вкусный борщ». Мама смягчилась, начала рассказывать рецепт. Отец смотрел на Аню: «Ну, Ань, не начинай, пожалуйста».
После выпуска Аню позвали в отдел кадров крупной фирмы. Она радовалась: наконец-то зарплата, отпуск по графику, шанс копить на своё — пусть и на скромную студию в спальном районе. Саша тоже поднялся — стал ведущим специалистом, взял обучение за свой счёт. Они сняли однушку, сколотили книжный стеллаж из ящиков, научились не ругаться из-за мокрых полотенец. По вечерам, когда у соседей из-за стены шлёпали тапки, Аня брала ноутбук, писала планы собеседований, и впервые за долгое время чувствовала своё.
В это же время Илья позвонил ночью:
— Сестрён, привет! Слушай, маленький вопрос: у меня кредитная карта трещит. Можно на недельку? Мариша ждёт новый объектив, а там бонусы сгорят.
— Скинь цифры, — сказала Аня и впервые попросила сам факт зафиксировать: «в долг». Он прислал: «Ты что, не доверяешь? Это же мы». И всё-таки перевела, пометила в таблице.
Через неделю Илья забыл. Через две — прислал «сердечко». Мама отчитала Аню за холодность: «У него проекты, ты разве не видишь? Тебе-то что? У тебя стабильность».
Аня не ответила. Вещи в их съёмной однушке были простые: белая посуда, дешёвые стулья, коврик у двери. Саша иногда приносил цветы его маме — Тамаре Петровне — она жила через две остановки. Тамара Петровна оказалась такой, как о ней говорил Саша: говорил тихо, делал быстро. Она не спрашивала лишнего, но как-то раз, собирая Анину куртку с вешалки, сказала:
— Тяжёлая куртка. Положи внизу что-то полегче. А тяжёлое мы унесём.
Аня хотела отмахнуться, но вдруг поняла, что ей очень нужно, чтобы кто-то что-то «унёс».
К зиме мама стала чаще писать: «Илья устал», «в проекте недружественная среда», «ему срочно переехать на новую квартиру, там соседи ночью громкие». В одном из сообщений появилась фраза: «нам бы твою прописку — для субсидии, на время». Саша сказал: «Это не шутки». Аня ответила маме: «Нельзя. Юридически — тоже». Мама обиделась и неделю не писала.
— В воскресенье у нас сбор, — сказал в итоге отец. — Семейный. Поговорим спокойно. Ты же знаешь, мы никого не тянем. Просто посоветуемся.
На «сборе» говорили в основном мама и Илья. Папа кивал, Аня считала внутри до десяти, Саша держал её за руку под столом.
— Ребята, у нас жизнь, — сказала мама. — У вас — любовь и стабильность, у Илюши — творческий путь. Это разная нагрузка. Где-то подстраховать надо.
— Где-то — это где? — спросила Аня. — Список можно?
— Зачем ты всё превращаешь в списки? — вспылила мама. — Семья — не бухгалтерия.
— Но счета оплачиваются, — заметил Саша. — И расписки тоже семья.
— Не лезь, — оборвал его отец. — Это наши дела.
Собрание закончилось ничем, но внутри у Ани остался запах недожаренных котлет: вроде съедобно, но не то. Она шла домой, слушала, как рядом Саша рассказывает историю из офиса, и не слышала. В голове прыгали ненужные фразы: «харизма», «вариативность», «тяжёлая куртка».
Вечером пришло сообщение от Мариши: «Аня, привет. Мы тут запускаем краудфандинг, хотим, чтобы ты репостнула. Для семьи это важно». Аня посмотрела на экран и удержалась, чтобы не написать: «Для семьи важно, чтобы взрослые брали ответственность». Удержалась — и стала считать в таблице долг Ильи, помечая даты. Список выходил некрасивый.
Прошёл год. Аня сдала важный проект, Саша получил премию. Они скромно отпраздновали в кафе за углом — пельмени и чай в стаканах с подстаканниками. Возвращались домой счастливые, немного смешные. На пороге их ждал отец.
