А вот, знаете ли, история одна приключилась с моим знакомым, гражданином Сидоровым. Жил он в коммуналке, в комнате семиметровой, и житья ему, понятное дело, не было. То сосед сверху туберкулезный кашляет, то снизу юное дарование пианино учит. А у Сидорова, надо сказать, мечта была — квартиру отдельную получить.
И встретил он как-то даму одну, вдову, Марию Ивановну. Женщина романтичная, но с отдельной квартирой например. И таких он ей, понимаете, настроил романов, таких перспектив нарисовал, что она, дура, и уши развесила.
Приходит он к ней, садится на стул этак томно и говорит:
— Мария, душа моя! Любовь наша столь велика, что в рамках одной комнаты в коммуналке она не помещается. Дай, мол, перееду к тебе, будем счастье делить.
Та, сама собой, умиляется. А он продолжает колеса на турусах закатывать, поправляя галстук:
— Дело, конечно, житейское, но я один переехать не могу. У меня, понимаешь, бабушка приболела. Ей бы воздух сменить. Я ее на пару деньков, пока оклемается.
Та соглашается. На следующий день является Сидоров с бабушкой, а за руку ведет деда с палочкой.
— Это, — говорит, — дедушка. Ветеран-инвалид революции. На колчаковских фронтах раненый. Без него бабушка тоскует. Он тихий, по углу посидит.
Дедушка, надо сказать, посмотрел на Марию Ивановну сурово, палкой простучал, усами пошевелил, покашлял и сплюнул на пол. Потом плевок свой, конечно, ногой вытер, потому что человек культурный, не какой-то там пролетарий. И бухнулся, между прочим, на диван.
Тут Сидоров, недолго думая, из-за спины, как фокусник, сестру свою производит.
— А это, — говорит, — сестра Анфиса. Она за стариками приглядит. Ей тоже на диване, в ногах, места хватит.
Мария Ивановна уже бледнеть начинает. А Сидорову все мало. Тащит из-за порога троих детей.
— А это, — говорит, — мое богатство. От бывшей. Без отца растут, понимаешь, сироты. Куда ж я их дену?
В этот момент, откуда ни возьмись, является и бывшая жена, с двумя кошками в корзинке.
— А это, — Сидоров сияет, — Людочка, мать детей. Без нее они капризничают. И кошечки наши, Барсик и Мурка. Без них дом — не дом.
И, наконец, с улицы доносится жалобный вой. Сидоров выбегает и вводит на веревке собаку, дворнягу пушистую, но облезлую немного.
— А это — Дружок! Без собаки какая же семья?
Мария Ивановна стоит, как истукан, и глазами хлопает. А Сидоров, не замечая ничего, подходит к коту Барсику, который на ее любимой подушке устроился, и с умилением говорит:
— Гляжу уже один, сволочь, лежит, привыкает! Значит, и остальные притрутся. Места, Машенька, у тебя много. Любви нашей хватит на всех!
Тут, говорят, у Марии Ивановны что-то в голове щелкнуло. Она молча подошла к телефону, вызвала участкового и пожарную службу на всякий случай.
А Сидоров потом, между нами говоря, в курилке жаловался:
— Ну и люди пошли! Эгоистка! Любви у нее, видите ли, на всю нашу семью не хватило! Одну собаку, понимаете, приютить не захотела! Ну, разве так можно? Не народ - а чистое зверье.