— Ты мужик или не мужик, Антон? — голос Лидии Павловны, всегда резкий, сейчас звенел от плохо скрываемого раздражения. — Язык отсохнет у жены попросить?
— Мам, ну неудобно... Оля только тетку похоронила, сорок дней не прошло, — Антон бубнил в трубку, ежась на скрипучей табуретке в тесной кухне их "двушки". За окном выл февральский ветер, а здесь, в хрущевке, пахло вчерашними щами и неизменным корвалолом Лидии Павловны.
— Неудобно! Ей-то что, она сирота, одна на свете осталась. А у тебя — семья! Мать, сестра! Ленка-то наша как мыкается, ты видишь? Не работает, да... А где ей работать? У нее душа тонкая! Она маникюром хочет заняться, "ноготочками", как сейчас модно. А на это стартовый капитал нужен.
Антон, сорокалетний слесарь из ЖЭКа, массивный, рыхлый, с вечно виноватыми глазами, вздохнул. Он любил Ольгу. По-своему. Но мать... Мать — это была стихия, которой невозможно противостоять.
— А Ольке твоей зачем эта халупа в Загорске? — не унималась Лидия Павловна. — Она ж там и не была толком. Продаст — и дело с концом. Что ей, жалко для родни? Мы же ее как свою приняли!
— Ладно, мам. Я поговорю. Только попозже.
— "Попозже" — это когда? Когда она деньги спрячет? Сегодня поговори. Вечером. Ты же обещал! Обещал, что Ленке поможем!
Антон сбросил вызов и долго смотрел на заляпанную жиром клеенку. Обещал. Да, он обещал. В тот вечер, когда Ленка рыдала, что ее "бросил очередной козел", а мать пила валерьянку, он, чтобы их успокоить, ляпнул: "Да не переживайте. Вот Ольге наследство от тетки перепадет, мы Ленке на 'бизнес' дадим". Тогда это казалось таким далеким. А теперь тетка умерла.
Ольга вернулась домой выжатая как лимон. Работа администратором в "Пятерочке" — это вечный бег с препятствиями. Ценники, которые не совпадают. Покупатели, которые уверены, что ты лично отвечаешь за рост цен на гречку. Вечный гул холодильников и писк сканера, въевшийся, казалось, под самую кожу.
Она тихо открыла дверь своим ключом. Из кухни доносились голоса. Антон был дома, что странно — обычно он задерживался в гараже с мужиками. Но голос был не только его. Лидия Павловна. И Лена.
Сердце Ольги неприятно екнуло. Свекровь и золовка в будний день? Обычно они удостаивали их своим визитом по выходным, "на блины", которые пекла, разумеется, Ольга.
Она хотела войти, крикнуть "Привет!", но что-то ее остановило. Что-то в тоне Лидии Павловны — не обычное раздражение, а деловитый, хищный напор.
— ...и нечего тянуть! — донеслось до нее. — Говори ей прямо: "Оля, мы семья. Половину нам".
— Пятьдесят процентов? Мам, это много, — робко вставил Антон.
Тут в разговор вступила Елена, ее голос был капризным и звенящим, как у подростка, хотя "девочке" был тридцать один год.
— А почему много? Ей вообще это с неба упало! Она эту тетку свою раз в год по телефону слышала. А я — родная сестра твоего мужа! Мне нужнее! Ты представляешь, какой я салон открою? Мне на курсы надо, на лампы эти, на лаки... Антош, ну ты же обещал!
— Я обещал помочь, а не...
— А "помочь" — это что, три копейки? — взвилась Лидия Павловна. — Хватит! Решено. Квартира в Загорске, мы посмотрели, миллиона три стоит, если быстро. Значит, полтора миллиона — наши. Нам с Леной. Тебе, Антоша, мы потом, так и быть, на машину скинемся. А Олька... Олька перебьется. У нее ты есть, кормилец.
Ольга стояла в коридоре, прислонившись спиной к холодной стене. Воздуха не хватало. Она не могла пошевелиться. Дело было не в деньгах. Дело было в том, как они это говорили. Будто она не человек, не его жена, а... досадная помеха. "Олька перебьется".
