Ира привыкла жить по спискам. На дверце холодильника — магниты, под ними — квадратики бумаги с датами, суммами, напоминаниями. Ирина жизнь держалась на этих бумажках, как палатка на растяжках: зарплата пятнадцатого, коммуналка до двадцать пятого, кредит — второго. Параллельно она тянула подработку: сводила отчёты для малой фирмы соседки по подъезду и вела телеграм-канал про скидки, где подписчики спорили, что выгоднее — стиральный порошок по акции или капсулы по купону. Муж Антон шутил, что без Ириных таблиц давно бы все стены квартиры заняли черновики от прежних хозяев, а так — порядок, дыхание ровнее.
Они жили на шестом, окнами на двор. Слева — пару месяцев назад заселились двоюродная сестра Иры Лера с мужем Глебом. Родня — как-никак. Лера когда-то в школе носила в дневнике уголки загнутыми, чтобы контролировать странички с замечаниями, а теперь, казалось, загибала уголки у чужих границ. На первый взгляд — лёгкая, смешливая, шустрая; на второй — вечно без денег, без времени, без ответственности. Глеб был из тех мужчин, что умеют улыбаться глазами и говорить «давай потом», не меняя выражения лица.
— Это же здорово, — сказала мама Иры, когда те сообщили о соседстве. — Свои рядом. Если что — подстрахуют.
Ира кивала, хотя внутри было лёгкое опасение. Свои — это не всегда подстрахуют. Иногда — подставят стул, на который не хочется садиться.
Первое «если что» случилось в конце сентября, в субботу. Ира планировала поездку на рынок — присмотрела недорогие зимние сапоги. В прошлогодних протёрлась подмётка, зашивала тонкой иглой, но уже брала воду. Антон отсоветовал: «Подкопим до зарплаты». Ира посчитала — подкопим, если не будет неожиданностей. Вот только неожиданности всегда появляются, как кошка из-под машины.
— Ир, привет! — в дверь позвонили ещё до девяти. На пороге — Лера, с хвостиком и в свитере, который, кажется, помнил прошлую зиму. — Мы сегодня мебель привозим, нам бы твой балкон на пару деньков… Там поставить коробки, пока бардак разгрябаем.
Антон ещё зевал на кухне, не успев включить чайник. Ира на секунду замялась: балкон… Они как раз туда вынесли мешки с пластиком, Остап из ЖЭКа обещал в понедельник забрать. Но Лера смотрела так открыто, так словно всё уже решено.
— На пару деньков? — переспросила Ира.
— Ну да. Пара-тройка. Ты же нас выручишь! — Лера просунула нос внутрь, как мартовская кошка. — Я потом тебе на рынок подвезу. Лады?
Коробки привезли к обеду. Пара «деньков» встали с грохотом: бурыми надписями маркера «кухня», «ванна», «мелочь» и безымянные пухлые мешки. Пара коробок одна не поднялась — Глеб позвал Антона «на минутку». Минутка растянулась до часа, потом до двух. К вечеру балкон стал выглядеть как небольшой склад. Остап в понедельник вздохнул, посмотрел на это хозяйство и развёл руками: «Ну, когда разгрузите — позвоните».
Рынок, понятно, перенесли. Ира так и не успела доехать. Она записала себе: «Сапоги — отложить».
Второе «если что» случилось через неделю. У Леры, как назло, сломался домофон — то ли карточки, то ли провода. Она звонила Ире, как в диспетчерскую.
— Ир, ко мне курьер едет, а я в парикмахерской, можешь принять? Он там кофемашину везёт, небольшую. Ну ты по двери глянь, откроешь, скажешь: “Лере, в 62”, он поймёт.
— А почему к нам? — Ира автоматически искала ручку, чтобы записать во сколько ехать курьер.
— Потому что домофон, — отрезала Лера, как очевидную вещь. — Ну что тебе, сложно? Ты же всё равно дома.
Сложно — не то слово. Кофемашина оказалась не «небольшой», а приличной, гулкой коробкой, с чеком на сумму, равную двум Ириным зарплатам. Курьер смущённо пожал плечами: «Куда ставить?». Пришлось тащить в коридор, где она заняла половину прохода. Лера за ней зашла ближе к ночи, постучала ногой, смеясь: «О, ну не супер ли? Мы же теперь люди кофе пьющие».
Ира вежливо улыбнулась, но что-то в животе поджалось. Не её дело, на что люди тратят деньги, но соседствовать с чужими коробками, у которых ценник больше, чем твои планы на зиму, — неприятная геометрия.
Третье «если что» — уже казалось следствием второго. В конце октября Лера позвонила поздно вечером:
— Ир, а ты не могла бы завтра встретить сантехника? Глеб на смене, у меня ногти — записалась заранее, не перенести. У нас там кран мудрит, по капле кап-кап, я с ума сойду.
