— Я уже маме обещал, всё будет по справедливости.
Эта фраза, сказанная с небрежной уверенностью человека, распоряжающегося чужим имуществом, стала для Полины последним глотком отравленного воздуха. Справедливость. Какое странное, уродливое и однобокое значение приобрело это слово в устах её мужа.
Полине было тридцать семь, и большую часть своей сознательной жизни она провела в состоянии глухой, привычной, въевшейся под кожу усталости. Её официальное место работы — типография. Оператор допечатной подготовки. За этим названием скрывался ежедневный ад. Сделать макеты «ещё вчера», проверить цвета, которые никогда не совпадали на экране и на бумаге, проследить за тиражами, успокоить нервных заказчиков, которые звонили каждые пять минут с гениальными правками. Работа дёрганная, шумная, вечно пахнущая едкой краской и озоном от печатных машин, а главное — оплачиваемая так, будто ты не специалист с десятилетним стажем, а студент на подработке. Но Полина держалась. Стабильность. Это слово было её мантрой, её оправданием, её личной тюрьмой.
Вечерами, когда гудящие от беготни ноги доносили её до дома, начиналась вторая, неофициальная смена. Щелчок выключателя, гудение старенького компьютера, и вот она снова в мире графических программ и бесконечных правок. Дизайн визиток для местного салона красоты, где хозяйка просила «шрифт сделать поигривее». Баннер для шиномонтажки «чтоб было солидно, но не дорого». Листовки для зоомагазина с фотографиями грустных щенков. Мелкие клиенты, небольшие деньги, но именно эти деньги, заработанные на «баловстве», часто латали зияющие дыры в семейном бюджете, когда до зарплаты оставалась неделя, а счёт за коммуналку уже лежал на столе, как молчаливый укор.
Её муж Игорь и свекровь Валентина Петровна этот труд в упор не видели. Или, что вернее, демонстративно обесценивали.
— Ну какие там дизайны, Полин, — пожимала плечами свекровь во время редких визитов, с брезгливостью глядя на стопку эскизов. — Ты ж не художник, чтоб картины рисовать. Ерунда это всё, баловство. Ну, хоть какая-то копеечка, и то хлеб.
Игорь обычно молчаливо кивал, а потом, когда мать уходила, добавлял что-то своё, не менее обидное:
— Мама права. Лучше бы отдохнула нормально, а не за компьютером этим горбилась. Вон, глаза уже красные.
Полина молчала. Что им объяснять? Что это «баловство» оплатило Игорю новые зимние шины в прошлом месяце, потому что он свои деньги «потратил на важное»? Что эта «ерунда» позволяет им не сидеть на одних макаронах в конце месяца? Она просто молча терпела, втягивала голову в плечи и продолжала двигать мышкой. Так было проще. Спорить — означало нарваться на скандал, на обвинения в том, что она «вечно недовольная».
Раздражение накапливалось медленно, незаметно, как пыль в дальних углах. Игорь, её муж, казался с каждым днём всё более чужим и невыносимым. Он работал охранником в новеньком блестящем бизнес-центре. Работа, по его словам, была адски тяжёлой. «Весь день на ногах», — жаловался он, картинно потирая поясницу, хотя Полина знала, что большую часть смены он сидит в удобном кресле и смотрит в мониторы с камер наблюдения. Но эта мантра про усталость давала ему полное, негласное право приходить домой и превращаться в предмет мебели.
Помощи по дому от него не было никакой. Тарелку за собой в раковину поставить — уже подвиг, достойный похвалы. Зато требования были всегда наготове. Ужин должен быть «как у людей», то есть горячий, свежий и разнообразный. А то, что она сама вернулась с работы час назад, вымотанная до предела, его не волновало. Всё свободное время Игорь проводил либо уткнувшись в телефон, где он с азартом смотрел какие-то бои без правил, либо с друзьями в гараже, откуда возвращался с запахом пива и машинного масла.
Полина чувствовала, как их брак, когда-то казавшийся ей надёжным, рассыпается, превращается в труху. Она пыталась что-то склеить, реанимировать, делала неловкие, отчаянные попытки.
— Игорёш, а давай в кино сходим в выходные? Тот боевик, что ты хотел, — предлагала она, заглядывая ему через плечо.
— Некогда, — бурчал он, не отрывая взгляда от экрана. — Устал я. Всю неделю на ногах.
— Ну может, хоть по набережной пройдёмся? Помнишь, как раньше гуляли, ели мороженое?
— Ой, Полин, не начинай, а? Какая набережная, холодно. Лучше дома посижу.
Отчаявшись, она ухватилась за последнюю, как оказалось, гнилую соломинку. Он предложил поехать «в гости к маме», и она, подавив тяжёлый вздох, согласилась. Глупая, наивная надежда, что смена обстановки, семейная атмосфера, общий стол хоть как-то их сблизит.
Вечер у свекрови превратился в медленную, унизительную пытку. Валентина Петровна с порога осмотрела её с ног до головы оценивающим взглядом, будто Полина была не невесткой, а товаром на рынке. За столом вместо душевных разговоров начался допрос с пристрастием.
— Ты бы, Полина, перестала фигнёй своей страдать за компьютером, — менторским тоном заявила свекровь, пододвигая ей салат, в котором было больше майонеза, чем овощей. — Лучше б о ребёнке подумали. Годы-то идут. Или на вторую работу устроилась, нормальную. Игорю одному тяжело семью тянуть.
Полина замерла с вилкой в руке. Тяжело тянуть? Его зарплаты едва хватало на бензин, сигареты и пиво с друзьями. Она подняла глаза на мужа, ища поддержки, защиты. Хоть слова, хоть взгляда. Но Игорь лишь увлечённо накладывал себе в тарелку мамин плов и поддакивал:
— Ну да, мам. Я ей то же самое говорю. А она всё со своими картинками.
