Звонок в дверь прозвучал как сигнал тревоги. Я, только-только освоившаяся в роли бодрой старушки-авантюристки, моментально впала в панику. Сердце заколотилось где-то в районе горла – и это было не только от давления.
– Люда! – прошептала я, глядя в глазок. – Михаловна, это Люда!
«Ну, конечно, Люда, – спокойно отозвался голос. – Она через день навещает. Расслабься и веди себя естественно. Как мать».
– Легко сказать «естественно»! – проворчала я, отпирая дверь. – Я не знаю, как с ней разговаривать!
На пороге стояла Людмила. Деловая, подтянутая, с идеальной стрижкой и сумкой-холодильником в руке. Её взгляд был привычно-озабоченным.
– Мам, привет! Как ты? – Она поставила сумку в прихожей и на ходу поцеловала меня в щёку. Быстро, сухо. – Привезла тебе творог, кефир. Обезжиренный. И яблоки. Говорят, давление от них снижается.
– Вау, спасибо! – вырвалось у меня с неподдельным энтузиазмом. Внутренняя Зоя-студентка всегда радовалась бесплатной еде. – Просто айс!
Людмила замерла с развешанным в прихожей пальто в руках и уставилась на меня.
– Что? – растерянно спросила она.
«Ой, – тихо ахнула Михаловна. – Кажется, ты переиграла».
– Я говорю… здорово! – поспешно поправилась я, пытаясь придать лицу «материнское» выражение. – Очень мило с твоей стороны, дочка.
Люда покачала головой, повесила пальто и прошла на кухню, чтобы разгрузить продукты в холодильник.
– Мам, ты приняла сегодня таблетки? От давления и от сахара?
– Ага, – кивнула я, следя за ней. – Всё по расписанию. Прям как в армии. Чёткий план на день: подъем, тонометр, химическое оружие, завтрак…
Она снова обернулась, и на её лице застыла смесь жалости и тревоги.
– Какое ещё «химическое оружие»? Мама, ты что, путаешь названия? Может, позвонить врачу?
«Скажи, что пошутила! – зашептала Михаловна. – Быстро!»
– Да я шучу, Людочка! – засмеялась я слишком громко и неестественно. – Обычные наши пилюли. Всё нормально.
Мы сели на кухне пить чай. Повисло неловкое молчание. Я чувствовала, что должна его заполнить. Спросить о работе, о внуках… Но я ничего не знала! Я не знала, где она работает, как зовут её внуков! В голове была пустота.
– Ну, как… дела? – выдавила я универсальный вопрос.
– Всё как всегда, – вздохнула Люда. – Работа, дом. Бег по кругу. А у тебя что нового?
Нового? О, если бы она знала! У меня вся жизнь – новое! Я побывала в поликлинике, чуть не расплакалась при виде своего тела в коме и веду ежедневные беседы с призраком твоей матери!
– Да так, ничего, – скромно сказала я. – Ходила в поликлинику. Встретила Валю, Алю, Галю. Сходили в кафе.
Люда подняла брови.
– В кафе? Ты? Раньше ты всегда говорила, что это деньги на ветер.
«Так и есть! – тут же отозвалась Михаловна. – Но с подругами можно!»
– Ну, с подругами можно! – как эхо, повторила я. – Разок живём! Надо же как-то развлекаться, а то дома один клик-клуб.
Я замолчала, поняв, что снова сказала что-то не то. Люда смотрела на меня, и её глаза постепенно округлялись от ужаса.
– Клик… что? Мама, что ты несешь?
– Ну, как же… – я замялась, чувствуя, как краснею. – Клик-клуб… это когда сидишь одна и… щёлкаешь пультом. От скуки.
В голове раздался стон Михаловны.
Людмила медленно поставила чашку. Её лицо стало серьёзным.
– Мама, мне кажется, или ты стала… странно говорить? То «айс», то «химическое оружие», то какой-то «клик-клуб»… Ты уверена, что с головой всё в порядке? Может, у тебя… – она понизила голос, как перед объявлением страшного диагноза, – склероз?
