— Мам, я хочу найти её.
Ирина замерла с кастрюлей в руках. Вода из-под крана продолжала литься, но она словно не слышала её шума. Только стук собственного сердца отдавался в висках.
— Кого найти, Вика? — тихо спросила она, хотя прекрасно понимала, о ком речь.
— Мою настоящую мать.
«Настоящую». Это слово больно резануло по сердцу, но Ирина постаралась не показать своих чувств. Она закрыла кран, вытерла руки полотенцем и села напротив дочери за кухонный стол.
Друзья подписывайтесь, ставьте лайки и пишите комментарии! Для меня это очень важно!
***
Вика сидела, не поднимая глаз, теребя край скатерти. Шестнадцать лет — трудный возраст, когда каждый подросток ищет себя, свои корни, своё место в мире. Ирина знала, что этот разговор рано или поздно состоится, но всё равно не была к нему готова.
— Викуша, а зачем? — спросила она, стараясь говорить ровно. — Что изменится от того, что ты её найдёшь?
— Не знаю, — девочка пожала плечами. — Просто хочу посмотреть на неё. Понять, почему она меня отдала. У меня есть право знать.
Ирина вспомнила тот день двенадцать лет назад, когда впервые увидела Вику в детском доме. Худенькая четырёхлетняя девчушка с огромными карими глазами и тёмными кудряшками стояла в сторонке, пока остальные дети шумно играли. Она не плакала, не просилась на ручки — просто смотрела с какой-то недетской серьёзностью. И в тот момент Ирина поняла: это её дочь. Та самая, которую она так долго ждала.
После развода с мужем и невозможности иметь своих детей, Ирина решилась на усыновление. Процесс оказался непростым — бесконечные справки, проверки, собеседования. Но когда она взяла Вику за руку и вывела из детского дома, почувствовала, что жизнь снова обретает смысл.
— Вик, я не против того, чтобы ты узнала о своём прошлом, — медленно проговорила Ирина. — Но готова ли ты к тому, что там может оказаться совсем не то, что ты себе представляешь?
— Я готова, — упрямо ответила девочка. — Мне уже шестнадцать, я не ребёнок.
На следующий день Вика достала из ящика свидетельство о рождении — то самое, где в графе «мать» значилось: Надежда Викторовна Семёнова. Больше информации не было. Но для современного подростка с доступом в интернет это не стало проблемой.
Через неделю она нашла профиль в социальных сетях. Фотографии были скудными: размытые селфи, сделанные на старый телефон, снимки в каких-то сомнительных компаниях. Но черты лица... Вика всматривалась в экран и видела своё отражение — те же карие глаза, те же высокие скулы, тот же упрямый подбородок.
Она написала первое сообщение дрожащими руками: «Здравствуйте. Я, кажется, ваша дочь».
Ответ пришёл через три дня: «Вика? Солнышко моё, неужели это правда ты? Я столько лет тебя искала!»
Сердце девочки забилось сильнее. Искала! Значит, не забыла, не бросила навсегда. Может быть, были какие-то причины? Может быть, всё можно объяснить?
Они начали переписываться. Надежда рассказывала трогательные истории о том, как её вынудили отказаться от дочери, как она плакала по ночам, как мечтала найти своего ребёнка. Вика читала эти сообщения, и внутри что-то болезненно сжималось. Получается, у неё есть мать, которая любит её, которая страдала все эти годы?
Ирина замечала перемены в дочери. Вика стала рассеянной, часто сидела, уткнувшись в телефон, на расспросы отвечала односложно. Между ними выросла невидимая стена.
— Викуль, что происходит? — спросила Ирина однажды вечером, когда они сидели на кухне за ужином. — Ты можешь мне довериться.
— Всё нормально, мам, — отмахнулась девочка. — Просто устала в школе.
Но это была ложь. На самом деле Вика уже договорилась о встрече с Надеждой.
Они встретились в небольшом кафе на окраине города. Вика пришла первой, села за столик у окна и нервно теребила край салфетки. Когда дверь открылась, и внутрь вошла женщина лет тридцати пяти в потёртой куртке, с выцветшими волосами и усталым лицом, девочка сразу её узнала.
— Вика? — Надежда подошла ближе, и её глаза наполнились слезами. — Господи, как же ты выросла! Какая красавица!
Она попыталась обнять дочь, но та инстинктивно отстранилась. Слишком близко, слишком быстро.
— Здравствуйте, — неловко сказала Вика.
— Да какое «здравствуйте»! Мама я тебе! — Надежда села напротив и не сводила с девочки взгляда. — Знаешь, как я мечтала об этом дне? Столько лет прошло, а я помню, как будто вчера было. Ты родилась холодной осенью, я держала тебя на руках и плакала от счастья.