— Главное, — поучающим тоном продолжила свекровь, — подать это правильно. С умом. Не в лоб. Надо ей внушить, что она нам обязана. Она ж сирота. Никого у нее. А мы — ее семья. Куда она без нас?
— Да, да, — подхватила Лена. — Надо надавить на жалость. Скажи, что у мамы сердце больное, что я в депрессии. Она у тебя мягкая, Олька-то. Поплачет и отдаст.
Ольга услышала, как муж тяжело вздохнул. И промолчал.
Он не сказал: "Это ее. Я не позволю". Он не сказал: "Вы с ума сошли?". Он. Просто. Промолчал.
И в этот самый момент, в тусклом коридоре пропахшей старыми вещами хрущевки, что-то в Ольге, державшееся годами на "надо", "стерпится" и "он не плохой, просто маму боится", с сухим треском сломалось. Холодная, звенящая ярость, какой она в себе никогда не подозревала, поднялась из самой глубины души.
Она бесшумно поправила сумку на плече, так же бесшумно повернула ключ в замке и вышла на лестничную площадку. Затем она достала телефон и громко, нарочито бодро позвонила мужу.
— Антош, привет! Ты дома? А я только подхожу, представляешь, такая у нас сегодня запара была!..
Она слышала, как в квартире засуетились, как зашикали друг на друга.
— А, Оленька... да, дома, — голос у Антона был растерянный. — Жду тебя.
Когда через минуту она вошла в квартиру, в кухне сидел один Антон. Лидия Павловна и Лена, видимо, испарились через черный ход, который был только в старых домах. Или... нет, она увидела мелькнувшую в комнате тень. Спрятались.
— Что-то случилось? — спросила она, глядя мужу прямо в глаза.
— Нет... А что? — Антон отвел взгляд.
— Да так. Бледный ты какой-то.
Следующие несколько дней Ольга жила как в тумане. Она ходила на работу, перебирала ценники, улыбалась покупателям. Но внутри у нее была ледяная пустота. Она больше не была "мягкой Олькой". Она была человеком, который ждет.
Она съездила в Загорск. Квартира тети, "халупа", как назвала ее Лена, оказалась чистенькой, хоть и старенькой "однушкой" в кирпичной пятиэтажке. Пахло сухими травами и старыми книгами. Тетя Вера была учительницей.
Ольга села на покрытый выцветшим пледом диван. Здесь было тихо. Она открыла ящик комода. Документы. Все в идеальном порядке. Квитанции, свидетельства, паспорт на квартиру. Тетя Вера ценила порядок. "Порядок в бумагах, Оленька, — говорила она, — это порядок в голове. А главное — защита от жуликов. Бумажка — она твоя крепость. Запомни".
Ольга вдруг поняла, что тетя оставила ей не просто квадратные метры. Она оставила ей убежище. Место, где ее не предадут.
Она вернулась в город с твердым решением. Она пошла не домой. Она пошла в юридическую консультацию. Бесплатную, для граждан с низким доходом. Молоденькая девушка-юрист, внимательно выслушав ее сбивчивый рассказ про "муж хочет отдать", строго сказала:
— Запомните. Имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, в порядке наследования или по иным безвозмездным сделкам, является его личной собственностью. Это статья 36 Семейного кодекса Российской Федерации. Ваш муж не имеет на эту квартиру никаких прав. Ни он, ни его родственники. Даже если вы ее продадите, деньги будут только вашими.
— То есть... он не может меня заставить?
— Только если вы сами, добровольно, не пойдете к нотариусу и не подарите ему долю. Или не переведете деньги. Но это — ваше право, а не обязанность. И учтите, — добавила девушка, — устные обещания вашего мужа, данные третьим лицам, юридической силы не имеют.
Ольга вышла на улицу. Февральский ветер больше не казался ей пронизывающим. Он ее бодрил. "Бумажка — твоя крепость". Тетя Вера была права.
"Разговор" начался в субботу. Лидия Павловна и Лена явились "на чай". Ольга поставила на стол вазочку с дешевым печеньем.
— Олечка, ну как ты? — начала свекровь издалека, прихлебывая чай. — Совсем исхудала, горюешь? Ну ничего, мы тебя в обиду не дадим. Мы — твоя семья.