— Я работаю завтра, — Ира говорила мягче, чем чувствовала. — С девяти у нас отчёт закрывается. Я могу после шести.
— Ой, ну что там, на час, — заторопилась Лера. — Ты же дома сидишь — на удалёнке. Ну, ноут откроешь, будешь работать. Ты что, меня выручить не можешь? Родная же ты.
Ира почувствовала, как «родная» звучит как верёвка. В итоге она отпросилась на час у начальницы, оставила незавершённый отчёт, встретила сантехника, заплатила за него, потому что «у нас налички нет, завтра вернём». Завтра растянулось до воскресенья, пока Ира не напомнила. Лера переслала деньги в мессенджере, приложив смайлик.
— Ну ты святая, Ир, — сказала потом подруга по телефону Марина, учительница со второго подъезда. — Только смотри, святостью часто вытирают ноги.
— Да я… — Ира не любила говорить грубо. — Вроде свои.
Марина молчала пару секунд, потом тихо: — Свои — это не пропуск в твой день.
К ноябрю у Иры появились первые царапины терпения. Балкон по-прежнему ломился от «пары-тройки деньков», кофемашина у Леры булькала так, что утренний двор казался кафешкой. Глеб всё чаще захаживал к Антону «минут на пять» и уходил через два часа, оставляя на столе крошки чипсов и разговоры про «давай совместим усилия»: мол, у него есть идея по ремонту чужих кухонь, а у Антона руки — «золотые, честно, не льщу», угрозы деликатного поджаривания дружбы на сковородке.
— Ты же умеешь шкафчики вешать, — втолковывал Глеб, сидя на их кухне и ковыряя зубочисткой зубы. — Мы будем брать за работу по пять, а я клиентов подключу, поверь, я умею. Тебе что, сложно? С твоей-то работой, вон, ты же дома сидишь, график сам себе рисуешь.
Антон моргал и мял край бумажной салфетки: — Вечером — я свободен. Но вечером у меня семья. И спина.
— Да брось, — отмахивался Глеб. — Спина — она от нерешительности болит.
Лера тем временем стала «вдруг заглядывать» — то соль попросит, то «без тебя скучно», то «давай я у тебя маникюр постелю, у меня стол заставлен». Она умела входить, как будто её приглашали. Ира заметила: Лера всегда ставит чашку не на подставку, а прямо на стол — у неё дома, видимо, так принято. И другой нюанс: Лера никогда не уносила с собой мусор от своей еды. Если пришла с бананом — кожура оставалась у Иры под раковиной.
В один из таких заходов Лера устроилась у Иры на кухне, варя себе чай.
— Ир, а ты же умная у нас, — начала она весело. — Ты там отчёты людям ведёшь, да? Скажи, а если мы возьмём рассрочку на телевизор, ты поможешь с бумажками? Ну чтоб грамотно, мне головняк не нужен.
— Я не консультирую по покупкам, — мягко сказала Ира. — Я бухгалтерские отчёты личные закрываю. И вообще… — она вдохнула. — Лер, мне не очень удобно, что у нас на балконе всё ещё ваши коробки. Ты говорила на пару дней.
Лера скривила губы, как школьница, которую поймали на прогуле, но она уверена, что виноват звонок.
— Да заберём, ты как вцепилась, — сказала она. — Мы же не звери. Нам просто сейчас не до того. Кофемашина приехала, видишь, переезды… Ну ты же понимаешь. Свои же мы.
«Свои» опять прозвучало как тайный ключ.
Вечером Ира записала на листок: «Балкон — до 15-го освободить (попросить ещё раз)». Антон посмотрел на запись и сказал:
— Тебя это гложет.
— Меня гложет, что я сама себе вру, — призналась Ира. — Что мне это нормально.
Она думала, что если всё расписать, всё получится гладко. Но жизнь — это не список дел; она любит красными чернилами и по диагонали.
К середине ноября Ира заметила, как у неё изменился голос, когда звонила Лера. Он становился тоньше, мягче, как при разговоре с начальством, когда просишь отгул. И от этого становилось тошно. На работе она держала чёткие рамки: дедлайны, формулы, цифры. Дома рамки расползались, как дешёвая краска.
Четвёртое «если что» случилось неожиданно в будний вечер, когда Антон задержался на совещании, а Ира вернулась раньше. На коврике у их двери лежал сверточек — Лера перекинула через мессенджер: «Захватила на тебя пропуск для одного курьера, он придёт, подпишешь, мелочь, потом заскочу». Пропуск? Для «одного курьера»? Ира постояла у двери с пакетом молока и хлебом, слушая, как внутри бьётся сердце. За день она устала, хотела тишины. Вместо тишины — звонок домофона, как маленькая тревога.
— Доставка! — голос в трубке. — Здесь тяжеленькое.
Тяжеленькое оказалось «декором для мероприятия» — чьи-то хрупкие, но громоздкие рамки, лампы и хлопоты. Мужчина с накладной кивнул:
— Тут расписаться вот тут, «ответственное лицо».