Вика слушала и хотела верить каждому слову. Хотела, чтобы всё было именно так — чтобы мать любила её, чтобы расставание было вынужденным.
— А почему вы меня отдали? — тихо спросила она.
Надежда горестно вздохнула и отвернулась к окну.
— Жизнь была тяжёлая, доченька. Денег не было, жить негде. А потом подруга одна, стерва такая, настучала в опеку, мол, я за тобой плохо ухаживаю. Приехали они, забрали тебя. Я рыдала, умоляла вернуть, но не послушали. Сказали, что тебе лучше будет в нормальной семье.
— И вы не пытались меня вернуть?
— Конечно пыталась! — Надежда схватила её за руку. — Только куда мне, простой женщине, против системы? Я тогда и работы постоянной не имела. Думала, вот заработаю денег, встану на ноги — заберу тебя обратно. А время шло, потом узнала, что тебя усыновили. Решила не лезть, чтобы твоей новой жизни не портить.
Это звучало правдоподобно. Вика хотела верить.
Они проговорили два часа. Надежда расспрашивала о жизни дочери, о школе, о приёмной матери. Когда разговор коснулся Ирины, Вика заметила, как лицо Надежды стало жёстче.
— Богатая, наверное, раз ребёнка усыновила? Квартира хорошая?
— Обычная трёшка в спальном районе, — пожала плечами Вика. — Мы живём нормально.
— Трёшка — это хорошо, — задумчиво протянула Надежда. — А у меня вот даже своего угла нет. По съёмным комнатам мотаюсь. Тяжело одной.
Вика почувствовала укол вины. Пока она жила в тёплой квартире, её родная мать скиталась по съёмным углам.
После этой встречи они стали видеться чаще. Надежда рассказывала о своей непростой судьбе, о том, как не сложилась жизнь, как все её предавали и бросали. Вика сочувствовала, хотела помочь.
А потом начались просьбы. Сначала мелкие.
— Викуль, у тебя денег немного нет? Телефон пополнить надо, а у меня до получки три дня.
Вика давала. У неё были карманные деньги, которые Ирина исправно выделяла.
— Солнышко, можешь пятьсот рублей дать в долг? Хозяйка за комнату требует, выгонит меня.
И снова Вика помогала.
Суммы росли. Тысяча, две, три. Надежда всегда обещала вернуть, но никогда не возвращала. А когда Вика однажды робко напомнила о долге, мать обиделась:
— Так я что, чужая тебе? Не могу дочь у собственной матери попросить? Знала бы, что ты такая жадная, не просила бы.
Вика чувствовала себя виноватой. Действительно, разве деньги важнее родной матери?
Ирина заметила, что у дочери пропали новые туфли, которые они вместе выбирали на день рождения.
— Вик, где твои туфли?
— Подруге отдала, — буркнула девочка.
Потом исчезли золотые серёжки, подарок на четырнадцатилетие. Потом — планшет.
— Виктория, что происходит? — Ирина впервые за долгое время назвала дочь полным именем. — Почему ты меня обманываешь?
— Не твоё дело! — огрызнулась Вика. — Это мои вещи, хочу — дарю, хочу — продаю!
— Ты встречаешься с ней, да? — тихо спросила Ирина.
Вика замерла.
— С кем?
— С Надеждой Семёновой. Твоей биологической матерью.
Девочка побледнела.
— Ты за мной следишь?
— Я переживаю за тебя! Вика, пойми, эта женщина...
— Эта женщина — моя мать! — крикнула Вика. — Настоящая мать! А ты... ты просто купила меня в детдоме, потому что своих детей родить не смогла!
Эти слова ударили больнее любого физического удара. Ирина побледнела и отступила на шаг.
— Вика...
— Оставь меня в покое!
Девочка убежала в свою комнату и заперлась. Ирина осталась стоять на кухне, и по её щекам текли слёзы. Двенадцать лет она растила эту девочку, любила, заботилась. Ночами сидела у кровати, когда Вика болела. Помогала с уроками, водила на танцы, радовалась каждой маленькой победе. И всё это оказалось ничего не значащим перед «голосом крови».
Надежда почувствовала, что Вика полностью на её стороне, и стала действовать наглее. Она начала настраивать дочь против Ирины.
— Знаешь, почему она тебя усыновила? — говорила она, попивая дешёвое пиво. — Потому что бесплодная. Тебя как игрушку взяла, чтобы не так одиноко было. А настоящих детей у неё не будет, и она тебе всю жизнь это припоминать будет.
— Мам никогда так не говорила, — неуверенно возразила Вика.
— Пока не говорила. А потом скажет: «Я тебя из детдома взяла, ты мне должна». Вот увидишь. А я-то, я родная мать. Я тебя девять месяцев носила, в муках рожала. Меня у тебя отняли, а теперь она на моём месте греется.
