Дверь хлопнула так, что со стены в прихожей упала фотография в рамке. Ольга Аркадьевна даже не обернулась — знала, что дочь вернется. Наташа всегда возвращалась, когда деньги заканчивались или очередной роман рушился. На этот раз она продержалась целых три дня.
— Мам, ну прости меня, — Наташа стояла на пороге с покрасневшими глазами. — Я же не со зла. Просто Григорий сказал, что ему нужны деньги на адвоката. Он невиновен, понимаешь? Его подставили.
Ольга Аркадьевна медленно повернулась к дочери. В руках она держала склеенную фарфоровую пастушку — ту самую, что Наташа разбила месяц назад.
— Григорий? Это который из колонии строгого режима? — голос матери дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Ты продала бабушкин сервиз ради уголовника, которого даже в глаза не видела?
— Он не уголовник! — вспыхнула Наташа. — Просто оступился. Все люди ошибаются. И потом, он такие письма пишет... Душевные. Не то что твои репетиторы с их правильным русским языком.
В комнату заглянул Вася. Мальчик молча оценил ситуацию и исчез так же бесшумно, как появился. За десять лет жизни он научился чувствовать приближение семейных бурь.
— Наташа, — Ольга Аркадьевна села на стул, внезапно почувствовав усталость. — Ты понимаешь, что продала не просто посуду? Это была память. О твоей бабушке, прабабушке. Они берегли эти вещи даже в войну, прятали от мародеров...
— Ой, да хватит драматизировать! — Наташа прошла в кухню, загремела чайником. — Подумаешь, тарелки. Вон в магазине полно красивых, современных. А Грише нужна реальная помощь. Он мне стихи пишет, представляешь? Последний раз стихи мне в школе писали.
Ольга Аркадьевна поднялась и пошла в свою комнату. На секретере лежала стопка ученических тетрадей — нужно было проверить сочинения к завтрашнему занятию. Она открыла верхнюю тетрадь, но буквы расплывались перед глазами.
Телефон завибрировал. Сообщение от соседки Карины: «Оля, видела твою Наташку на барахолке. Опять что-то продавала. Может, помощь нужна?»
Ольга Аркадьевна вскочила и бросилась к серванту. Сердце ухнуло вниз — исчез мейсенский чайник, подарок на ее свадьбу. Дрожащими руками она открыла нижние дверцы. Пусто. Серебряные ложки, которые доставали только на Новый год и дни рождения, тоже пропали.
— Наташа! — крик вырвался сам собой. — Ты опять?!
Дочь появилась в дверях с кружкой чая, на лице — выражение оскорбленной невинности.
— Что опять? Мам, ты чего кричишь?
— Чайник! Мейсенский чайник! Где он?
Наташа пожала плечами, отпивая чай.
— Не знаю. Может, ты сама куда переставила? Ты же вечно все прячешь, как Кощей.
— Не смей врать мне в глаза! — Ольга Аркадьевна схватила телефон. — Карина видела тебя на рынке!
— Ну и что? — Наташа выпрямилась, глаза блеснули вызовом. — Да, продала. И серебро тоже. Грише на адвоката нужно тридцать тысяч. Это его единственный шанс выйти досрочно!
— Тридцать тысяч... — Ольга Аркадьевна опустилась на стул. — Наташа, ты хоть понимаешь, что тебя обманывают? Какой адвокат? Какое досрочное?
— Ты просто не веришь, что мне может повезти! — выкрикнула Наташа. — Вечно ты все знаешь лучше! А Гриша — он настоящий, понимаешь? Не то что эти твои правильные мужички с их скучными разговорами про погоду!
В дверях снова появился Вася. На этот раз он не ушел, а прислонился к косяку, наблюдая за матерью и бабушкой.
— Мам, — тихо сказал он. — Может, хватит?
Наташа резко обернулась к сыну.
— А ты не лезь! Иди уроки делай!
— Я сделал, — спокойно ответил мальчик. — Еще вчера. И обед себе разогрел. И посуду помыл. Пока ты с этим Гришей по телефону ворковала.
Ольга Аркадьевна посмотрела на внука. Десять лет, а взгляд — как у взрослого. Усталый, понимающий.
— Вася прав, — сказала она, поднимаясь. — Хватит. Наташа, я даю тебе неделю. Либо ты возвращаешь хотя бы часть вещей, либо...
— Либо что? — Наташа скрестила руки на груди. — Выгонишь родную дочь?
— Либо Вася остается со мной. Насовсем.