Ира остановила ручку его взглядом.
— Я не ответственное лицо, — сказала она. — И мероприятие не моё.
— Но адрес ваш, — растерялся курьер.
Адрес… адрес был их, Иры и Антона. Ира вдруг совсем отчётливо поняла, как легко «свои» присваивают у «своих» самое главное: право на «мой». Она не подписала. Курьер, обиженно вздохнув, уехал. Через десять минут Лера звонила, горячо:
— Ира, ну ты чё! Это же нам! Это… я тебе потом расскажу, мы тут задумали классную штуку. Ты могла бы… Ладно, я потом зайду.
Ира чувствовала, как будто оттолкнула чужую руку, которая тянулась за горлышком её бутылки.
В тот вечер Ира долго смотрела на список на холодильнике. Цифры прыгали, буквы смазывались. Она думала о том, как удобно Лере считать чужое время и чужую тишину. И о том, что, видимо, пора переставать быть «родной» в чужом понимании. Пора учиться говорить «нет», которое не звучит как «ну если очень надо». Но на следующий день Лера пришла с тортом: «Мы миримся, да?». Ира улыбнулась и сказала: «Конечно». Потому что говорить «нет» надо тренировать, иначе язык как ржавеет.
А впереди был конец ноября, снег по прогнозу и новые сюрпризы, которые не умещались ни в один Ирин список. И — первый настоящий разговор, к которому она шла всю осень, огибая лужи из чужих просьб. Но это будет дальше. Пока — торт на столе, крошки на скатерти и запах кофе из соседней квартиры, чуть горьковатый, как сожаление.
Снег выпал в последний день ноября, как будто кто-то нажал кнопку «зима». Двор мгновенно стал другим: скамейки в меху, детская площадка как сахарный торт. Ира любила первый снег — в нём было ощущение аккуратности, которой ей так не хватало в отношениях с Лерой. Но снег не задержал «если что».
Эпизод первый декабря начался в воскресенье. Лера, сияя, ввалилась к Ире без звонка, как в шутливом ролике: «Та-дам!» За ней, как тень, шёл Глеб. В руках у Леры — охапка воздушных шаров, в руках у Глеба — два длинных пакета и рулон скотча.
— У нас для тебя новость, — Лера сразу заняла центр кухни, поставила шарики в кастрюлю, чтобы не улетели. — Мы решили сделать сюрприз тёте Зое на юбилей. Пятьдесят пять! Ну а где ещё, как не у вас? У тебя стол — большая мечта любого праздничного агента, да и балкон… Место для холодильника!
Ира на секунду не поняла, что «у вас». Потом до неё дошло. У неё внутри поднялась волна — не гнева даже, а удивления: как ловко чужие планы спланировали её кухню.
— Стоп, — сказала она негромко. — У нас? Мы не обсуждали.
— Обсуждаем! — обрадовалась Лера. — Вот обсуждаем. Мама тоже «за», все рады. Ты же понимаешь, как это важно — семейный праздник, близкие стены. У тёти Зои ремонт, у нас ремонт, у тебя идеально — чисто, уютно, и, главное, душевно. И недалеко всем идти.
Глеб покивал, как будто одобрял чей-то доклад: — Ира, ну ты не против, правда? Мы там всё сами. Мы даже посуду купили, одноразовую. И курьеры будут к тебе — удобно же, ты дома.
— Я работаю, — сказала Ира. — И я не согласна.
Лера замерла, как актриса, которую не предупредили об импровизации.
— Ир, ну что ты как маленькая? — Она рассмеялась, но в голосе появился острый край. — Мы же семья. Мы же просим по-человечески. Это один день! И мы договорились уже с остальными. Гости придут в шесть, максимум десять человек, ну, может, двенадцать.
— Лер, нет. — Ира посмотрела на Антона. Тот молча стоял у двери кухни, с полотенцем на плече, как арбитр на кухонном ринге. — Наш дом — это наш дом. Мы не хотим.
— «Мы не хотим», — передразнила Лера без улыбки. — Ну и что? Кто-то должен уступать, иначе как жить? Ты же всегда была понимающей.
— Быть понимающей — не значит быть бессловесной, — тихо сказал Антон.
Лера вспыхнула:
— Ты ещё тут философию разведи! Не хочешь — так и скажи: жадные вы. У вас всё по списочкам, даже стулья у вас «по плану». А у людей — праздник!
Они ушли хлопнув дверью, оставив на столе скотч. Ира потом долго смотрела на этот скотч: прозрачная липкая лента, которой так удобно фиксировать чужие ожидания. Она его выбросила, как чужую примету.
Эпизод второй случился через два дня. На работе у Иры завал — конец квартала, отчёты. Ира предупредила всех: «После восьми не звонить, пожалуйста». В восемь десять — звонок.