С каждой встречей в голове Вики складывалась картина: хорошая, любящая биологическая мать и расчётливая приёмная, которая просто использует её для своих целей.
Однажды вечером Надежда пришла прямо к их дому. Вика ужаснулась — она специально не говорила матери адрес, боялась конфликта. Но Надежда, оказывается, сама всё выяснила.
— Что вам нужно? — Ирина встала в дверях, преграждая путь в квартиру.
— Дочь мою хочу увидеть. Или вы мне запрещаете с собственным ребёнком видеться?
— Вика несовершеннолетняя, и я её законный представитель. И я прошу вас прекратить на неё влиять.
— Влиять? — Надежда усмехнулась. — Я её мать. У меня больше прав, чем у вас.
— У вас нет никаких прав. Вы добровольно отказались от ребёнка.
— Меня заставили! Вы богатые, вам хорошо рассуждать! А я голодала тогда, понимаете? Голодала!
Вика стояла в коридоре и слушала этот разговор. Внутри всё сжималось от противоречивых чувств. С одной стороны, она видела, как грубо и агрессивно ведёт себя Надежда. С другой — сердце болело при мысли о том, как её мать голодала.
Ирина закрыла дверь. Надежда начала громко кричать на лестничной площадке, обвиняя её в том, что она украла чужого ребёнка, разлучила мать и дочь. Соседи выходили из квартир, с любопытством слушали скандал.
— Вам не стыдно? — кричала Надежда. — Чужое счастье разрушили! Мне же жить не с чем теперь! Хоть бы помогли материально, раз уж дочь мою забрали!
Вот оно — истинное лицо. Деньги. Всё сводилось к деньгам.
Вика закрылась в комнате и разрыдалась. Она вдруг ясно увидела всю картину: манипуляции, ложь, постоянные просьбы о деньгах. Надежде нужна была не дочь — ей нужен был источник дохода.
Но признать это означало бы признать, что она ошибалась. Что предала Ирину, которая действительно любила её, ради женщины, которая просто пыталась нажиться на чужом горе.
Когда Надежда, наконец, ушла, Ирина зашла в комнату дочери. Села на край кровати и молча положила руку на плечо рыдающей девочки.
— Я всё поняла, — прошептала Вика сквозь слёзы. — Мам, прости меня. Прости за всё, что я наговорила.
— Тише, тише, — Ирина обняла её и прижала к себе. — Я не сержусь на тебя, Викуль. Ты имела право искать ответы. Жаль только, что они оказались такими горькими.
— Она всё врала, да? Про то, что её заставили отказаться от меня?
Ирина вздохнула. Она давно знала правду — из документов, которые получила при усыновлении. Надежда Семёнова числилась в базе неблагополучных родителей. Трижды лишалась родительских прав. Вика была третьим ребёнком, от которого она отказалась. Алкоголизм, асоциальный образ жизни, полное отсутствие интереса к судьбе детей.
Но говорить ли об этом дочери?
— Вик, у каждого человека своя правда, — медленно проговорила она. — Надежда Викторовна, возможно, действительно верит в то, что ей помешали стать хорошей матерью. Но факты говорят другое. У неё было три ребёнка. Всех троих забрали органы опеки из-за жестокого обращения и пренебрежения. Тебя нашли в квартире одну, когда тебе было три года. Ты сидела голодная, грязная, а её не было трое суток.
Вика слушала, и слёзы текли ручьём.
— Я не говорю тебе это, чтобы ты её ненавидела, — продолжала Ирина. — У неё, наверное, свои проблемы, своя боль. Но ты должна понимать: биологическая связь — это не главное. Главное — любовь, забота, готовность быть рядом и в радости, и в горе. Я не родила тебя, но я люблю тебя больше жизни. И буду любить всегда, что бы ты ни сделала, что бы ни сказала.
— Мам, — Вика уткнулась ей в плечо, — я больше никогда... никогда не скажу, что ты не настоящая мать. Потому что настоящая мать — это не та, что родила. Настоящая мать — это ты.
Они сидели, обнявшись, и за окном медленно опускались сумерки. Где-то в другом районе города Надежда Семёнова искала новую жертву для своих манипуляций. Но в этой квартире, в этих объятиях, было всё, что нужно — любовь, прощение и понимание того, что семья — это не кровь, а сердце.
Через неделю Вика сменила номер телефона и заблокировала Надежду во всех социальных сетях. Было больно, было страшно, но она поняла: иногда нужно отпустить иллюзии, чтобы увидеть настоящее.
А настоящее было здесь — в тёплой кухне, где пахло свежей выпечкой, где мама наливала чай и рассказывала о работе, где можно было просто быть собой и знать, что тебя любят. Не за что-то, а просто так. Потому что ты есть.
Это и была настоящая семья. Та, которую не выбирают по крови, а создают сердцем.