Ольга молча кивнула.
— Тут дело такое... семейное, — Лидия Павловна многозначительно посмотрела на Антона.
Антон откашлялся, побагровел.
— Оль... Ты же квартиру теткину... ну... продавать будешь?
— Буду, — спокойно ответила Ольга.
— Ну вот, — оживилась свекровь. — А мы тут посовещались... Семья все-таки. У Ленки нашей жизнь не клеится, сама видишь. Хочет она свое дело. На курсы пойти. Это ж для ее же блага!
— Ей деньги нужны, — буркнул Антон, не глядя на жену.
— Сколько? — голос Ольги был ровным.
Лена подалась вперед, ее глаза заблестели.
— Ну... на курсы, на материалы... и на аренду кабинета... Мама говорит... ну... миллиона полтора бы.
— Полтора миллиона, — медленно повторила Ольга. — Это половина.
— Ну да! — радостно кивнула Лена, решив, что дело в шляпе. — Мы же семья! Антошка обещал!
— Он обещал? — Ольга перевела взгляд на мужа. — Ты обещал, Антон?
— Я... ну... я сказал, что мы поможем, — он съежился под ее взглядом.
— "Мы"? — уточнила Ольга. — Ты обещал мои деньги. Деньги от моего наследства.
В кухне повисла тишина.
— Оля, ты что начинаешь? — первой опомнилась Лидия Павловна. — "Мое", "твое"! В семье все общее!
— Общее? — Ольга усмехнулась. — Лидия Павловна, а когда вы пенсию получаете, она у нас "общая"? Или когда Лена у вас на шее сидит, это тоже "общее"? Общим у нас был только мой кошелек, в который вы все по очереди залезали.
— Да как ты смеешь! — взвилась свекровь, ее лицо пошло пятнами. — Неблагодарная! Мы тебя приютили!
— Приютили? — Ольга встала. Она больше не чувствовала страха. Только брезгливость. — Я вышла замуж за вашего сына. Я живу в квартире, где прописан он, но которая принадлежит вам. Я десять лет мою, стираю, готовлю на всю вашу ораву. Я работаю в "Пятерочке" без выходных, чтобы мы могли купить новый холодильник, потому что старый Леночка сломала! Это называется "приютили"?
— Оля, прекрати! — крикнул Антон. — Маме плохо станет!
— А мне, Антон, не плохо?! — голос Ольги сорвался на крик. — Мне не было плохо, когда я стояла в коридоре и слушала, как вы, втроем, делили мою еще не полученную квартиру? Как ты, Лидия Павловна, называла меня "сиротой", которая вам "обязана"? Как ты, Лена, считала, сколько тебе нужно на "ноготочки" из моих денег? А ты, — она повернулась к мужу, — ты сидел и молчал!
Антон вскочил.
— Я... я не молчал! Я сказал, что это много!
— Ты сказал, что это много! — рассмеялась Ольга, и в этом смехе была истерика. — Ты не сказал: "Это ее. Не смейте". Ты торговался! Как на рынке!
— Ах ты, дрянь! — Лена вскочила, ее лицо исказилось от злобы. — Да кому нужна твоя халупа в Загорске! Подумаешь, наследство!
— Не нужна? — глаза Ольги высохли. — Так и не проси. А то "халупа", а на "старт-ап" губу раскатала. Значит так, — она обвела их троих тяжелым взглядом. — Семья. Запомните. Статья 36 Семейного кодекса. Наследство — это личная собственность. Ни вы, ни ты, Антон, не имеете на него никаких прав.
Лидия Павловна, бывший завхоз, слово "статья" поняла сразу. Она почуяла угрозу.
— Ты что это, законом нам угрожать вздумала? На мужа родного?
— На мужа? — Ольга посмотрела на Антона. — А где он, муж? Я вижу маменькиного сынка. Я вижу человека, который за моей спиной обещает чужое.
— Ты... ты семью рушишь! Из-за денег! — выкрикнул Антон. Это был его последний козырь.