В тот момент Полина почувствовала себя абсолютно, пронзительно одинокой. Не просто одинокой, а преданной. Преданной самым близким человеком, который должен был быть её опорой.
Через несколько дней, видимо, всё ещё находясь под впечатлением от материнских наставлений, Игорь завёл разговор. Он подошёл к ней, когда она сидела над очередным макетом, и покровительственно положил руку ей на плечо. От него пахло уличным холодом и табаком.
— Слушай, тут у меня идея родилась. Я с мамой посоветовался. В общем, давай разменяем твою квартиру. Ну, эту. Возьмём однушку где-нибудь на окраине, а половину денег отдадим моему брату, Олегу. У него третий ребёнок на подходе, сама понимаешь, им нужнее сейчас.
Полина медленно повернулась на стуле. Она даже не сразу поняла смысл сказанного. Воздух в комнате стал густым, вязким, дышать стало трудно. Её квартира. Двухкомнатная, уютная, с окнами в тихий двор. Квартира, доставшаяся ей в наследство от родителей. Купленная задолго до их с Игорем знакомства. Её единственная крепость, её тихая гавань, место, где на полках стояли мамины книги.
— Ты… ты в своём уме? — прошептала она, и голос её не слушался. — Это моя квартира, Игорь. Моих родителей. Как мы можем её разменять?
Он убрал руку и посмотрел на неё с лёгким, искренним удивлением, будто она сказала какую-то несусветную глупость.
— Ну что значит «твоя»? Мы же семья. Надо помогать друг другу. У Олега ситуация тяжёлая, а нам с тобой и в однушке нормально будет. Тебе-то какая разница, где за компьютером сидеть? Я уже маме обещал, всё будет по справедливости.
Справедливость. Вот оно, это слово. В ту секунду в голове у Полины всё встало на место. С оглушительным скрежетом, как тяжёлая железная дверь, захлопнувшаяся навсегда. Вся её жизнь с ним пронеслась перед глазами: все его жалобы на усталость, его равнодушие, его вечное «ты должна». Всё это было не про любовь и не про семью. Она была для него просто удобным приложением к жизни. Бесплатная кухарка, домработница, спонсор его мелких «хотелок». А её квартира — это был главный актив. Главный приз, который он, оказывается, уже мысленно поделил со своей драгоценной роднёй.
Полина встала из-за стола. Удивительно, но руки не дрожали. Впервые за много лет она не чувствовала ни страха, ни вины. Только холодное, звенящее, кристально чистое спокойствие. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Сергей, — она намеренно назвала его полным именем, и он удивлённо моргнул. — Ты живёшь в моей квартире. Ты ешь еду, купленную в том числе на деньги от моей «ерунды». И ты сейчас стоишь здесь и решаешь, кому отдать мой дом? Ты ничего не перепутал? Собирай вещи.
— Чего? — он не поверил своим ушам. — Ты чё, сдурела? Какие вещи?
— Свои вещи. Собирай и уходи. К маме. К брату. Куда хочешь.
Он сначала рассмеялся. Нервно, зло, пытаясь скрыть растерянность. А потом, поняв, что она не шутит, перешёл в наступление.
— Да ты без меня пропадёшь! Кто тебе гвоздь забьёт? Кто тебя защитит? Сядешь тут одна со своими картинками, с ума сойдёшь! Кому ты нужна в свои годы?
Но его угрозы больше не работали. Они отскакивали от её нового, стального спокойствия, как горох от стены. Она молча смотрела на него, и в её взгляде он впервые увидел не привычную уступчивость, а что-то такое, от чего стало не по себе.
Ночью, собрав в спортивную сумку какие-то пожитки, он ушёл, на прощание бросив: «Ещё приползёшь, прощения просить!».
Наутро, не спав всю ночь, но чувствуя странное облегчение, Полина подала заявление о разводе.
Прошло несколько недель. Она впервые за много лет выспалась.
На работе всё шло по-старому. В пятницу начальник вызвал её к себе.
— Полина, тут такая ситуация… Смирнова в отпуск уходит, а у нас горящий заказ. Никто не хочет в выходные выходить. А ты же у нас ответственная, одна живёшь, дел-то особо нет. Выручишь?
И в этот момент она вдруг поняла. Ничего не изменилось. Начальник, бывший муж, свекровь — все они видели в ней одно и то же. Удобную, безотказную рабочую лошадку, на которую можно всё свалить. Которая обязана. Всегда и всем.
Впервые в жизни она посмотрела начальнику в глаза и сказала одно-единственное слово, которое раньше боялась произнести:
— Нет.
А потом вернулась на своё место, открыла чистый лист и написала заявление на увольнение.
Собрав все свои небольшие сбережения, связавшись с парой постоянных клиентов, которые ценили её работу и рекомендовали другим, Полина решила рискнуть. Она превратила одну из комнат в небольшую, но уютную студию графического дизайна на дому. Зарегистрировалась как самозанятая. Придумала название.
За окном занимался рассвет. Бледный, робкий, но обещающий новый, другой день. Полина сидела у окна с чашкой горячего, ароматного кофе. На экране её монитора был открыт новый макет — логотип для её маленькой фирмы. Аккуратные, стильные буквы складывались в надпись: «Полина-Арт / дизайн и печать». Её собственное дело. Её собственная жизнь.
Она сделала глоток и улыбнулась. И эта улыбка была совсем другой. Не вымученной, не усталой. Это была тихая, спокойная улыбка человека, который наконец-то нашёл себя.