— Оля, я не могу выбрать, — сказал Виктор глухо. — Понимаешь? Я люблю тебя. Но я люблю и Наташу, и Мишу. Это мой сын.
Слова падали тяжело, как камни.
Начало этой истории читайте в первой части.
— Ты меня предал, — сказала я просто. — Восемь лет ты меня обманывал. Каждую неделю смотрел мне в глаза и врал. Это не любовь, Виктор. Это эгоизм.
— Я знаю, — он опустил голову. — Я знаю, что поступил подло. Но я не знал, как по-другому. Я не мог уйти от тебя, не мог бросить Мишу...
— А теперь что? — перебила я. — Так и будешь метаться между двумя домами? Или всё-таки выберешь?
Он молчал. И в этом молчании был ответ.
— Уходи, — сказала я. — Прямо сейчас. Собирай вещи и уходи.
— Оля...
— Уходи! — закричала я. — Иди к своей Наташе и Мише! Раз ты не можешь выбрать, я выбираю за тебя. Мне не нужен муж, который живёт на два дома.
Виктор встал. Постоял, глядя на меня. Потом медленно пошёл в спальню. Я слышала, как он достаёт сумку, как шуршит одежда, как открываются ящики.
Через двадцать минут он вышел с большой дорожной сумкой.
— Я позвоню, — сказал тихо. — Мы обсудим всё спокойно, хорошо?
Я не ответила. Просто смотрела в окно, на дождливую темноту за стеклом.
Дверь закрылась. Я осталась одна.
Утро было серым и пустым. Я не спала всю ночь, лежала, уставившись в потолок, прокручивая в голове последние восемь лет. Как я не заметила? Неужели не было признаков?
Были. Конечно, были. Я просто не хотела их видеть.
Телефон молчал. Виктор не звонил, не писал. Видимо, оттягивал неизбежный разговор.
А в час дня раздался звонок в дверь.
Я посмотрела в глазок. На площадке стояла женщина — лет тридцати пяти, стройная, с тёмными волосами, собранными в хвост. Рядом с ней — мальчик лет шести, в синей курточке, с огромными карими глазами.
Миша.
Я открыла дверь.
— Да?
Женщина смотрела на меня спокойно, но в глазах читалась напряжённость.
— Здравствуйте. Вы Ольга?
— Да.
— Я Наташа. А это Миша. Можно нам поговорить?
Я посмотрела на мальчика. Он прятался за мать, но любопытно выглядывал. Точная копия Виктора — те же брови, тот же нос, тот же разрез глаз.
— Проходите, — отступила я.
Они вошли. Мальчик огляделся с интересом, а Наташа сняла куртку, повесила на вешалку. Двигалась уверенно, будто бывала здесь раньше.
— Миша, посиди в коридоре, хорошо? — мягко попросила она. — Мы с тётей поговорим.
Мальчик кивнул, сел на пуфик, достал телефон.
Мы прошли на кухню. Я поставила чайник — автоматически, просто чтобы занять руки.
— Виктор рассказал вам, — начала Наташа. — Вчера вечером он приехал ко мне, сказал, что вы всё узнали.
— Ваша мать позвонила, — кивнула я. — Спросила, где сын.
— Да, он мне рассказывал. — Наташа вздохнула. — Послушайте, я понимаю, как вы себя чувствуете. На вашем месте я бы тоже была в ярости.
— Вы не на моём месте, — отрезала я. — Вы на месте любовницы, которая разрушила чужую семью.
Она покачала головой.
— Я не разрушала. Ваша семья разрушилась сама. Или вы думаете, что счастливый муж стал бы искать кого-то на стороне?
Слова ударили больно, потому что в них была правда. Я вспомнила последние годы перед его изменой — рутину, усталость, отдаление. Мы перестали разговаривать по душам, перестали вместе смеяться. Жили как соседи.
— Это не оправдывает обман, — сказала я тихо.
— Не оправдывает, — согласилась Наташа. — Но я пришла не оправдываться. Я пришла предложить решение.
Я посмотрела на неё удивлённо.
— Какое решение?
Она достала из сумочки конверт, положила на стол.
— Виктор мечется между нами. Не может выбрать, боится кого-то обидеть. Но так нельзя — ни вам, ни мне, ни, главное, ребёнку. Миша растёт, он задаёт вопросы, почему папа приходит только по выходным.
Я взяла конверт. Внутри были документы — какие-то бумаги с печатями.
— Это отказ от алиментов, — пояснила Наташа. — Я не хочу денег. У меня хорошая работа, я обеспечу сына сама. Виктор может видеться с Мишей, когда захочет, но жить он будет с вами. Если, конечно, вы его простите.
Я смотрела на бумаги, не веря своим глазам.
— Вы отказываетесь от него?
— Я отпускаю его, — поправила она. — Разница есть. Я люблю Виктора, но я не хочу быть причиной разрушения чужого брака. И не хочу, чтобы мой сын рос с отцом, который разрывается между двумя женщинами. Пусть лучше у Миши будет папа, который приходит в гости, но счастлив, чем папа, который всегда рядом, но несчастен.
Я медленно отложила документы.
— Почему вы это делаете?
Наташа улыбнулась грустно.
— Потому что я тоже была в вашей ситуации. Мой первый муж изменял, и я пыталась его удержать. Это было адом — для всех. Я не хочу повторения.
— Но вы любите его, — сказала я тихо.
— Люблю, — кивнула она. — Но любовь — это не всегда владение. Иногда любовь — это отпустить.