— Я не хотел по телефону, — сказал он. — Илье нужна помощь. Серьёзная. Там… — он замялся. — Косяк с договором. И подписант нужен надёжный.
Саша вздохнул. Аня закрыла дверь, поставила чайник. Похоже, «временно» заканчивалось и начиналось «быстро». Она поняла это по голосу отца: в нём было то же, что когда-то в ночи с градусником — тревога, растерянность и готовность нарушить правила, лишь бы «семья — это когда можно».
— Пап, — сказала Аня, наливая чай. — Давай спокойно. Что именно нужно?
— Ну, Илья подписал предварительный договор аренды на студию, — начал отец, переминаясь. — Деньги внёс частично, но там юристы что-то намудрили, теперь им нужен поручитель. Без прописки и стабильного дохода — никак. А ты… ну, ты подходишь идеально.
— То есть я должна поручиться за чужие долги? — уточнила Аня. — За аренду, в которой я не живу, не работаю и даже адреса не знаю?
— Аня, не утрируй, — вмешалась мама, которая, как оказалось, всё это время сидела в коридоре. — Это просто формальность. Бумажка. Семейная солидарность.
— Семейная солидарность — это когда человек сам не создаёт проблем, — сказала Аня спокойно. — А когда их создают и перекладывают на других — это уже не солидарность. Это эксплуатация.
— Господи, какие слова, — вздохнула мама. — Откуда в тебе столько жёсткости? Мы же просто просим помочь брату!
— Просто помочь? Мама, я уже помогала. Брекеты, проект, карта, «временно». Это всё тоже «просто» было. Только потом почему-то всё превращалось в мою обязанность.
Мама подняла брови и замолчала. Отец нервно покашлял:
— Ну, не кипятись, дочь. Подумай. С братом поговори. Он ведь старается. Просто у него не получается сразу. У тебя всегда всё ладно, а у него… — он развёл руками.
— Потому что я всегда всё делаю сама, — тихо сказала Аня.
Разговор с Ильёй состоялся через день. По видеосвязи. На заднем плане у него стояли какие-то лампы, отражатели и голая стена с плакатом «мечты сбываются, если их монетизировать».
— Ань, привет! — бодро начал он. — Слушай, ситуация тупая, но решаемая. Мне реально просто нужна подпись. Всё под контролем. Я через три месяца студию отбью, клянусь.
— Ты всегда так говоришь, — спокойно ответила Аня. — И всегда потом исчезаешь.
— Ну, я же не специально! — Илья чуть улыбнулся. — Ты у нас рациональная, я — эмоциональный. Зато мы друг друга дополняем!
— Нет, Илья, мы не «дополняем». Я постоянно прикрываю последствия твоей «эмоциональности». Это не баланс. Это патология.
— Да что ты за робот, — раздражённо бросил он. — Я прошу по-человечески! Мама плачет, папа нервничает, а ты рассуждаешь как бухгалтер.
— Потому что кто-то должен быть бухгалтером, иначе всё рухнет, — отрезала Аня. — Илья, я не подпишу.
Он замолчал. Потом протянул:
— Знаешь, ты как всегда: либо по-твоему, либо никак. Не удивлюсь, если Саша у тебя тоже на расписании живёт по минутам.
Аня отключила звонок.
Саша слушал молча, когда она всё пересказала.
— Ты правильно сделала, — сказал он просто. — Но они не отстанут.
— Я знаю, — ответила Аня. — Только теперь я хотя бы не делаю вид, что не вижу, как они мной пользуются.
Через неделю мама пришла сама. Без звонка.
— Ань, открой, я с пирогом, — сказала она у двери.
Аня открыла. Мама действительно стояла с пирогом, но глаза у неё были красные, а руки дрожали.
— Я не за пирогом, — выдохнула она. — Илью могут выселить. Мы не знаем, куда ему идти. С Маришей поссорился, денег нет. Он даже в гостиницу не может. Может, он пока у вас?..