— Ир, а ты можешь завтра взять Ваню на два часа? — Лера говорила быстро, как диктор. — У нас с Глебом одна очень важная встреча. В садике закрыто на санобработку. Ну ты же дома на удалёнке, тебе не сложно.
— Лера, я завтра в офисе. — Ира вцепилась в мышку, словно в спасательный круг. — Аврал.
— Ой, ну перестань, — Лера рассмеялась. — Кто сейчас в офисе сидит? Ты же не медсестра и не машинист, ну! Возьми ноут и приходи к нам. Ваня тихий, мультики посмотрит, ты свои цифры посчитаешь.
Ира почувствовала, как забрежжило раздражение.
— Лер, нет. У меня работа. Зарплата. Люди. Сроки.
— Ну и ладно, — разом истончился голос Леры, сделался холодком. — Помощи от вас не дождёшься.
Трубка щёлкнула. Ирины ладони ещё долго были мокрыми. Она прислонилась к окну, смотрела как на площадке падал снег, как мальчишки катали снежок — простая геометрия двора, где всё ясно: не хочешь — не играй. Почему в отношениях с Лерой это правило не действовало?
Эпизод третий — «мирный». Лера пришла на следующий день с пирожками. Чуть виноватая, улыбающаяся.
— Я погорячилась, — сказала она. — У нас просто нервяк, ты же знаешь. Переезды, кредиты. Я иногда говорю, а потом думаю.
Ира — вежливая, усталая — приняла извинения. Они даже посмеялись над чем-то. Балконные коробки Лера обещала забрать «на этих выходных».
— И ещё, Ир, — осторожно добавила она. — Про юбилей тёти Зои. Ладно, у тебя — не у тебя. Но ты можешь нам помочь с закупкой? Ты же в скидках разбираешься. И если что — у тебя карта, на которую кэшбэк хороший. Мы тебе деньги переведём, честно.
Ира посмотрела на её лицо: открытый лоб, взгляд чуть в сторону. От таких просьб всегда пахло липкой лентой. Она ответила:
— Я могу составить список, где выгодно брать. Но покупать — нет. Мы сами сейчас считаем каждую копейку.
— Ох, — Лера закатила глаза. — Везде у тебя «нет». Как будто ты чужая.
«Лучше чужая, чем коврик у двери», — подумала Ира, но вслух ничего не сказала. После ухода Леры она аккуратно подмела пол, будто стирала следы беседы.
Эпизод четвёртый подкрался ночью. В два часа раздался звонок в дверь. Ира вздрогнула, Антон сел в кровати.
— Кто там?! — спросил он, глядя на тёмную щель коридора.
— Это я, — шепнула Лера из-за двери. — Открой, пожалуйста, ненадолго, мы тут с Глебом… можно у вас ключи оставить? Завтра к нам придёт один мастер по потолкам, а мы уедем к маме. Он пусть у вас ключ возьмёт и пойдёт.
Ира надела халат, почувствовала холод пола. У дверного глазка — Лера в пуховике, с растрёпанными волосами. У Иры внутри зажглась красная лампочка.
— Лера, мы не будем хранить ваши ключи и передавать их незнакомым людям. Ночью — тем более.
— Вот что за люди вы? — вдруг в голосе Леры проступила злость. — Мы рядом, мы семья, а вы всё «правила, правила». Не забудь потом пожалеть, что не помогла, когда тебе понадобится!
— Когда мне понадобиться, я попрошу, — сказала Ира. — Но не ночью и не о передаче ключей незнакомцам.
Дверь хлопнула. В тишине слышалось дыхание дома, как у человека, который старается не плакать.
После той ночи Ира поняла: «мирные» эпизоды дают Лере сигнал «надо давить». Ира на следующий день написала в блокноте большими буквами: «Границы — это не грубость. Это порядок». Ей нравились слова, которые складывались в смысл.
Развитие конфликта шло по нисходящей спирали: от просьб к упрёкам, от упрёков к попыткам обойти напрямую. Ещё один штрих — коллега Иры, Оксана, заметила во время обеда:
— Ты сегодня какая-то нервная. Опять соседка?
Ира пересказала в общем. Оксана хмыкнула:
— У нас такие были в подъезде. Знаешь, в чём фокус? Они всегда делают шаг раньше. Ты не успеваешь сказать «нет», а уже должна объясняться, почему. На езду по встречке они всегда найдут объяснение — «нам срочно». Попробуй сделать наоборот. Включай «нет» первой.
Ира задумалась: «Нет» — как прививка. Лучше заранее.
Вскоре Лера придумала новый путь. Она позвонила маме Иры, тёте Тамаре. Та надёжная, добрая, но простодушная иногда: всех жалко. Вечером Ира получила от неё голосовое:
— Иринка, ну что ты сверкнёшься с сестрой из-за ерунды? У людей праздник, ты что, против? Вы же ближе всех живёте, ну потерпеть вечер. Я с Зоенькой ещё вчера вспоминала, как вы маленькие на её коленях плясали. Ну нельзя же быть такой жёсткой. Мы ж семья.