Тишина повисла в комнате, как туго натянутая струна. Наташа открыла рот, закрыла, снова открыла.
— Ты... ты не имеешь права! Он мой сын!
— Которого ты назвала прицепом, — напомнила Ольга Аркадьевна. — Которому ты сказала, что не будешь его кормить после восемнадцати. Помнишь?
— Я погорячилась! Я не это имела в виду!
— А что ты имела в виду, когда продавала семейные реликвии ради мошенника из интернета? Когда отправляла деньги человеку, которого никогда не видела?
Наташа молчала, сжимая кружку побелевшими пальцами.
— Бабуль, — Вася подошел к Ольге Аркадьевне. — Можно я правда у тебя останусь? Мне так спокойнее.
Эти простые слова сломали Наташу сильнее любых упреков. Она поставила кружку на стол и выбежала из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.
— Она вернется? — спросил Вася.
— Вернется, — вздохнула Ольга Аркадьевна. — Она всегда возвращается.
Но прошла неделя, другая, месяц. Наташа не возвращалась. Иногда она звонила Васе, рассказывала, что устроилась в салон получше, сняла комнату, встретила прекрасного человека — на этот раз точно того самого. Вася слушал, кивал, передавал приветы бабушке.
Однажды утром в дверь позвонили. Ольга Аркадьевна открыла — на пороге стоял незнакомый мужчина с большой коробкой.
— Вы Ольга Аркадьевна? Это вам передали.
В коробке лежал мейсенский чайник, бережно завернутый в бумагу. И записка: «Мама, прости. Я выкупила, что смогла. Гриша оказался мошенником — ты была права. Но я встретила Андрея. Он настоящий. Честно. Береги Ваську. Наташа».
Ольга Аркадьевна достала чайник, провела пальцами по знакомому узору. На дне обнаружилась еще одна записка, написанная другим почерком: «Бабушка, мама просила не говорить, но чайник выкупил я. Накопил с репетиторства по программированию. Не злись на маму. Она старается. Просто у нее не очень получается. Вася».
Слезы потекли по щекам, капая на фарфоровые розы. Ольга Аркадьевна прижала чайник к груди и заплакала — впервые за много лет. Плакала от гордости за внука, от жалости к дочери, от усталости, от любви.
Вечером она накрыла стол лучшей скатертью, достала остатки фарфорового сервиза, заварила чай в спасенном чайнике. Вася сидел напротив, серьезный и взрослый не по годам.
— Спасибо, — сказала Ольга Аркадьевна.
— Не за что, — пожал плечами мальчик. — Семья же.
Они пили чай из старинных чашек, и Ольга Аркадьевна рассказывала внуку истории про его прабабушку, про войну, про то, как прятали этот самый сервиз в погребе, завернув в старое одеяло. Вася слушал внимательно, иногда задавал вопросы.
— Баб, а мама правда когда-нибудь остепенится?
Ольга Аркадьевна посмотрела в окно, где зажигались вечерние огни.
— Знаешь, Вася, каждый человек ищет свое счастье. Твоя мама просто ищет дольше других. Но это не значит, что она не найдет.
— А если не найдет?
— Тогда у нее останемся мы. И этого достаточно.
Вася кивнул, допивая чай. За окном шел снег, укрывая город белым покрывалом. В квартире было тепло и тихо. На серванте, там, где раньше стояли фарфоровые фигурки, теперь красовалась фотография — Ольга Аркадьевна, маленькая Наташа и бабушка с тем самым мейсенским чайником в руках. Три поколения женщин, связанных невидимой нитью любви, которую не разорвать никакими ссорами и обидами.
Телефон Ольги Аркадьевны завибрировал. Сообщение от Наташи: «Мама, можно я завтра приеду? Одна. Надо поговорить».
Ольга Аркадьевна улыбнулась и написала в ответ: «Приезжай. Блинчики испеку».
Вася заглянул в телефон бабушки и тоже улыбнулся.
— Все-таки вернется.
— Она всегда возвращается, — кивнула Ольга Аркадьевна. — Это же семья. А семья — это не фарфоровые чашки и серебряные ложки. Семья — это место куда возвращаются. Даже если продали все на свете ради очередной иллюзии. Даже если наговорили гадостей. Даже если... Просто возвращаются. И мы ждем. Всегда ждем.
Она погладила внука по голове и пошла на кухню готовить тесто для блинчиков. Завтра Наташа вернется. Может быть, с новой любовью, может быть, с разбитым сердцем. Но она вернется домой. А остальное — просто посуда. Красивая, старинная, памятная. Но просто посуда.
