Индия, 1867 год. Ночь в округе Буландшахр, штат Уттар-Прадеш. В густых саловых лесах тихо, только где‑то вдали перекликаются шакалы. Несколько охотников притаились у тёмного входа в пещеру, где, по их мнению, прячется волчица. Но из темноты вышел не зверь, а мальчик. Сгорбленный, босой, с длинными спутанными волосами и глазами, привыкшими к лесной тьме. Он не говорил, он рычал.
Так началась история Дины Саничара (Dina Sanichar) — человека, которого мир позже назовёт «настоящим Маугли».
Охота в саловых лесах
Февраль 1867 года. Группа охотников из местного поселения несколько дней выслеживала волчицу. Следы тянулись по заросшим тропам саловых лесов — густых массивов из дерева саль (Shorea robusta). Стволы которых поднимались на десятки метров, а плотная листва почти не пропускала свет. Эти леса, тёплые и влажные, были типичны для северной Индии и служили прибежищем для волков, леопардов и шакалов.
Ночь стояла тёплая, воздух густой, с треском насекомых и отдалёнными криками птиц. Когда зверь наконец появился, из‑за него выбежал мальчик: на четвереньках, настороженный, испуганный. Он двигался синхронно с волчицей, останавливался, втягивал воздух носом, подражал ей.
Мужчины были в растерянности. Раздались выстрелы, и волчица скрылась в тени, а ребенок бросился за ней. Его поймали, он сопротивлялся, кусался и рычал. Так впервые зафиксировали случай встречи с человеком, которого воспитали волки.
Когда охотники привели мальчика в город Агра, в миссионерский приют под управлением католиков, ему дали имя. Дина Саничар. «Саничар» — по-хинди «суббота», день, когда его нашли.
Жизнь среди волков
Что происходило до этой ночи — никто не знал. По свидетельствам охотников, в пещере было несколько волчат и взрослая волчица, к которым мальчик относился как к семье. По всей видимости, он прожил среди зверей не меньше четырёх лет. Учёные позже предположат, что волчица могла принять ребёнка по запаху, возможно, ребёнок был оставлен в лесу и выжил только потому, что в момент опасности мать-волчица защищала свой выводок и не отличила человеческого детёныша от своих.
Похожие случаи были и раньше. В XIX веке Индия знала десятки историй о «детях‑волках»: мальчиков и девочек, найденных в лесах Ситапура, Лакхнау, Хардоя. В хрониках миссионеров они упоминались почти буднично, но именно Дина стал фигурой, о которой заговорила и наука, и литература.
Воспитание в приюте
В приюте мальчик получил кров и еду, но человеческий мир оказался для него чужим. Его кожа была покрыта старыми шрамами и следами от укусов насекомых. Он не переносил одежды, постоянно срывал её с себя. В первые недели он отказывался спать на кровати, предпочитая холодный пол под окном. Еду принимал только сырую — куски мяса, которые жевал с остервенением. При виде костра он рычал и пятился.
Дети в приюте сперва боялись его: от худого мальчика с диким взглядом пахло лесом и зверем. Он не вступал в игру, сторонился толпы, оберегал свою тарелку. Но со временем страх сменился любопытством.
Наставники действовали терпеливо. Они не повышали голос, не наказывали: понимали, что перед ними не упрямый ребёнок, а существо, не знавшее ни ласки, ни правил. Сначала ему предлагали варёные яйца и мягкие овощи, потом подмешивали кусочки жареного мяса к сырому. Это дало плоды: постепенно Дина стал принимать варёную пищу, перестал рычать при приближении взрослых.
Но мальчик по-прежнему не говорил. Он издавал звуки: короткие, глухие, похожие на лай. Когда был раздражён — прижимал губы, скалил зубы и напрягал плечи, как волк перед прыжком. Когда был спокоен — мог негромко ворчать или мурлыкать. Иногда, если кто-то клал ладонь ему на плечо, он замирал, словно в нём боролись инстинкт настороженности и жажда человеческого тепла.
