Дождь в Зоне — это не просто дождь. Он не очищает, а разъедает, словно кислота, стекая по ржавым бочкам и оставляя на их поверхности изъеденные дорожки. Его холодные капли, пропитанные радиацией, жалят кожу, а вода, хлюпающая под ногами, кажется вязкой и маслянистой, будто жидкий металл. Такой дождь встретил меня в Ладыжичах — мёртвом посёлке, застывшем в предсмертной агонии. Здесь каждый дом похож на заброшенный склеп с заплесневелыми стенами, а каждый порыв ветра, колышущий сухие стебли ковыля, несёт с собой шёпот былых жизней, превратившихся в пыль. Холодный ветер пробирается под одежду, заставляя ёжиться от отвращения и страха.
Меня зовут Коршун. Раньше я носил другое имя — Александр Коршунов, майор военной следственной части. Теперь от того человека остался лишь пепел в урне да острое, холодное лезвие мести, вонзившееся в самое сердце. Каждый раз, вспоминая прошлое, я чувствую, как внутри что-то надламывается, словно хрупкое стекло.
Всё началось с Вадима Левченко, неприметного коммерсанта. Пропал человек — дело обычное. Но следы вели куда-то очень высоко, упирались в наглухо заколоченные двери кабинетов. А потом я нашёл его дневник — потрёпанный, с пожелтевшими страницами, пахнущий сыростью и страхом. Испуганные, обрывистые записи о «грузе», о «донорах», о людях, исчезающих в серой дымке. Вадим оказался не просто свидетелем — он был звеном в цепи, ведущей в кромешную тьму. Его почерк становился всё более неровным, а чернила местами расплывались, словно от слёз сожаления.
Последней надеждой отыскать следы Левченко стал его старый армейский друг, некто Бандерас. В отчаянной попытке спасти товарища он привёз Вадима сюда, в Зону. Лучше бы сдал его тем, от кого бежал неудачливый бизнесмен. Смерть на Большой земле была бы честнее того, что с ним случилось в этом проклятом месте, где каждый шаг может стать последним.
Я приехал в Ладыжичи по его следу, ещё будучи майором. Нашёл полуразрушенный сарай, где они скрывались. Запах смерти здесь въедается в стены, пропитывает каждый кирпич, каждую трещину — запах разложения и страха, от которого перехватывает дыхание. И следы борьбы — много следов. Не попытки защититься, а аккуратный, профессиональный захват. Вадима не убили на месте. Его упаковали, словно товар для отправки в ад.
Стоял и курил под протекающей крышей того самого сарая, сжимая в руке холодную гильзу от патрона 5.45. Металл неприятно холодил пальцы, напоминая о том, что это не его калибр. Это патроны от автоматов тех, кто пришёл за ним — военных. Каждая затяжка сигаретой обжигала горло, оставляя горький привкус безысходности.
Из тени за спиной вышел высокий сутулый мужчина с обветренным смуглым лицом и умными, усталыми глазами. На голове — бандана, потёртая и застиранная, пропитанная потом и пылью. «И правда, похож чем-то на Бандераса», — подумал я, вспоминая известного актёра. Присутствие сталкера стало таким же неожиданным, как и появление самой Зоны — холодным и расчётливым. От него веяло опасностью и тайной, словно от самой смерти. Узнал их историю знакомства позже, когда снова встретился с Бандерасом.
Вадим Левченко никогда не думал, что будет молиться о том, чтобы не кончился бензин. Но когда стрелка указателя легла на ноль где-то в горах под Кандагаром, а за спиной пылил джип с вооружёнными до зубов людьми, его сердце замерло от ужаса. Он был всего лишь коммерсантом, «толкачом», пытавшимся провести партию дефицитного лекарства через полстраны, подальше от глаз ретивых проверяющих. Он не должен был попасть в засаду.
Джип заглох с противным скрежетом. Вадим вывалился из кабины, его ботинки заскользили по каменистой почве. Он побежал, не видя дороги, не слыша ничего, кроме свиста пуль и бешеного стука собственного сердца, отдающегося в висках. Он споткнулся о выступающий камень, кубарем скатился в высохшее русло реки и прижался к холодной глиняной стенке, закрыв глаза. Умереть здесь, в чужой стране, за тысячи километров от дома, из-за какой-то партии антибиотиков — финал так себе. Нелепо и смешно.
Выстрелы не стихали, но теперь к автоматным очередям присоединился другой звук — более глухой, методичный. Вадим рискнул выглянуть. На склоне, укрывшись за камнями, лежал человек в выцветшей афганке. Наш, советский солдат. Он стрелял короткими, точными очередями, не давая боевикам приблизиться к ущелью, где прятался Вадим.
Это был Сергей Бондарев. Ещё не Бандерас. Просто «Серёга», украинец из Запорожья, служивший водителем-механиком и по воле случая отбившийся от своей колонны. Он мог бы уйти, спастись. Но увидел гражданского, нашего, в переплёте — и не смог.
Бой длился недолго. Бондарев не был суперсолдатом, он был тактиком. Отстреливался, менял позицию, создавая впечатление, что противников тут несколько. Когда боевики, неся потери, начали осторожничать, он крикнул, не оборачиваясь:
— Беги вниз по руслу! Через пятьсот метров — наш блокпост!