Ира сидела на кухне, слушала голос матери — тёплый, упрекающий. Антон молча наливал чай. Ира чувствовала, как у неё внутри две силы борются: желание не обидеть мать и потребность защитить свой дом.
— Мам, — сказала она, набирая ответ, — я вас люблю. Но я не обязана. Праздник — это выбор. Наш дом — не площадка. Мы не согласны.
Она отправила, не перечитывая. И очень-очень устала.
Кульминация же назревала, как комок льда на крыше. Декабрь подобрался к середине, дворы покрылись тропинками, где каждый день люди протаптывали свои маршруты. У Леры и Глеба, казалось, тоже протоптался один: по чужому коврику — в чужую кухню.
В пятницу Ира возвращалась поздно — корпоратив отчётный, короткий, без шампанского — кризис. Она шла по двору и видела свет в своих окнах. Сердце ударилось чаще. Антон на работе, ей заказывать доставку? Нет. Тогда кто… За пять минут до её входа в дверь звякнул мессенджер: «Ир, мы заскочили к тебе на минутку. Не ругайся. Сюрприз готовим».
Ключ в замочной скважине встретил сопротивление. Ира позвонила. Дверь открыла Лера с улыбкой на весь коридор.
— О! Наконец-то! Иди-иди, смотри. Мы тут… ой, ты не сердишься? Мы с Глебом просто решили примерить вариант сервировки. Ну что ты, прям буря в стакане воды.
За Лериной спиной — на столе — лежали те самые одноразовые тарелки. На комоде — пакеты. На стуле — чужая шуба, которой у Леры не было. На плите — включённая одна конфорка. Ира вдохнула запах — жареное, жирное, не их. Сердце перешло на ещё более частый темп. Чужие вещи на чужой территории — это всегда как царапины на стекле.
— Лера, выйдите, пожалуйста, — тихо сказала она. — Прямо сейчас.
— Ир, ну ты… — Лера протянула губы. — Мы же… Это на пять минут!
Глеб вышел из комнаты с бутылкой минеральной воды в руках, улыбаясь:
— Привет, хозяйка. Мы почти всё.
— Выйдите. — Ира смотрела прямо. Она чувствовала, что вот он — край. Если сейчас не скажет, дальше будет поздно.
Глеб пожал плечами:
— Мы свои.
— Именно. Поэтому выйдите.
В коридоре в это время показалась тётя Зоя, в блестящем платке — видно было, что «примерка» превратилась в генеральную репетицию. За ней — племянник Костя, подросток с наушниками, и соседка Нина Петровна, которая всё знает в подъезде. Ира смотрела на них, как на снежный ком, который катится, и если не свернуть — он сметёт всё.
— Ира, не начинай, — сказала тётя Зоя мягко, но с металлической ниткой. — Родню-то не позорь. Мы тут у тебя пока разместимся, Глеб сказал, ты не против. Ты же разумная девочка.
— Я против, — сказала Ира. — Очень против.
Кто-то фыркнул. Кто-то постучал ложкой по тарелке. Голоса слились. Ира поймала взгляд Антона — он как раз вошёл, отряхивая снег с плеч. Его лицо стало твёрдым.
— Друзья, — сказал Антон, и голос у него был низкий, — мы не будем устраивать праздник у нас. Ни сегодня, ни завтра. Пожалуйста, уходите.
Лера вскинулась, как кот, которому наступили на хвост.
— Ты кто вообще, чтобы…
— Муж хозяйки, — спокойно ответил Антон. — И хозяин этой квартиры.
Тишина повисла тяжёлая и звонкая, как мороз.
— Ир, — Лера чуть изменила тон, напустила жалости, — ну ты же понимаешь… Мы уже всех позвали. Мы возвратов не делаем. Продукты заказали. Ты нас подставляешь.
За этим «подставляешь» стоял целый механизм вины. Ира чувствовала, как всё внутри сжимается, но в этот раз где-то рядом с желудком загорелось что-то твёрдое. Она вдохнула, выдохнула. Впервые за долгое время ей захотелось сказать правду без обилия смайликов.
— Я вас не подставляю, — сказала она. — Я защищаю свой дом.
И это была кость в горле, которую наконец-то удалось проглотить. Взгляд у тёти Зои стал холоднее. Глеб разжал пальцы и поставил бутылку, как точку в споре. Лера сделала шаг вперёд, как перед броском. Кульминация стояла в коридоре, держась за дверной косяк. Ира знала: следующий шаг — провокация. Они не уйдут просто так. Ещё минуту — и кто-нибудь скажет что-то, после чего назад дороги не будет.
Слова действительно нашли их первыми.