Саша выглянул из комнаты, пожал плечами: решение — твоё.
Аня сделала глубокий вдох:
— На неделю. Только на неделю.
Илья приехал вечером. Усталый, небритый, но с тем же беспечным блеском в глазах.
— Сестрён, спасительница! — он подхватил её на руки, как в детстве, и чмокнул в лоб. — У тебя уютно. Как в сериале про взрослых.
— Только не ломай сюжет, — сказала она сухо.
Илья поселился на раскладушке в зале. Первые пару дней был вежлив: мыл посуду, даже покупал продукты. Потом постепенно вернулся в привычный режим — ноутбук на столе, наушники в ушах, звонки по ночам. Мариша ему писала, потом звонила, потом блокировала. Илья ходил по квартире, ругался в пространство:
— Неблагодарная! Я её проект вытащил!
Саша выдержал неделю, потом сказал:
— Ань, это уже третий день «временно». Я устал от его «проектов».
— Я знаю, — прошептала она. — Сейчас разберусь.
Вечером, когда Илья снова устроился на кухне с ноутбуком и микрофоном, Аня подошла:
— Завтра ты уезжаешь.
— Куда? — искренне удивился он.
— Это твоя жизнь, Илья. Придумай сам.
Он засмеялся:
— Ты серьёзно? Семья же. Ты не оставишь меня вот так.
— Оставлю.
— Мама не поймёт.
— Пусть попробует.
Мама действительно не поняла. Через час после того, как Аня сообщила по телефону, что Илья уехал, пришло голосовое:
«Ты что творишь? У брата кризис! Он у тебя под боком, а ты выставила его, как чужого! У нас в семье так не делается!»
Аня ответила текстом: «У нас в семье всё время так делается — за счёт одного. Теперь не будет».
Потом поставила телефон на беззвучный.
Неделя прошла спокойно. Даже слишком. Саша улыбался чаще, они готовили вместе, разговаривали о работе, о планах на отпуск. Аня стала просыпаться без тяжести. Только однажды ночью проснулась от стука — в дверь.
На пороге стояла мама. В плаще, с чемоданом.
— Можно войти? — спросила она тихо.
Аня молча отступила.
— Я поссорилась с отцом, — сказала мама, усевшись на стул. — Он считает, что я перегнула с Ильёй. Но ты же не видишь — он без нас пропадёт. Ты сильная, ты должна помогать.
— Мама, — устало произнесла Аня. — Почему всегда я должна? Почему не он?
— Потому что ты ответственная, — ответила она без тени сомнения. — У тебя характер. А он — добрый.
— То есть ответственные обязаны обслуживать добрых?
Мама вспыхнула:
— Ты стала эгоисткой! С тех пор, как у тебя своя жизнь, ты забываешь, кто тебе мать!
Аня долго молчала, потом сказала:
— Я тебя не забываю. Но я хочу жить своей жизнью, а не быть постоянным гарантом вашего комфорта.
Мама встала.
— Всё, ясно. Я у Тамары Петровны переночую, раз уж я здесь чужая.
И действительно ушла. Саша предложил догнать, но Аня покачала головой:
— Пусть сама решает, куда ей идти.
На следующий день позвонил отец:
— Аня, твоя мать у свекрови Саши. Неудобно как-то…
— Не «свекровь», пап, — поправила она. — Она просто человек, который умеет ставить границы.
Отец вздохнул:
— Ты с ней стала как чужая.
— Может, я просто перестала быть удобной?
Через пару дней мама позвонила снова, уже спокойным голосом.
— Я, пожалуй, вернусь домой. Тамара Петровна — хорошая женщина, но строгая. Она мне сказала… — мама замялась. — Сказала, что я неправильно воспитывала. Что нельзя любить одного ребёнка за счёт другого.
— И что ты ответила? — тихо спросила Аня.
— Что я мать, я лучше знаю. Но потом подумала: а может, и правда перегнула.
Аня хотела обрадоваться, но что-то в её голосе было странным — не покаяние, а обида.