Вадим, не помня себя от страха, побежал. Его ноги скользили по мокрой глине, дыхание вырывалось хриплыми толчками. Через час, уже за колючей проволокой, его откачивали санитары, протирая ему влажным полотенцем пылающее лицо. А ещё через два на блокпост привели Сергея — измождённого, в пыльной форме, но живого.
— Зачем? — спросил его потом Вадим, дрожащей рукой наливая фронтовые сто грамм в запотевшие стаканы. — Ты мог погибнуть из-за меня.
Сергей посмотрел на него усталыми, но спокойными глазами.
— Там свои воюют. А ты… ты из дома. От цивилизации. Нельзя было бросить.
Они проговорили всю ночь. Вадим, отходя от шока, рассказывал о Киеве, о работе в представительстве посольства, о жене, которая ждала его с нетерпением. Сергей — о селе под Запорожьем, о том, как мечтал стать дальнобойщиком и колесить по Союзу. Они были как с разных планет. Но их связала та самая пустынная речка и выбор, который один сделал ради другого.
После Афгана их пути разошлись. Вадим вернулся к работе в посольстве, стал успешным. Сергей отслужил, попытался устроиться на завод, но не прижился. Душу жгло. После аварии на Чернобыльской станции ринулся на помощь ликвидаторам. А потом ушёл в «искатели приключений» — стал одним из первых сталкеров, тех, кто отправился в Чернобыльскую Зону сразу после Второго выброса. Он нашёл там свою стихию — опасную, но честную. Там он и стал Бандерасом.
Они изредка созванивались. Время больно било после развала Союза по всем. Вадим, обрастая связями и капиталом, иногда с удивлением ловил себя на мысли, что единственным человеком, с которым он может быть абсолютно откровенным, остаётся тот самый солдат из афганских гор. Тот, кто не ждал от него ни денег, ни помощи, а ценил его просто как человека.
И когда в жизнь Левченко ворвался настоящий, не придуманный ужас, когда он понял, что его хотят убить свои же, из-за того, что он узнал лишнее, — он не пошёл к влиятельным «друзьям». Набрал номер, который годами хранился в его записной книжке с пометкой «Настоящий товарищ».
— Серёга, — голос его срывался, дрожащие пальцы сжимали телефон, — мне конец. Убить хотят.
— Где ты? — был незамедлительный, спокойный ответ, словно пришедший из другого мира.
— В Киеве.
— Жди. Заберу.
Бандерас приехал через два дня. Он не спрашивал подробностей. Он увидел в глазах товарища тот же животный ужас, что и когда-то в афганском ущелье — расширенные зрачки, бледную кожу, трясущиеся руки.
— Куда? — просто спросил Левченко, его голос дрожал, как лист на ветру.
— Туда, где не найдут. Совсем.
— Это точно?
Бандерас кивнул вместо ответа. Было только одно место, где можно безнадёжно затеряться. Место, которое он знал, как свои пять пальцев. Зона.
Он привёз его в Ладыжичи, в старый сарай, стены которого пахли плесенью и смертью. Он делился с ним едой, травил байки о Зоне, пытаясь отвлечь, заглушить страх, который въедался в каждую клеточку тела. Снова, как тогда, в горах, пытался его спасти. Но на этот раз враг оказался другим — невидимым, системным, пронизывающим всё насквозь.
Дверь сарая распахнулась с оглушительным скрипом, и на пороге возникли не солдаты, а наёмники — холодные, расчётливые, безжалостные. Бандерас встал перед Вадимом, его тело напряглось, как стальная пружина. Сердце не колотилось, в отличие от покрывшегося липким потом товарища. Серёга был спокоен и расчётлив, его глаза видели всё, что должно произойти. Он снова сделал свой выбор. Но против автоматов и гранат в тесном помещении его отваги и сталкерской сноровки не хватило.
Их последний разговор стал коротким. Пока Бандерас, оглушённый ударом приклада, пытался подняться, его череп пульсировал от боли, а во рту появился металлический привкус крови, Вадим тихо прохрипел:
— Прости, Серёга. Всё зря…
— Молчи, — просипел Бандерас, выплёвывая кровь, его голос был хриплым, но твёрдым. — Не зря. Никогда не зря.
Их скрутили. Бандераса выкинули в глуши Зоны. А Вадима… Вадима просто увезли. Как груз. Как материал. Его тело было холодным, а душа — мёртвой.
И когда спустя время в том же сарае появился другой человек — с глазами, в которых горел тот же огонь, что когда-то пылал у него самого, — Бандерас понял. История сделала круг. Долг, который он когда-то отдал Вадиму, теперь предстояло отдать ему. Но уже не другу, а его памяти. И его палачам.
Холодный ветер Зоны пробирался сквозь щели сарая, принося с собой запах смерти и мести. Бандерас знал — он не остановится, пока не вернёт долг. До конца.
— Ищешь его? — хрипло спросил. Протянул мозолистую руку, шершавую, как кора старого дерева:
— Бандерас. Я его друг.
Я повернулся к мужчине:
— Коршун.
Дождь стучал по железу, словно отбивая такт для нашего разговора — методично, безжалостно, как пульс умирающего мира.
— Уже не ищу Вадима. Нашёл... И тех, кто за ним пришёл.
Бандерас мрачно усмехнулся, его губы дрогнули в горькой усмешке.
Продолжение следует...
Понравилась история, ставь пальцы вверх и подписывайся на канал!