— Хорошо, — будто уступая, сказала Лера и медленно, подчеркнуто аккуратно, стала собирать одноразовые тарелки. — Мы уйдём. Но ты хоть раз подумала о других? У людей — юбилей. Ты — со своими принципами. Может, у тебя и деньги водятся, а у нас — нет. Нам проще было у тебя: близко, тепло, светло, и ты вроде бы не против была… пока не стала против. Двойные стандарты.
Ира смотрела, как Лера берёт тарелку, криво складывает, стряхивает в раковину крошки, не попадая. Как Глеб, не торопясь, выворачивает пакет, пересчитывает бутылки. Тётя Зоя телефонно шепталась в углу, явно перекраивая планы. В этой бытовой суете был метод: устроить давление мелочами, взяться за пространство так, чтобы отступить казалось стыдным.
— Мы уйдём, — повторила Лера, глядя на Иру пристально. — Но ты это запомни: семья — это когда делятся. А не когда «мне мои списки важнее». Завтра посмотрим, кто к кому побежит.
— Лера, — вмешалась соседка Нина Петровна с порога, с вечным участливым видом, — ну не говори так. Молодые сейчас все такие — бережливые, всё считают. У них кредиты, у вас кредиты… Зачем ругаться?
— Мы не ругаемся, — спокойно сказал Антон. — Мы объясняем границы. Хотите отмечать — отмечайте у себя или снимите кафе. Мир большой.
— Кафе? — вскинулась тётя Зоя, словно её ударили словом. — Ты знаешь, сколько это стоит?
Ира вздохнула. Всё, что у неё накопилось за эти недели — обиды, удивления, попытки понимать — вдруг встало в ряд, как пункты в списке. Она ощутила, что может говорить чётко.
— Стоит — столько, сколько стоит. Наш дом — не бесплатный зал. Мы не возьмём на себя ваши расходы. И — пожалуйста — заберите свои вещи с балкона до конца недели.
Лера прищурилась:
— Ага, вот и оно. Деньги. Сколько же у вас там отложено, интересно…
Она сделала этот шаг — провокационный, тонкий, с ядром. Будто ударила кулаком в аккуратность Ириного мира. Ира стерпела.
— Не твоё дело, сколько у нас отложено. Но коль уж хочешь знать, — она почувствовала, как внутри кликают защёлки, — у нас всего на необходимое. И план у меня на сапоги был ещё в октябре. Тогда ваши коробки заняли балкон. Потом — кофемашина, сантехник, курьеры. Потом — идея с юбилеем у нас дома, без спроса. Всё это не про «делиться». Это про «пользоваться».
Глеб усмехнулся:
— Ну ты и замёрзшая, Ира. Мы тебе добро — ты нам счет. Прям бухгалтер по жизни.
— Я бухгалтер по работе. А дома я человек. И я имею право на «нет». — Она повернулась к Антону. Тот кивнул. — И ещё. Деньги у нас — только на сапоги. На зиму. В остальное — мы не вписываемся.
Лера хмыкнула:
— На сапоги? Ради сапог отказать семье?
— Ради того, чтобы зимой не ходить в тапочках по улице, — сказала Ира, наконец точно и грубо. — Я кормлю вас чужими ожиданиями — сама останусь босая. И не хочу.
Возникла пауза, странно тёплая, как воздух перед метелью. Казалось, даже холодильник перестал шуметь.
Провокация пришла откуда не ждали: в дверь позвонили. На пороге — курьер с огромным термобоксом.
— Доставка к Ире, — бодро сообщил он. — Набор горячих и холодных. Оплата по ссылке уже прошла.
Ира отступила. — К кому? — спросила.
Курьер прочитал: — На имя Ира… адрес ваш. Тут написано: «Принять и поставить на кухню, гости скоро». Знаете, мне бы расписаться…
Он говорил вежливо, но уверенно, как люди, которых проинструктировали. Ира на миг ощутила, как земля подвинулась. Она взглянула на Леру — та неопределённо пожала плечом.
— Я это не заказывала, — спокойно сказала Ира. — И расписывать не буду.
— А кто… — Курьер замялся, но был явно обучен процедурой: — Значит, отказ. Тогда я отмечу «не принят». Извините.
Лера вспыхнула:
— Ира! Это… это на нас оформлено, просто… — Она запнулась, потому что в её сценарии Ира должна была принять и потом — поздно, поздно — возмущаться. — Прими, а? Мы потом всё перенесём.
— Нет.
Курьер уехал, в коридоре на секунду стало легче. Но Лера не сдалась:
— Ладно, ясно. Враг дома. Но, Ир, не распишешься — будет штраф за отказ, я это знаю. Ты хочешь, чтоб нам ещё и штраф прилетел? Ты нас добить решила?
— Я не обязана оплачивать ваши решения. — Ира говорила ровно. — Любые штрафы — это на того, кто заказал.
— Кто — кто! — выкрикнула Лера. — На нас, значит! Ну спасибо, родня!