Через неделю всё вроде бы наладилось. Илья нашёл новую квартиру, устроился монтировать видео в агентстве. Мама стала реже писать, но однажды прислала фото: «Смотри, Илья на телевидении!». Илья стоял на фоне логотипа и улыбался.
Аня поставила лайк. Без комментариев.
Но вечером, когда они с Сашей ужинали, зазвонил телефон. Это была мама.
— Ань, у нас… радость. Илья женится!
— Поздравляю, — ответила Аня.
— Мариша? — спросил Саша.
— Нет, — ответила мама. — Другая. Катя. Очень хорошая девочка. Помогает Илье с документами. Всё быстро, но серьёзно. Только у неё с жильём пока проблема… Мы подумали, может, вы бы… ну… приняли их на первое время?
Аня отложила вилку.
— Мама, ты хоть раз задумывалась, что все твои «на первое время» превращаются в «навсегда»?
— Ань, ну не начинай! Молодые! Им сложно! Ты же старшая!
Аня посмотрела на Сашу. Тот только развёл руками.
— Я подумаю, — сказала она и выключила телефон.
Она знала, что думать тут не о чем. Но почему-то всё равно думала — о детстве, о том, как мама вытирала Илье нос, а ей говорила: «Ты же умная, не обижайся». О том, как всю жизнь она была взрослой за всех.
Теперь же, впервые, ей хотелось побыть просто собой.
Через месяц свадьба всё-таки состоялась. Скромно, без банкета. Аня не поехала. Мама обиженно прислала фото: «Семья в сборе». На снимке — все улыбаются, кроме неё самой.
Аня посмотрела и почувствовала странное спокойствие. Будто круг замкнулся. Только она уже снаружи, а не внутри.
Но мама не собиралась сдаваться. Через неделю после свадьбы она появилась снова — с чемоданом и Катей.
— Мы ненадолго, — сказала мама, переступая порог, будто ничего странного не происходило. — У ребят ремонт, пыль, запах краски. Катя аллергик, а ты же не выгонишь невестку на улицу?
Аня стояла у двери, пытаясь понять, шутка это или очередной виток семейной «нормы».
— Мама, — медленно произнесла она, — я ведь не соглашалась.
— А что тут соглашаться? — вмешалась Катя. Девушка была молодая, лет двадцати трёх, аккуратная, в свитере с надписью «Верь в добро». — Мы же родня теперь. Да и, честно, я от Ильи устала. Он нервный стал после свадьбы. А тут, может, отдохну немного.
Саша вышел из комнаты, вздохнул и тихо сказал Ане:
— Я пойду, пока они разместятся. Успокойся, ладно?
Когда дверь за ним закрылась, мама уже хозяйничала на кухне. Доставала кастрюли, переставляла банки, открывала шкафы, как будто вернулась домой после длительного отпуска.
— У вас скучно, — заметила она, оглядываясь. — Всё по линеечке. Ни звука, ни запаха еды.
— Потому что у нас никто не приходит без предупреждения, — сказала Аня.
— Ну вот, снова ты начинаешь! — всплеснула мама руками. — Никто же не против тебя! Я просто хочу, чтобы семья держалась вместе.
— Семья не держится за счёт вторжения, — отрезала Аня. — А за счёт уважения.
— Господи, откуда в тебе эти слова? Ты же раньше не была такой… — Мама замолчала, посмотрела в сторону, потом вдруг прошептала: — Это, наверное, Саша тебя настроил. Он всегда был какой-то… холодный.
Аня усмехнулась:
— Нет, мама. Меня «настроила» жизнь.
День прошёл тяжело. Катя сидела в телефоне, заказывала еду, громко обсуждала с подругой «ужасный дизайн чужой квартиры». Мама пыталась говорить с Аней, но каждая фраза превращалась в укор.
К вечеру Аня почувствовала, что снова задыхается — от присутствия, от запаха чужого крема на полке в ванной, от звука маминого голоса, напевающего старую песню.
