— Я не поеду с твоим Кириллом. Хватит с меня одной Маши, — Алина даже не подняла глаз от телефона, когда я показал ей билеты на море.
Я замер с распечаткой в руках. Четыре билета. Две недели в Анапе. Я представлял, как мы будем строить замки из песка, как дети подружатся, как мы станем настоящей семьёй. А она...
— Что ты сейчас сказала?
— То, что сказала. Я устала, Серёж. Хочу отдохнуть нормально, а не нянчиться с чужим ребёнком.
Чужим. Моему десятилетнему сыну она сказала "чужой".
Мы с Алиной прожили вместе год и три месяца. Познакомились на корпоративе у общих друзей — она работала менеджером в рекламном агентстве, я инженером на заводе. Оба после развода, оба с детьми. Мне казалось, что мы понимаем друг друга без слов. Что у нас общая боль, общий опыт, общее будущее.
Я ошибался.
— Алина, это мой сын, — я стараюсь говорить спокойно, хотя внутри всё кипит. — Я хотел, чтобы мы провели время все вместе. Чтобы дети...
— Чтобы я таскалась с двумя детьми на пляже? — она наконец отложила телефон. — Нет уж, увольте. Я вообще не понимаю, зачем ты его постоянно сюда тащишь. У него же есть мать!
— Мать работает в больнице. Кирилл живёт у неё, но я его отец. Или ты думала, что я просто буду заезжать к нему раз в месяц?
— Думала, что ты построишь новую семью, — Алина встала, скрестив руки на груди. — А ты постоянно с ним. То заберёшь на выходные, то уроки делаете, то кататься едете. У меня создаётся ощущение, что я живу в общежитии!
Её голос звенел от раздражения. Маша, её восьмилетняя дочка, выглянула из комнаты, испуганно посмотрела на нас и спряталась обратно. А я вдруг увидел всё как есть.
Год назад Алина улыбалась Кириллу, пекла ему блины, расспрашивала про школу. Мне казалось — она принимает моего сына. Теперь я понял: она терпела. И терпение закончилось.
— Хорошо, — я аккуратно сложил билеты. — Спасибо, что сказала честно.
— И что теперь? — она смотрела на меня вызывающе.
— Еду на море с Кириллом. Одна неделя вместо двух, но этого хватит.
— Серёжа, не надо устраивать драму из-за...
— Из-за моего ребёнка? — я повернулся к ней. — Алина, я думал, что мы строим что-то настоящее. Но если для тебя мой сын — обуза, то нам не по пути.
Она побледнела.
— Ты хочешь сказать...
— Я хочу сказать, что когда вернусь с моря, заберу свои вещи. Ищи съёмщика на мою комнату.
Я ушёл в спальню собирать чемодан. Руки дрожали — от злости, обиды, разочарования. Мне сорок два года. Я пережил развод с Татьяной, перестроил всю жизнь, научился быть отцом на расстоянии. И вот, когда мне показалось, что я наконец нашёл человека, который меня понимает...
— Пап, — в дверь просунулась светлая голова Кирилла. Он приехал вчера вечером, должен был остаться на неделю. — Мы правда поедем на море вдвоём?
Я посмотрел на сына. Он вырос за последний год — худенький, светловолосый, с моими серыми глазами. В школе его дразнили "ботаником" за очки и увлечение программированием. Мать работала сутками в больнице, он часто был один. И вот теперь смотрел на меня с надеждой.
— Правда, — я улыбнулся. — Только мы с тобой. Мужская компания.
Его лицо расплылось в улыбке.
Море встретило нас штормом. Мы стояли на пустом пляже, ветер трепал наши куртки, волны с грохотом накатывали на берег. Кирилл вцепился в мою руку.
— Пап, а завтра можно будет купаться?
— Обязательно. Шторм к вечеру стихнет.
И стих. На следующий день мы проснулись в восемь утра — солнце било в окно маленького номера, море сияло, как в рекламе. Мы позавтракали в кафе на набережной — Кирилл заказал огромный омлет с помидорами, я взял кофе и сырники.