Под пристальным наблюдением
Миссионеры пытались научить его говорить, но безуспешно. Он не понимал человеческие звуки как осмысленные. Не показывал жестами. Дина не выучил ни хинди, ни английский. Он понимал простые команды и выражал эмоции мимикой. Его взгляд смягчался, когда кто-то был добр к нему. Один из служителей отмечал:
«Он узнавал тех, кто его кормил, и в такие моменты его лицо становилось почти человеческим».
Для науки XIX века это был бесценный случай. Антропологи, врачи и психологи видели в нём живое доказательство того, как глубоко среда формирует человеческое сознание. В те годы Европа переживала всплеск интереса к теориям Дарвина, к вопросу о происхождении человека. И появление ребёнка, выросшего среди зверей, словно материализовало этот спор: где проходит граница между природой и культурой? Может ли человек без общества остаться человеком? Они искали ответы: что именно делает нас людьми: мозг, язык или воспитание? Исследователи фиксировали каждую мелочь: как он двигается, как реагирует на прикосновение, какие звуки издаёт.
Они уверяли: Дина не освоил речь, потому что первые три-четыре года жизни прошли без человеческого общения. Его слух не улавливал интонаций, мозг не выстраивал ассоциаций между звуком и смыслом. Учёные сделали вывод: изоляция уничтожает способность к символическому мышлению, а вместе с ней и социальное поведение. Поэтому даже лучшие педагоги приюта не смогли научить его говорить, но именно благодаря этим попыткам человечество лучше поняло, что такое общение и какова роль раннего контакта между людьми.
Воспоминания свидетелей
Управляющий приюта Эрхардт Льюис писал коллеге:
«Перед тем как съесть что‑либо, он обязательно обнюхивает еду. Если запах ему не нравится, бросает. Он двигается на руках и ногах с поразительной лёгкостью».
Эти наблюдения легли в основу множества публикаций о так называемых «диких детях».
Один из учителей утверждал, что Саничар со временем начал одеваться, вставать прямо и даже проявлял интерес к огню. Говорили, что позже он перенял одну из самых человеческих привычек — начал курить. Трудно сказать, было ли это правдой или попыткой миссионеров сделать его «своим» хотя бы внешне.
Индия XIX века: фон и причины
Чтобы понять, почему подобные истории вообще возникали, стоит обратить внимание на контекст.
В XIX веке Индия переживала тяжёлые времена: голод, эпидемии, социальные потрясения. Нищета толкала семьи на отчаянные шаги. Иногда детей бросали в лесу от безысходности, а иногда из‑за суеверий. Дети, рождённые под «неблагоприятной звездой», считались приносящими беду.
Система социальной защиты тогда отсутствовала. Приюты, вроде того, куда попал Саничар, держались на пожертвованиях и миссионерской инициативе. Чудом выжившие дети‑отшельники становились редким, почти научным феноменом. За сто лет британские источники упоминали не меньше десяти случаев «волчьих детей». Некоторые оказались выдумкой, некоторые — реальны. Но каждый из них вскрывал один и тот же страх: как тонка граница между человеком и зверем.
После смерти
После смерти в 1895 году тело Саничара кремировали. Об этом событии сообщили несколько англо‑индийских газет, включая The Pioneer Mail и The Times of India. Для колониальной публики история дикого ребёнка стала настоящей сенсацией. В статье писали, что «мальчик, воспитанный волками, умер, так и не научившись говорить», и его жизнь вызывала у читателей смесь ужаса и жалости.
В следующие годы имя Саничара всё чаще встречалось в научных журналах и лекциях по психологии. Его судьбу обсуждали на заседаниях антропологических обществ Калькутты и Лондона.
Когда Киплинг прославился, журналисты не раз возвращались к этой теме, спрашивая: «Правда ли, что Маугли существовал?» Писатель отвечал уклончиво, но с улыбкой: «Каждая легенда начинается с зерна правды». Некоторые современники считали, что он сознательно избегал прямых подтверждений, чтобы не разрушать миф, ведь история Саничара стала не просто фактом, а воплощением вечного спора о природе человека.
«Маугли» Киплинга заканчивается светло. Реальная история — грустнее. Ведь человек, выросший среди волков, не стал волком. Он просто не стал никем. Существом между мирами, слишком человеком для зверей и слишком зверем для людей.