Саша вернулся поздно. Когда он вошёл, Аня сидела на подоконнике и пила воду прямо из стакана, держа его обеими руками.
— У нас гости? — тихо спросил он.
— Уже почти жильцы, — ответила она.
Он обнял её за плечи.
— Хочешь, я с ними поговорю?
— Нет, — сказала Аня. — На этот раз я сама.
Утром Аня встала раньше всех. Приготовила завтрак, аккуратно расставила тарелки — как будто собиралась на экзамен. Потом позвала всех к столу.
— Мама, Катя, садитесь. Нам нужно поговорить.
Мама насторожилась, но села. Катя лениво потянулась и спросила:
— О чём?
— О границах, — сказала Аня. — Вы не можете здесь жить. Ни на неделю, ни на день. Эта квартира — наш дом с Сашей.
Мама побледнела:
— Аня, ты что такое говоришь? Ты выгоняешь мать?
— Я не выгоняю. Я просто не впускаю туда, где мне больно.
— Мне свекровь больше мать, чем ты, — вдруг бросила Катя, вставая из-за стола. — Она хоть помогает, а ты... какая-то ледяная.
Аня замерла. Эти слова ударили странно, словно не ей, но куда-то вглубь, в то место, где раньше звучало: «ты же старшая».
— Вот, — сказала мама тихо. — Слышишь? Даже чужой человек видит, что ты отдалилась от семьи.
— Нет, мама. Я просто перестала быть удобной.
Она поднялась, достала чемодан Кати и поставила его у двери.
— Вы обе уходите. Сегодня.
Мама вскинулась, как от пощёчины:
— Ах, вот как! Значит, я тебя растила, ночами не спала, а теперь — «уходите»?
— Ты растила меня для того, чтобы я стала человеком, а не инструментом. Я наконец им стала.
Катя схватила чемодан, надула губы и направилась к двери. Мама стояла, не двигаясь, губы дрожали.
— Ты ещё пожалеешь, — сказала она. — Когда-нибудь поймёшь, что я делала всё ради вас.
— Ради кого — «вас»? — спросила Аня. — Ради нас с Ильёй или ради того, чтобы чувствовать себя нужной?
Мама не ответила. Просто вышла.
Когда дверь закрылась, в квартире стало почти тихо. Только чайник зашипел на плите. Аня села за стол, закрыла глаза.
Саша подошёл, обнял.
— Всё?
— Нет, — ответила она. — Но впервые мне кажется, что я живу по-настоящему.
Прошёл месяц. Мама звонила редко, коротко: «Как ты?» — «Нормально». О сыне говорила много, о себе — ни слова. Аня не спрашивала.
Саша предлагал съездить к ней, но Аня отвечала:
— Пока не готова.
Иногда по вечерам она листала соцсети. У Ильи появлялись фотографии — Катя снова с ним, подписаны: «Семья — это когда вместе, несмотря ни на что». Мама оставляла под каждым постом сердечки.
Аня смотрела и думала, что, наверное, когда-то тоже верила в это «вместе, несмотря ни на что». Теперь она знала цену этим словам.
Однажды вечером пришло сообщение от Ильи:
«Ань, прости за всё. Мы тогда перегнули. Если захочешь, приезжай к нам. Катя теперь всё понимает. И мама скучает».
Аня прочитала и не ответила. Просто закрыла ноутбук и пошла на балкон. Внизу светились окна чужих квартир, у кого-то звучала музыка, у кого-то — смех.
Она подумала, что, может, быть семьёй — это не значит держаться любой ценой. Иногда это значит отпустить.
И пусть кто-то потом скажет: «Мне свекровь больше мать, чем ты» — в этом не будет трагедии. Это просто признание того, что цепочка зависимости наконец-то порвалась.
Она глубоко вдохнула холодный воздух и впервые за долгое время не почувствовала вины. Только лёгкость.
Финал, как новая страница — без старых списков и долгов, но с одним тихим решением: больше никогда не быть тем, «кто всегда понимает».