Утро началось с грохота молнии — не на небе, а в коридоре. Анна проснулась от шума, будто кто-то перетаскивал мебель. Она приподнялась на локте, сердце заколотилось. Из спальни доносилось приглушённое шуршание, звон застёжек, скрип колёс чемодана. Она выглянула — и замерла.
Виктор, её муж, стоял спиной к двери, запихивая её вещи в чёрные мусорные пакеты. Джинсы, кофты, туфли, даже ту куртку, что подарила мама на день рождения. Всё — в мешки, как будто это не одежда, а отходы. Он выносил их на лестничную площадку, аккуратно, почти бережно, будто выполнял священный долг.
— Что ты делаешь? — спросила она, и голос прозвучал удивительно ровно.
Виктор обернулся. На лице — смущение, но и решимость.
— Мама считает, что нам лучше пожить порознь. Тебе отдельно, нам с ней… Ты понимаешь? Так будет лучше для всех.
Анна посмотрела на него. Босая, в старой пижаме, с растрёпанными волосами. А он — в джинсах и свитере, будто собирался на работу, а не разрушал чужую жизнь. За его спиной из гостиной вышла Елена Ивановна — в халате, с довольной улыбкой.
— Витюша молодец, всё делает правильно, — сказала она, поправляя воротник. — Ты ещё молода, Анечка, устроишь свою жизнь. А мы с сыночком немного отдохнём здесь. А там, может, и примем тебя обратно.
Что-то щёлкнуло внутри. Не боль. Не обида. А смех. Глубокий, искренний, почти истерический. Анна засмеялась — сначала тихо, потом всё громче, пока не начала хохотать, держась за стену. Слёзы катились по щекам, но она не могла остановиться.
— Ты чего? — растерялся Виктор.
Она вытерла глаза, перевела дыхание и крикнула так, что в подъезде, казалось, задрожали стены:
— А теперь выметайтесь оба из моей квартиры!
Елена Ивановна открыла рот, чтобы возразить, но осёклась. Взгляд Анны был таким, что даже свекровь — та самая, что два года командовала в чужом доме, как королева — невольно отступила.
— Анюта, успокойся, — начал Виктор.
— Молчать! — оборвала она. — Ты, безвольная тряпка, собрал мои вещи в моей квартире, которую я купила на свои кровные деньги, за которую каждый месяц плачу. И ты собрался вышвырнуть меня отсюда, потому что мамочка сказала: «Мы не выгоняем, мы просто…» Да пошли вы оба!
Она шагнула вперёд.
— У вас десять минут. Собирайте свои шмотки и проваливайте.
— Ты не имеешь права! — взвизгнула Елена Ивановна. — Виктор здесь прописан!
— Прописка — это не право собственности. Я — собственник. Хотите проверить — вызывайте полицию. Я с удовольствием покажу документы и заодно расскажу, как вы два года паразитируете у меня на шее. Ни копейки не платите, а ещё пытаетесь выгнать хозяйку.
Виктор побледнел. Свекровь замерла, будто её ударили. Анна вошла в спальню, достала телефон и набрала номер участкового — того самого, с которым познакомилась год назад, когда в подъезде ломали домофон. Объяснила ситуацию. Он пообещал приехать через двадцать минут.
Когда она вернулась в коридор, Виктор и Елена Ивановна шептались на кухне. Анна подняла мешки с вещами и занесла обратно в квартиру. Руки дрожали, но внутри — странное облегчение. Как будто сбросила с плеч груз, который тащила годами.
Через десять минут Елена Ивановна вышла с чемоданом. Лицо её было искажено злобой.
— Ты ещё пожалеешь, дрянь! Витя, пошли!
— Мам, может, не надо так? — жалобно пробормотал он.
— Пошли, я сказала!
Они оделись молча. Виктор пытался поймать взгляд Анны, но она отворачивалась. Уже на лестничной площадке свекровь обернулась:
— Ты останешься одна! Никому ты такая не нужна!
Анна усмехнулась:
— Зато в своей квартире.
Дверь захлопнулась. Тишина обрушилась на неё, оглушая. Она прислонилась к стене и медленно сползла на пол. Обняла колени, закрыла глаза. Впервые за два года — ни телевизор на полную громкость, ни голос свекрови, ни упрёки. Только тишина. И она заплакала — от облегчения, от усталости, от боли.
Участковый приехал через полчаса. Анна показала документы — договор купли-продажи, выписки по ипотеке, справки о доходах. Всё оформлено на неё, ещё до брака. Он занёс в протокол, что бывший муж и его мать покинули жильё добровольно после конфликта.
Виктор звонил целую неделю. Сначала извинялся, потом требовал вернуть вещи, потом угрожал. Анна слушала сообщения и думала: как она вообще могла любить этого человека?
Через месяц пришла повестка в суд. Он требовал раздела имущества. Судья изучил документы и отклонил иск. Виктор вышел из зала с перекошенным лицом. Елена Ивановна шипела что-то про несправедливость.
Развелись через два месяца. Анна сменила замки. В тот же день выбросила старый диван — слишком он напоминал о свекрови. Купила новый, светлый, мягкий. В первый же вечер легла на него с книгой, укутавшись в плед. Было так тихо, что слышала, как тикают часы на кухне.
Прошёл год. Её повысили до старшей медсестры. Зарплата выросла. Она завела кошку — рыжую, наглую, которая спала на подушке и сбрасывала чашки со стола. Подруги приходили в гости. Пили вино на кухне, смеялись до слёз. И никто не говорил Анне, что она готовит неправильно.
Однажды она встретила Виктора у торгового центра. Он шёл с матерью — оба в поношенных куртках, унылые, будто жизнь их уже списала. Елена Ивановна, заметив Анну, отвернулась и потянула сына за рукав. Тот покорно последовал за ней.
Анна стояла с пакетом продуктов и смотрела им вслед. В груди разливалось тёплое чувство облегчения. Она ни о чём не жалела. Ни о разрушенном браке, ни о потерянных годах. Потому что теперь у неё было самое главное — её квартира. Её тишина. Её жизнь.