Чайник закипел, громко щёлкнув. Я встала, разлила воду по чашкам. Села обратно.
— А что, если я не прощу его? Что, если я хочу развода?
Наташа пожала плечами.
— Тогда он будет свободен. Может быть, вернётся ко мне. Может, найдёт кого-то третьего. Это ваш выбор, Ольга.
Мы сидели молча, попивая чай. Из коридора доносился тихий звук игры на телефоне — Миша играл, не подозревая, что взрослые решают его судьбу.
— Можно я посмотрю на него? — спросила я вдруг.
Наташа кивнула.
Мы вышли в коридор. Мальчик поднял глаза, посмотрел на меня настороженно.
— Привет, — сказала я. — Ты Миша?
— Ага, — кивнул он. — А вы кто?
— Я... — я запнулась. — Я друг твоего папы.
— А где папа? Мама сказала, мы к нему едем.
— Папа скоро будет, — соврала я. — Потерпи ещё чуть-чуть.
Он кивнул и снова уткнулся в телефон. А я смотрела на него и видела Виктора — такого же, каким он был в детстве на старых фотографиях. Невинного, чистого, не виноватого ни в чём.
Мы вернулись на кухню. Наташа собиралась уходить, застёгивала сумочку, поправляла волосы.
Я проводила их до двери. Миша помахал мне на прощание, и что-то сжалось внутри. Этот мальчик ни в чём не виноват. Он не выбирал, в какой ситуации родиться.
Когда дверь закрылась, я вернулась в гостиную, села на диван. Конверт с документами лежал на столе — свидетельство того, что другая женщина оказалась мудрее и сильнее меня.
Она отпустила мужчину, которого любила, ради его счастья. А я что? Я держалась за иллюзию семьи, не замечая, что муж давно живёт двойной жизнью?
Вечером позвонил Виктор. Голос был усталым, надломленным.
Я слушала его объяснения, извинения, обещания. Слушала и понимала, что прощение — это не про забыть. Это про принять и идти дальше. Но готова ли я?
Три недели я жила одна, обдумывая всё. Дети приезжали, поддерживали, но решение должна была принять я сама.
Виктор звонил каждый день. Просил о встрече, о разговоре, о шансе. А я откладывала, тянула, не зная ответа.
Наташа написала один раз: "Как вы? Думали над моим предложением?"
Я ответила: "Думаю. Спасибо, что пришли".
И вот однажды утром, проснувшись в пустой постели, я поняла, что уже знаю ответ. Он пришёл не в виде озарения, а тихо, как рассветный свет за окном.
Я набрала номер Виктора.
Он ответил на второй гудок, задыхаясь, словно бежал к телефону.
— Приезжай, — сказала я просто. — Нам нужно поговорить.
Он появился через сорок минут — бледный, похудевший, с синяками под глазами. Стоял на пороге, не решаясь войти, и это было так непохоже на прежнего уверенного Виктора, что стало жаль.
Мы сели на кухне — там, где три недели назад всё началось.
Я положила перед ним конверт от Наташи и свой собственный — с документами на развод, которые подготовила на всякий случай.
— Выбирай, — сказала я спокойно. — Если берёшь первый — мы попробуем начать сначала. Ты остаёшься здесь, видишься с Мишей по выходным, но честно, без лжи. Я не обещаю, что смогу забыть, но попробую простить. Это будет трудно, долго, может, не получится. Но я дам шанс.
Он смотрел на конверты молча.
— А если второй — ты свободен, — продолжила я. — Разводимся, делим имущество, живёшь как хочешь. Может, вернёшься к Наташе, может, будешь один. Это твой выбор.
Пауза тянулась мучительно долго. За окном пролетела ворона, каркнула хрипло. Часы на стене отсчитывали секунды.
Виктор протянул руку. Медленно, словно боясь ошибиться. Взял первый конверт.
— Я хочу остаться, — сказал хрипло. — Если ты дашь шанс — я сделаю всё, чтобы вернуть твоё доверие. Всё, Оль. Честно.
Я кивнула. Внутри не было ни радости, ни облегчения. Только усталое принятие.
— Тогда с завтрашнего дня мы начинаем заново. Но предупреждаю — одна ложь, одна недомолвка, и всё. Я не стану жить с человеком, которому не доверяю.
— Больше никакой лжи, — пообещал он. — Клянусь.
Время покажет, стоят ли эти клятвы чего-то. Но я решила дать шанс — не ему, а себе. Потому что прожить всю жизнь с горечью "а что, если" хуже, чем попробовать и понять, что не вышло.
Наташе я написала вечером: "Спасибо. Мы попробуем. Вы поступили благородно".
Ответ пришёл быстро: "Желаю вам счастья. Настоящего. И помните — второй шанс даётся не всем. Используйте его мудро".
Рисунок Миши я не выбросила. Положила в коробку с семейными фотографиями — пусть будет напоминанием о том, что ложь разрушает даже самые крепкие отношения. И о том, что иногда для любви нужна не близость, а мудрость отпустить.
А Виктор в первую же субботу взял меня с собой к Мише. Мы сидели в парке, ели мороженое, и мальчик рассказывал про школу, про друзей, про новую игру. Он не знал всей правды, и не должен был знать. Для него я была просто папиной подругой.
Но когда он на прощание обнял Виктора и сказал: "Папа, приходи ещё", я увидела слёзы в глазах мужа. И поняла, что сделала правильный выбор.
Не для него. Для этого мальчика, который заслуживал отца. И для себя — потому что жить с обидой тяжелее, чем научиться прощать.