— Пап, а можно мы на катамаране покатаемся?
— Можно всё, — я рассмеялся.
И мы катались. Катались на катамаране, на банане, арендовали маленькую доску для сёрфинга. Кирилл падал, захлёбывался солёной водой, смеялся как сумасшедший. Вечером ели мороженое у причала и смотрели на закат.
— Пап, — Кирилл облизал ложку. — А можно я у тебя жить буду? Постоянно?
Я замер.
— А как же мама?
— Мама всё время на работе. Я её почти не вижу. А с тобой... с тобой хорошо, — он отвёл глаза. — Я понимаю, что у тебя своя жизнь. Но вдруг можно?
У меня сжалось сердце. Я никогда не настраивал сына против Татьяны. Мы развелись спокойно, без скандалов, просто поняли, что не тянем друг друга. Она получила квартиру, я снимал жильё. Кирилл остался с ней — так было логичнее, я работал допоздна.
Но теперь...
— Надо поговорить с мамой, — я обнял его за плечи. — Но если она согласится, то я буду только рад.
Он прижался ко мне. И я понял, что принял правильное решение. С Алиной. С морем. Со всем.
Татьяна приехала встречать нас на вокзал. Высокая, худая, с усталым лицом и тёмными кругами под глазами. Врач-терапевт, работает в поликлинике с восьми утра до восьми вечера, иногда — дежурства по ночам.
— Привет, — она обняла загоревшего Кирилла. — Как съездили?
— Классно! Мам, я с папой говорил...
— Давай я сначала с папой поговорю, — она посмотрела на меня.
Мы сели в машину. Кирилл уснул на заднем сиденье — дорога длинная, устал. Татьяна вела молча, я смотрел в окно. Наконец она заговорила:
— Он хочет к тебе переехать?
— Да. Я не настраивал его, Тань. Но если ты согласна...
— Я согласна, — она перехватила руль покрепче. — Серёж, я не справляюсь. У меня график сумасшедший, он постоянно один. Я прихожу — он уже спит. Ухожу — он ещё спит. Я вижу, как он грустнеет, замыкается. А с тобой... с тобой он оживает.
Она замолчала. Потом добавила тихо:
— У тебя будет время на него? У тебя же Алина...
— У меня больше нет Алины, — я вздохнул. — Расстались.
— Из-за Кирилла?
— В каком-то смысле. Она не хотела видеть в нём часть меня. Для неё он был обузой.
Татьяна кивнула.
— Тогда правильно, что расстались. Ребёнок чувствует такое.
Мы договорились, что Кирилл переедет через две недели — соберёт вещи, попрощается с друзьями. Татьяна обещала помочь с оформлением документов для школы.
А я вернулся в квартиру, которую снимал вместе с Алиной.
Она ушла.
Забрала все свои вещи, Машины игрушки, даже растения с подоконника. На кухонном столе лежала записка, написанная размашистым почерком:
"Серёжа, прости. Я поняла, что не готова быть матерью чужому ребёнку. Наверное, я вообще не готова к серьёзным отношениям. Желаю тебе счастья. Алина"
Я скомкал записку и выбросил её в мусорное ведро.
Не позвонил. Не написал. Не побежал выяснять отношения. Просто сел на диван в пустой квартире и подумал: как же хорошо, что я узнал об этом сейчас. А не через пять лет, когда у нас были бы общие дети, общий быт, общие долги.
Любовь без детей — это не любовь. Это сделка.
Жизнь с Кириллом выстроилась быстро. Я нашёл двухкомнатную квартиру поближе к его школе, перевёз вещи, купил новую мебель. По пятницам у нас появилась традиция: заказывать пиццу и смотреть старые комедии. Кирилл обожал "Маску" и "Один дома", я снова открывал для себя эти фильмы — через смех сына.