— Семью? — Ольга покачала головой. — Семью разрушили вы. В тот вечер, в кухне. Вы думали, я промолчу? Проглочу? Знаете, в чем ваша ошибка? Вы думали, что раз я тихоня из "Пятерочки", то я — пустое место. А я не пустое место! Я человек! И я буду за себя бороться! Руки опускать нельзя, слышите? Никогда! Даже если кажется, что сил нет!
Она где-то читала про "выученную беспомощность". Это когда бьешься-бьешься, а потом сдаешься. Ей казалось, она сдалась давно. Но тот разговор в кухне... он ее разбудил.
— Я, — она схватила воздух, — я десять лет вас всех тащила. Хватит.
Она пошла в комнату. Они что-то кричали ей вслед. Про "неблагодарную", про "змею, которую пригрели". Она не слушала. Она открыла шкаф и достала спортивную сумку, с которой ездила к тете.
Она методично складывала свои вещи. Джинсы, свитера, белье. Косметичку.
Антон вошел в комнату, растерянный.
— Ты... ты куда?
— Я уезжаю. В свою квартиру. В Загорск. Вступать в наследство.
— А я? А мы?
Ольга застегнула молнию.
— А ты, Антон, решай. Ты со мной — как муж. Который готов уехать от мамы и начать жить своей семьей. Или ты с ними — как... приложение к маме и сестре.
Он смотрел на нее, и в его глазах был страх. Не страх ее потерять. Страх — что-то менять. Страх перед Лидией Павловной.
— Но... мама... она же...
— Я поняла, — Ольга кивнула. — Я подаю на развод.
— Как... на развод? — он осел на диван. — Из-за квартиры?
— Из-за предательства, Антон. Квартира — это просто... лакмусовая бумажка. Она показала, кто есть кто.
Она вышла в коридор. Лидия Павловна и Лена стояли, прижавшись к стене.
— Прощайте, — сказала Ольга. И открыла дверь.
— Да куда ты пойдешь, сирота! — злобно выкрикнула ей вслед Лидия Павловна. — Вернешься еще, на коленях приползешь!
Ольга обернулась.
— Не приползу. Я, Лидия Павловна, в отличие от вашей дочери, работать умею. В Загорске тоже "Пятерочка" есть. А может, и что получше найду. Не пропаду.
Она вышла и с грохотом захлопнула дверь.
Прошло полгода.
Ольга сидела на маленькой кухне в Загорске. За окном цвела сирень. Квартира тети Веры преобразилась. Ольга сама поклеила новые обои, отциклевала паркет, повесила светлые занавески. Пахло краской, деревом и кофе.
Она устроилась на работу. Не в "Пятерочку". Она пошла на почту, оператором. Зарплата была меньше, но люди... люди были другие. Спокойнее. После работы она разбирала тетины книги. Нашла старый травник и теперь заваривала себе чай с мятой и чабрецом, который сама же и засушила.
Ей было трудно. Иногда — очень. Но впервые за десять лет она дышала полной грудью. Она больше не была "мягкой Олькой". Она была Ольгой Викторовной.
Вечером зазвонил телефон. Незнакомый номер. Она сняла трубку.
— Оля? Олечка... это я, Антон.
Голос у него был потерянный.
— Что тебе? — спросила она ровно.
— Оль... я... ты не думай, я это... На развод согласен. Мама...
Он всхлипнул.
— ...она мне весь мозг вынесла. Что я тебя упустил. Что ты нас всех 'кинула'. Лена все деньги требует, которые я ей 'обещал'. А у меня нет! Я с работы уволился, в ЖЭКе сокращение... Мама говорит, это ты во всем виновата...
— Я виновата? — усмехнулась Ольга.
— Оль... забери меня, а? Я к тебе приеду. Я все понял. Я буду работать...
Ольга помолчала, глядя на цветущую сирень.
— Нет, Антон. Ты ничего не понял. Ты не ко мне хочешь. Ты от них хочешь. А это разные вещи. Решай свои проблемы сам. Ты же мужик, в конце концов.
Она нажала "отбой" и заблокировала номер.
Она отхлебнула остывший чай. Он был немного горьким, но бодрящим. Она больше не была спасателем. Она спасла себя. И этого было более чем достаточно.