Я сидела, словно парализованная. Склероз! Вот это поворот! Молодая, здоровая психика Зои столкнулась с диагнозом «старческий маразм» всего за пару неверно подобранных слов.
«Вот видишь, – с грустной иронией произнесла Михаловна. – Одно неверное слово – и ты уже на пороге дома престарелых в её глазах».
– Люда, да что ты! – попыталась я защищаться. – Я просто… новые слова узнаю. От Кости, наверное. Чтобы быть в теме.
– Мама, в твоём возрасте надо думать о здоровье, а не о «теме»! – Людмила говорила с тем снисходительным тоном, которым, вероятно, объясняла что-то детям. – Я очень беспокоюсь за тебя. Может, съездим к неврологу?
Последующие пятнадцать минут прошли в тягостных расспросах о моём самочувствии и советах, как правильно жить. Потом она ушла, пообещав зайти послезавтра и привезти «нормальные» продукты, а не «кафешные деликатесы».
Дверь закрылась. Я осталась одна в тишине, чувствуя себя полной неудачницей. Я провалила экзамен на звание «нормальной матери».
– Михаловна, – тихо сказала я, опускаясь на стул. – Что происходит? Почему между вами… как будто стена?
В голове повисло долгое, тяжёлое молчание.
«Это… давняя история, – наконец, с глубокой печалью начала она. – Лет десять назад. После смерти Саши Люда очень хотела, чтобы я переехала к ним. Говорила, что одной мне будет тяжело. А я… я не смогла. Не хочу быть ей обузой, меня еще лопатой не зашибешь, так что сама справлюсь. Люда очень обиделась. Сказала, что я не доверяю ей, что я упрямая старуха, которая хочет умереть в одиночестве. С тех пор между нами этот лёд. Она делает всё из чувства долга. Привозит продукты, звонит. Но той лёгкости… того тепла… больше нет. Она считает, что я её отвергла».
Я слушала и понимала. Две женщины, две правды. Люда, которая хотела заботиться и оберегать. И Михаловна, которая не захотела усложнять жизнь дочери и быть беспомощной старушкой на попечении.
– Но это же… это же можно исправить! – воскликнула я. – Надо просто поговорить!
«Легко сказать, – горько усмехнулась Михаловна. – Слишком много лет прошло. Слишком много обидных слов было сказано с обеих сторон. Мы разучились разговаривать. Теперь только «как давление?» и «таблетки выпила?».
Я сидела и смотрела на закрытую дверь. Во мне боролись две Зои. Молодая, которая верила, что любую проблему можно решить искренним разговором. И та, что постарше, которая уже знала, как тяжело ломаются стены непонимания.
Но я не сдавалась. У меня был уникальный шанс. Я понимала чувства обеих.
– Ладно, Михаловна, – твёрдо сказала я. – Мы это исправим. Мы растопим этот лёд. Но в следующий раз, когда она придёт, постарайся меня вовремя остановить, прежде чем я ляпну что-нибудь про «краш» или «хайп». Договорились?
Из глубины сознания донёсся тихий, сдавленный смешок.
«Договорились, детка. Попробуем. Но если я снова услышу «клик-клуб», я сама вызову невролога».
После визита Людмилы мне нужно было на воздух. Выбраться из этого архива чужой жизни, из этого тела-тюрьмы. Я накинула пальто и, не глядя на себя, вышла во двор.
Я села на свою, уже привычную лавочку, закрыла лицо руками и просто дышала, пытаясь прогнать призраков прошлого.
И в этот момент я услышала их голоса.
– …врачи говорят, стабильно, но улучшений пока нет…
– Мы не теряем надежду, Максим.
Моё сердце остановилось. Я медленно опустила руки. Прямо передо мной, по дорожке, шли трое: моя мама, папа и Макс. Он шёл между ними, такой взрослый и какой-то… постаревший. В его осанке была усталость, которой не должно быть у двадцатидвухлетнего парня.