По воскресеньям мы катались на велосипедах в парке. Я научил его чинить проколы, смазывать цепь, правильно переключать скорости. Он научил меня пользоваться новыми приложениями на телефоне, настроил мне умную колонку, показал, как работает облачное хранилище.
Дом наполнился жизнью. Кирилл приводил друзей — они сидели в его комнате, играли в компьютерные игры, обсуждали школьные дела. Я готовил им сырники, блины, пельмени. Иногда садился рядом, слушал их разговоры — о новых играх, о девочках, о контрольных.
Татьяна заезжала по средам — забирала Кирилла в кино или в кафе. Мы с ней стали друзьями. Настоящими друзьями, без обид и претензий. Она радовалась, что у сына всё хорошо. Я радовался, что у неё появился новый знакомый — коллега из больницы, спокойный и надёжный мужчина.
Жизнь шла. Спокойно. Размеренно. Правильно.
А потом случилось то, чего я не ожидал.
Пятница, три часа дня. Я забираю Кирилла из школы — у него кружок программирования закончился раньше. Выхожу из машины, жду у ворот. Дети высыпают толпой — шумные, весёлые, с рюкзаками наперевес.
И тут я вижу её.
Машу. Дочку Алины.
Она стоит у забора одна. Без взрослых. Смотрит по сторонам растерянно, кусает губу. Ей девять лет. Она не должна стоять одна у школы в три часа дня.
— Маша! — я подхожу к ней. — Привет. Ты что здесь одна?
Она вздрагивает, поднимает на меня глаза. Узнаёт.
— Дядя Серёжа...
— Где мама?
— На работе. Бабушка должна была прийти, но она заболела. Мама сказала, что приедет к пяти.
Два часа. Девятилетний ребёнок должен ждать на улице два часа.
— Пойдём со мной, — я беру её за руку. — Кирилл сейчас выйдет, поедем ко мне. Там поешь, отдохнёшь. Я позвоню маме.
— А можно? — она смотрит на меня с надеждой.
— Конечно можно.
Кирилл выбегает, видит Машу, удивляется. Но ничего не говорит — просто здоровается, и мы едем домой. Я сажу Машу за стол, грею борщ, нарезаю хлеб. Достаю из холодильника компот, наливаю в стаканы. Маша ест жадно — видно, что голодна.
— Спасибо, дядя Серёжа, — она вытирает рот салфеткой.
— Не за что. А теперь давай позвоню маме.
Алина берёт трубку на пятом гудке.
— Серёжа? — голос удивлённый, настороженный.
— Привет. Маша у меня. Забрал её от школы.
Тишина.
— Что?! Где?!
— Она стояла одна у ворот. Сказала, что бабушка заболела.
— Господи... — Алина выдыхает. — Мама утром позвонила, что температура. Я попросила соседку забрать, но она отказалась. Я хотела выскочить с работы...
— Алина, всё в порядке. Маша поела, сейчас играет с Кириллом. Когда освободишься, приезжай.
— Спасибо, — она говорит тихо. — Серёж... спасибо.
Я кладу трубку.
Маша сидит на полу в Кириллиной комнате, они играют в настольную игру. Девочка смеётся — впервые за всё время. Кирилл терпеливо объясняет ей правила, помогает кидать кубик.
Я смотрю на них и понимаю: не бывает чужих детей. Бывают взрослые, которые не хотят этого понять.
Алина приехала в семь вечера. Бледная, растрёпанная, с размазанной тушью. Она ворвалась в квартиру, увидела Машу — живую, целую, довольную — и расплакалась.
— Господи, Машенька... — она обняла дочь, прижала к себе. — Прости, родная. Прости.
— Мам, всё нормально, — Маша гладит её по волосам. — Дядя Серёжа меня покормил. Мы с Кириллом играли.
Алина смотрит на меня поверх Машиной головы. В её глазах благодарность, стыд, растерянность.
— Серёж... я не знаю, что сказать.
— Ничего не надо говорить. Напоишь чаем?
Мы сидим на кухне. Маша с Кириллом в комнате — смотрят мультфильм. Алина держит кружку обеими руками, смотрит в стол.