Тётя Зоя кашлянула:
— Девочки, давайте не будем… Мы как-нибудь перебьёмся. Звоню Люське — у неё кухня большая.
— Люська живёт у чёрта на куличках, — резанула Лера. — Люди не дойдут! — И вдруг, оборачиваясь к Ире, бросила: — Вот ты радуешься сейчас, да? Сапоги свои представляешь, красивые. Может, и купишь, может, и нет… А гости? Гости должны вернуться домой накормленными. У нас это так. И у тебя так будет, когда твоя мать к нам придёт и скажет, что дочь у неё… — Она не закончила.
Антон шагнул ближе:
— Всё. Лера, хватит. Вы уходите. Сейчас.
Глеб поднял руки:
— Уходим-уходим. Ничего страшного. Мы люди не гордые. Обойдёмся без вас.
Он собрал пакеты, так громко шурша, словно хотел оставить на памяти царапины. Тётя Зоя, глядя в пол, вышла, подтягивая на плечи платок. Нина Петровна потянулась было спросить что-то, но встретила Ирин взгляд и промолчала. Лера задержалась на пороге, вскинув подбородок.
— Всё равно скажу, — сказала она. — Некрасиво это — считать копейки и звать это «границами». Какие гости? Денег нет, только отложенные на сапоги. Если я гостей накормлю, то всю зиму в тапочках по улице буду ходить, — высказала Ира мужу… — вот это ты скажешь, когда твои же тебе предъявят. Запомни этот день, Ира. Сегодня ты выбрала сапоги вместо людей.
Ира поняла: Лера скопировала её мысль, выкрутила наизнанку и присвоила — как балкон, как домофон, как чужой адрес. Но странно, вместо стыда Ира почувствовала облегчение. Потому что услышанное — правда. Только принадлежит не Лере.
— Я выбрала себя, — сказала она. — И свой дом.
Лера фыркнула и ушла, хлопнув дверью. Пакеты за ней мягко стукнули, шарики, привязанные к кастрюле, дрогнули и вяло приподнялись, как вздох.
Они с Антоном молчали минуту. Потом он прислонился к стене и медленно сполз вниз, смеясь беззвучно.
— Что? — Ира присела рядом.
— Ты… ты это сказала, — шепнул он. — Наконец-то.
Ира чувствовала, как в груди постепенно тает чужой лёд. Но в этом тепле было тревожно: конфликт не закончился. Он просто сменил форму.
На следующий день телефон Иры раскалился. Сначала мама:
— Ира, ну что вы устроили? Зоенька в слезах. Лера говорит, ты их выгнала. И ведь правда, не по-людски. Мы к тебе — как к своей, а ты…
— Мам, — перебила Ира тихо. — По-людски — это когда спрашивают, прежде чем приходить с шарами и курьерами. Я не выгоняла. Я просила уйти.
Потом — двоюродный брат Костя, уже со своими словами:
— Ир, я всё понимаю, но ты могла бы… Это же один вечер! Мы же не… Короче, Лера сказала, что ты всегда «считаешь», а людям в праздник нужно сердце.
Ира отодвинула телефон. За окном сыпал снежок, маршрутки плелись, на детской площадке вокруг горки было натоптано. Марина позвонила сама, без приглашения. Ира рассказала вкратце. Подруга коротко ответила:
— Молодец. Теперь держи. Они будут штурмовать тебя чувством вины. Не поддавайся. Если хочешь, завтра заеду — поедем сапоги смотреть. Держать «нет» легче, когда на ногах тепло.
Они поехали. В магазине Ира долго мерила — кожа, голенище, шнуровка. Нашла свои — простые, тёмные, устойчивые. Продавщица улыбнулась: «По акции как раз. Удача». Ира почти рассмеялась: какая-то часть мира всё-таки играла по её правилам.
Но покой был непрочным. Вечером Лера прислала в чат фото: тётя Зоя сидит за маленьким столом у Люськи на кухне. Тесно, но весёлые лица, бумажные шапочки на головах, гирлянда криво висит. Под фото — подпись Леры: «Как-нибудь справимся. Без тех, кто с сапогами». Смайлик. Сердечко. И ещё смайлик.
Антон хотел ответить, но Ира остановила:
— Не кормить тролля, — сказала она, пробуя слово, которое раньше не употребляла. — Пусть говорят.
На третий день Ира встретила в подъезде Нину Петровну. Та чутко заглянула в глаза:
— Вы, Ирина, не обижайтесь. Я их знаю: у Леры всё время так. Сегодня — стол, завтра — «давайте у вас оставим на неделю вещи, мы уедем», послезавтра — «возьмите квитанции в ЖЭК, мы не успеваем». Это у неё, девочка, система. Она так жизнь осваивает. И кто позволит — того и освоит.
