Мои родители, похоже, решили воспитывать меня, играя на контрасте. Им казалось, что два разных ребёнка — это отличная возможность для сравнения, для экспериментов, для того, чтобы показать, «как надо» и «как не надо».
У них всё просто: старшая дочь — пример для подражания, младшая — источник проблем.
Моя сестра, Алина, с детства была безропотной, тихой, сдержанной. Она никогда не спорила, не перечила, не возражала. Всё принимала как данность — будто жизнь её заранее расписали по пунктам, и оставалось только идти по этим линиям, не отклоняясь ни на шаг.
Мне же доставалась роль несогласной. Я с детства умела задавать неудобные вопросы, спорить, защищать своё мнение. Родители называли это упрямством и дурным характером, но я всегда считала, что просто не обязана быть копией кого-то другого.
Алина уже получила от родителей всё, что можно было получить: квартиру, деньги на машину и обещание устроить свадьбу «по высшему разряду». А мне они решили наглядно продемонстрировать, что их любовь и поддержка — не для всех, а только для тех, кто умеет быть удобным.
Когда я была ребёнком, родители часто пытались «воспитывать» меня. Но чем сильнее давили, тем сильнее я сопротивлялась. У меня был настоящий талант доводить их до белого каления. Я могла спорить до хрипоты, даже стоя в углу, упрямо глядя в стену и мысленно повторяя: «Не сдамся».
Рядом с покорной Алиной я, конечно, выглядела ужасно — шумной, дерзкой, неблагодарной. Родители всегда приводили её в пример:
— Вот смотри, как Алина себя ведёт! Учись у сестры!
Алина действительно никогда не возражала. Она ела то, что ей клали в тарелку, носила то, что выбирала мама, дружила с теми, кого одобрял папа. Даже её мечты были под контролем. Она хотела быть учителем, потом — юристом, потом — экономистом. Но я знала, что это не её желания. Просто родители решили, что это «надёжно».
Иногда я смотрела на неё и думала: живёт как будто не человек, а персонаж чужой пьесы. У неё нет даже тени собственного мнения. Ни капли внутреннего огня. А я… я, наоборот, вся состояла из искр, из протеста, из желания быть собой, даже если это никому не нравится.
Когда приезжала отцовская тётя — жуткая женщина с холодными глазами и сильными пальцами, — она всегда щипала нас за щёки и заставляла рассказывать стишки. Алина послушно декламировала, а я отказывалась.
— Я что, цирковая обезьянка? — спрашивала я.
После одного особенно громкого отказа меня отшлёпали. Но быстро поняли, что даже физические наказания на меня не действуют. Тогда решили наказывать иначе — молчанием, изоляцией, бойкотом.
Родители с сестрой шли в парк — меня оставляли дома. Папа выкручивал пробки, чтобы я не включила музыку. Когда все ездили в отпуск, я оставалась одна, потому что «не заслужила».
В девятом классе я отказалась сдавать предметы, которые навязали родители. Хотела поступать туда, где нужны языки, а не биология с химией. Они хотели медицину, я — лингвистику. Это был первый крупный разрыв.
На выпускной я не пошла. Не потому что не хотела, а потому что родители не дали денег ни на платье, ни на ресторан. Получила аттестат — и всё.
Когда я поступила в университет на бюджет, дома просто сделали вид, что ничего не случилось. Ни поздравлений, ни гордости, ни даже обычного «молодец». А вот когда Алина поступила — праздник, тосты, цветы, фотографии в рамочке.
До третьего курса я терпела, жила с ними. Потом съехала. Восемнадцать — это возраст, когда уже нельзя «заставить жить правильно». Я сняла крошечную комнату на окраине, работала вечерами и впервые почувствовала свободу.
С тех пор мы почти не общались. Только на дне рождения бабушки — где родители делали вид, что я просто соседка, случайно оказавшаяся за тем же столом.
Поэтому, когда через несколько лет позвонила Алина, я даже удивилась. Голос у неё был мягкий, как всегда:
— Катя, привет. У меня скоро свадьба. Приходи познакомиться с моим женихом, родители тоже будут.
Мне стало любопытно. Неужели спустя столько лет я снова «часть семьи»?
На встрече я увидела жениха — приличный парень, сын старых папиных друзей. Всё чинно, вежливо. Родители сияют, рассказывают, как они помогли дочери: квартира, машина, свадьба, всё как положено. Все вокруг восторгаются их щедростью и «заботой».
А потом, когда все начали расходиться, родители подошли ко мне. Мама улыбнулась той самой холодной, натянутой улыбкой, которую я знала с детства:
— Ну, как ты? Где живёшь, чем занимаешься?
— Всё хорошо, — ответила я спокойно. — А вы, смотрю, не скучали. Такие подарки сделали Алине — прямо по-королевски.
Мама моментально вспыхнула:
— Ты ж у нас самая умная! Вот и зарабатывай на всё сама.
Папа, как обычно, промолчал, просто кивнул.
И я поняла, зачем меня вообще позвали. Не чтобы помириться. Не чтобы поговорить. А чтобы показать: вот что бывает с послушными — и вот что бывает с непокорными.
Чтобы я, не дай бог, не подумала, что всё у меня может быть иначе.
Но, глядя на Алину, я впервые не почувствовала злости. Только жалость. Она сидела рядом со своим женихом, улыбалась, как учили, и выглядела до невозможности уставшей. Не физически — душевно.
Она жила их жизнью, а я — своей. И, может, у меня нет квартиры и машины, но зато есть самое главное — свобода быть собой.