— Мне тяжело, — говорит она тихо. — Очень тяжело. Работа, Маша, быт. Я одна. Мама помогает, но она сама уже не молодая. Я просыпаюсь в шесть утра, ложусь в полночь. У меня сил не остаётся ни на что.
— Я понимаю.
— Когда мы расстались... — она поднимает глаза. — Я думала, что мне станет легче. Что я справлюсь сама. Но стало только хуже. Серёж, я тогда повела себя ужасно. Я была эгоисткой. Я...
— Алина, — я перебиваю её. — Это в прошлом.
— Но ты был прав. Я не смогла принять Кирилла. А ты... ты без вопросов забрал мою дочь. Накормил. Присмотрел. Даже не попрекнул.
— Я не мог оставить ребёнка одного, — говорю я просто.
Она молчит. Потом кивает.
— Можно... можно Маша будет иногда к вам приходить? В гости? Ей одной дома бывает страшно. А с Кириллом ей хорошо.
Я смотрю на неё. Вижу уставшую, загнанную женщину, которая пытается выжить в этом мире. Которая ошиблась, поняла это, но уже не может вернуть прошлое.
— Конечно, — говорю я. — Пусть приходит.
Маша стала появляться у нас раз в неделю. Потом два раза. Потом три. Она делала уроки за нашим кухонным столом, ужинала с нами, смотрела фильмы. Кирилл относился к ней как к младшей сестре — помогал с математикой, защищал от дворовых хулиганов, учил кататься на роликах.
Алина приезжала за дочкой, благодарила, иногда оставалась на чай. Мы говорили о работе, о детях, о жизни. Однажды она сказала:
— Серёж, прости меня.
— За что?
— За то, что я тогда не поняла. Не приняла. Ты был готов на всё ради Кирилла. А я... я думала только о себе.
— Всё правильно сложилось, — я пожал плечами. — Если бы не тот разговор, я бы не узнал, что Кирилл хочет жить со мной. Не проводил бы с ним столько времени. Не стал бы для него настоящим отцом.
— Ты им всегда был.
— Нет. Я был отцом по выходным. А стал отцом на всю жизнь.
Она кивнула. Потом добавила:
— Ты встречаешься с кем-нибудь?
— Нет. И не собираюсь пока. У меня есть Кирилл — этого достаточно.
Она улыбнулась грустно.
— А я встретила человека. На работе. Он спокойный, добрый. С Машей ладит. Может быть, у нас что-то получится.
— Я рад за тебя, — и я был искренен.
Мы не вернулись друг к другу. Слишком много было сломано. Но мы остались... друзьями? Знакомыми? Людьми, которые прошли вместе часть пути и разошлись без злости.
Прошло три года.
Кирилл вырос — высокий, худой подросток с первым пушком на щеках. Поступил в университет на факультет информатики, съехал в общежитие. Мы созваниваемся каждый день, он приезжает на выходные, приводит девушку — тихую, умную студентку с факультета математики.
Маша превратилась в красивую, рассудительную девочку. Алина вышла замуж за того самого коллегу — спокойного, надёжного мужчину, который принял Машу как родную. Они живут вместе, счастливы, планируют ещё одного ребёнка.
Я радуюсь за них. Поддерживаю связь с Машей — поздравляю с днём рождения, дарю книги, иногда встречаемся втроём с Кириллом — идём в кино или в кафе.
А недавно Кирилл сказал мне:
— Пап, спасибо.
— За что?
— За то, что ты тогда выбрал меня.
Я посмотрел на сына. На этого умного, взрослого человека, которого я едва не потерял из-за чужого эгоизма.
— Я никого не выбирал, Кирюш. Я просто не мог иначе.
И это правда.
Я не жалею о том решении. О том, что сказал Алине "нет". О том, что уехал на море с сыном. О том, что перестроил всю жизнь ради него.
Потому что понял главное: чужих детей не бывает.
Бывают только взрослые, которые не хотят этого понять.