Они были в десяти шагах от меня. Они меня не замечали, погружённые в своё горе.
Инстинкт снова заставил меня рвануться. «Мама! Папа! Макс!» – кричало всё моё существо. Но я вцепилась пальцами в край лавочки, чтобы не сорваться с места.
Вместо этого, когда они поравнялись со мной, я подняла голову и тихо, с усилием выдавила:
– Марина… Как ваша дочка? Есть… есть улучшения?
Они остановились. Трое самых близких мне людей. Мама посмотрела на меня, и в её глазах я увидела ту же пустоту, что и в прошлый раз.
– Зоя Михайловна… – она качнула головой. – Всё так же. Ничего не меняется.
– Она борется, – тихо, но очень чётко сказал Макс. Его голос, такой родной, прозвучал для меня как гром среди ясного неба. – Я в этом уверен.
Я смотрела на него, не в силах отвести глаз. Он был так близко. Я могла протянуть руку и дотронуться.
– Вы… вы её молодой человек? – спросила я, боясь спугнуть этот момент.
– Да, – он кивнул, и в его глазах вспыхнула та самая искорка, которую я так любила. – Я каждый день к ней прихожу. И… вы не поверите, но я это чувствую.
– Что чувствуете? – прошептала я.
– Что она… возвращается. Ненадолго. – Макс посмотрел куда-то вдаль, словно видя её за больничной койкой. – Иногда, обычно под вечер, когда я с ней разговариваю… её пальцы шевелятся. Совсем чуть-чуть. Один раз… один раз она будто попыталась открыть глаза. На секунду. Врачи говорят, это может быть рефлекс, но я… я верю, что это она. Она пытается вернуться.
В его словах была такая непоколебимая, тихая вера, что у меня внутри всё перевернулось. Комок в горле разжался, уступая место чему-то тёплому и светлому.
Он ждал. Он верил. Он не сдавался.
Он любил меня.
Не ту, прежнюю, порхающую Зою, а ту, что была там, за гранью. Он боролся за неё.
– Она… она обязательно вернётся, – сказала я, и мой голос вдруг стал твёрже. Я смотрела прямо на него, вкладывая в слова всю свою надежду, всю свою любовь, которую не могла выразить иначе. – У неё… сильный дух. Я это знаю.
Макс удивился, встретив такой уверенный взгляд старой соседки, но кивнул.
– Спасибо. Мы тоже в это верим.
Они пошли дальше, к выходу со двора. Я сидела и смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду.
А потом ко мне вернулось то чувство, от которого я раньше порхала. Только теперь оно было другим. Не лёгким, а тяжёлым, как слиток золота. Не беззаботным, а осознанным. Это была надежда.
Макс дал мне её. Своей верой, своей преданностью.
«Он ждёт тебя, – прошептала я сама себе. – Ты слышала? Он чувствует тебя. Ты не одна».
Да, я была в теле старухи. Да, я была невидимкой для этого мира. Но я была жива. И где-то там, в больнице, лежала моя вторая половина. И её ждали. Её любили.
А значит, и меня любили.
Я поднялась с лавочки. Спина болела, ноги гудели. Но внутри меня горел огонь. Не яркий и весёлый, как раньше, а ровный, устойчивый, как свет маяка в ночи.
Он ждал. А я… я должна была сделать всё, чтобы не подвести его. Чтобы, когда я вернусь, мне было что рассказать. Чтобы наша любовь прошла не только через лёгкость, но и через эту немыслимую проверку на прочность.
Я пошла домой. Тяжело, медленно, скрипя суставами. Но я шла. И впервые за долгое время я думала не о том, что я потеряла, а о том, что мне предстоит вернуть.
Все опубликованный главы смотрите здесь
Как купить и прочитать мои книги целиком, не дожидаясь новой главы, смотрите здесь