Ира поблагодарила. Её словно подтвердила вселенная: у Леры это — система. И у Иры тоже теперь система — говорить «нет». До конца недели они с Антоном вынесли с балкона все чужие коробки — поставили возле Лериных дверей аккуратно, позвонили, сделали шаг назад. Дверь приоткрылась, показался раздражённый глазок:
— Что это вы… — начала Лера и тут же поняла. — А! Принципиальные нашлися. Молодцы. Теперь так? Теперь мы «каждый сам за себя»?
— Нет, — сказал Антон спокойно. — «Каждый сам за своё».
Дверь закрылась. На коврике осталась пластмассовая баночка от крема — пустая, как чужие извинения.
Время пошло дальше — неделю, две. Звонков стало меньше, но мимоходные колкости — чаще. У лифта Лера однажды сказала Марине:
— Ира ваша изменилась. Взлелеяла в себе жёсткость. Не идёт ей. Знаешь, у некоторых эта жёсткость ведёт к одиночеству. Сапоги — это, конечно, надёжно. Но кто её потом, интересно, к себе пустит?
Марина пожала плечами:
— Те, кому она будет нужна не как бесплатный зал, а как человек. Таких людей хватает.
В кол-центре собственной совести Ира отметила: ей легче дышится, но внутри есть и страх. Что будет, когда Лера снова зайдёт? Зайдёт ли? Или придумает новый способ? Наступил канун Нового года, снег в городе превратился в серую крупу. Они с Антоном нарядили маленькую ёлку, тихо выпили по кружке чая. По телевизору — салаты, смех. В телефон — редкие поздравления, среди них — от мамы: «Ирочка, не держи на Леру зла. Она без задней мысли. Счастья тебе и… тёплых сапог».
Ира улыбнулась. Тёплые сапоги стояли у двери, как маленькая крепость.
В полночь они с Антоном вышли на балкон — уже свой. Во дворе кто-то запускал бенгальские огни, кто-то кричал, дети смеялись. Где-то на втором этаже хлопнула пробка. Ира подумала: жизнь — не списки. Но списки помогают. А главное — помогает слово «нет», сказанное вовремя. Только оно не решает всё.
На третий день январских праздников в дверь позвонили. Ира открыла — на пороге стояла Лера. Без шариков, без пакетов. С пустыми руками. И с выражением лица, которое могло означать что угодно — от мира до новой атаки.
— Можно? — спросила она и, не дожидаясь, переступила порог. — Мне нужно поговорить. Про… — Она замялась, впервые, кажется, на её памяти. — Про деньги. Про кое-что, что мы сделали, и… В общем, займи мне на неделю? Совсем немного. И подпиши вот тут, пожалуйста, для доставки. Я всё объясню, только… ты не закрывайся, ладно?
Ира стояла, чувствуя, как в груди снова поднимается волна. Она уже знала: у Леры слова «совсем немного» растягиваются до «чужое место». Знала и другое: если сейчас не сказать — опять начнётся.
Она вдохнула и, не повышая голоса, произнесла:
— Лера, я тебя выслушаю. Но для начала — поставь бумаги обратно в сумку. И знай: денег я не займу, подписи ставить не буду. Мы можем говорить — только без этого.
Лера дернула губой. За дверью послышались шаги — возможно, Глеб ждал у лифта. На площадке пахло зимними куртками и чужими мандаринами.
— Поговорим? — повторила Ира.
Лера молчала секунду, две. Потом медленно, будто взвешивая, убрала бумаги. Сделала шаг назад, но не ушла.
— Раз ты такая принципиальная, — сказала она наконец, — тогда слушай. У нас… там… короче, если сейчас не поможешь — потом будет хуже. Для всех. И для тебя тоже, кстати. Потому что… — Она осеклась, посмотрела в сторону, где-то вниз. — Ладно, ты сама поймёшь. Я жду.
Она вышла и остановилась на площадке, будто проверяя, пойдёт ли Ира за ней. Ира осталась стоять в проёме, чувствуя, как в груди бьётся не только сердце, но и вся их история — осень, балкон, кофе, ключи, курьеры, юбилей, сапоги. Перед ней — выбор, в котором нет простых ответов. За дверью — шаги, шёпот, нарастающий холод подъезда. Внутри — тепло квартиры, отсчитанное по спискам и границам.
Ира надела сапоги. Посмотрела на Антона — тот кивнул, не спрашивая. Ира шагнула на площадку, закрывая за собой дверь, но не на щёлк, а так, чтобы можно было вернуться.
— Говори, — сказала она. — Только без манипуляций.
Лера взглянула на неё, как на незнакомку. Снизу донёсся гул лифта. Где-то хлопнула ещё одна дверь. И стало ясно: это не конец. Это пауза перед следующим предложением. Окончание — не написано. И, может быть, его и не будет — только череда выборов, в каждом из которых можно остаться в тапочках на улице или зайти домой, к своему теплу.
И что она выберет сейчас — решит, как будут пахнуть их подъезд и зима.