Утром я проснулась с чётким планом. Больше никаких истерик, слёз и выяснений отношений. Только холодный расчёт.
Серёжа уже ушёл на работу, оставив записку: «Мам, я подумал. Давай спокойно всё обсудим вечером». Я скомкала бумажку и выбросила.
Начало этой истории читайте в первой части.
Первым делом я позвонила Ларисе:
— Мне нужна твоя помощь.
— Слушаю.
— Ты можешь узнать, сколько стоит сейчас похожая квартира в нашем доме?
— Легко. А зачем?
— Потом расскажу.
Через час у меня была вся информация: квартиры в нашем доме подорожали процентов на двадцать за эти три года. Значит, моя доля стоила ещё больше, чем я вложила.
Я открыла таблицу и начала считать. Все мои переводы, плюс процент от роста стоимости недвижимости. Получалось почти полтора миллиона. Приличная сумма для начала новой жизни.
Вечером Серёжа пришёл с цветами. Дешёвыми гвоздиками из ларька, но всё-таки.
— Прости, — сказал он, протягивая букет. — Я был не прав. Давай всё обсудим нормально.
Я взяла цветы, поставила в вазу.
— Хорошо, давай.
Мы сели на диван. Серёжа нервно потирал ладони.
— Слушай, насчёт квартиры... Я правда думал, что делаю как лучше. Мама сказала, что так безопаснее, что документы проще оформлять... Я не хотел тебя обидеть.
— Но обидел.
— Да, обидел. Прости. Я поговорю с мамой, мы что-нибудь придумаем.
— Что именно придумаете?
— Ну... может, оформим на тебя дарственную на какую-то долю.
— Какую?
— Ну, треть, например.
Я усмехнулась:
— Серёж, я вложила больше половины стоимости квартиры. И ты предлагаешь мне треть?
— Но мама тоже вкладывала!
— Двести тысяч. При том, что квартира стоит шесть миллионов. Это три процента, Серёжа. Три процента.
Он растерялся. Видимо, впервые задумался о цифрах.
— Я не знал...
— Теперь знаешь. Так что я хочу либо половину квартиры, либо полтора миллиона компенсации.
— Ты с ума сошла! — Он вскочил. — Откуда у меня полтора миллиона?!
— Продай квартиру. Отдашь мне моё, остальное — себе и маме.
— Продать квартиру?! — Он смотрел на меня, как на сумасшедшую. — Мы только въехали!
— Тогда вноси меня в собственники.
— Мама не согласится!
— Вот именно, — я кивнула. — Мама не согласится. Потому что для мамы важнее всего контроль. А ты, Серёжа, маменькин сынок, который не может ей отказать.
Он побелел:
— Ты... ты это серьёзно?
— Абсолютно.
Мы молчали. Он ходил по комнате, я сидела, скрестив руки. Наконец он остановился:
— И что ты предлагаешь?
— Завтра идём к нотариусу. Оформляем дарственную на половину квартиры на моё имя. Или я подаю в суд.
— Мама убьёт меня.
— Это твои проблемы.
Он смотрел на меня так, будто видел впервые. И, наверное, действительно видел. Потому что я и сама себя не узнавала.
— Мне нужно подумать, —сказал он тихо.
— Думай, — я встала. — Только недолго. Завтра к обеду жду ответ.
Ночью я не спала. Лежала и слушала, как Серёжа ворочается на своей половине кровати. Мы не разговаривали, не прикасались друг к другу. Между нами словно вырос ледяной барьер.
Утром он ушёл раньше обычного, ничего не сказав. Я оделась, собралась на работу, и тут в дверь позвонили.
Тамара Петровна. Конечно.
Я открыла. Она влетела в квартиру как ураган, лицо красное, глаза горят.
— Ты что себе позволяешь?! — заорала она с порога. — Серёжа мне всё рассказал! Ты хочешь отнять у него квартиру?!
— Я хочу получить то, что заработала, — ответила я спокойно.
— Заработала?! — Она подошла вплотную. — Ты ничего не заработала! Это МОИ деньги сделали покупку возможной! Мои двести тысяч!
— Тамара Петровна, я вложила больше миллиона.
— Неправда! Серёжа копил!
— Серёжа копил четыреста тысяч за три года. Я — восемьсот. Плюс ещё четыреста я дала на ремонт, мебель и технику. Хотите, покажу выписки?
Она осеклась. Видимо, Серёжа не удосужился ей этого объяснить.
— Всё равно! — Она подняла палец. — Квартира оформлена на нас, и точка! А ты... ты можешь убираться отсюда, если не нравится!
— Хорошо, — я кивнула. — Уберусь. Но сначала через суд получу свои полтора миллиона. С процентами за пользование чужими средствами выйдет около двух. Вы готовы столько отдать?
Тамара Петровна открыла рот, закрыла. Её лицо из красного стало бордовым.
— Ты... ты шантажируешь нас!
— Я требую справедливости.
— Какой справедливости?! Ты же понимаешь, что если мы продадим квартиру, чтобы тебе заплатить, у Серёжи ничего не останется! Он будет на улице!
— Почему же? У него останется примерно два миллиона. На эти деньги можно снимать квартиру лет десять. Или купить что-то поменьше, в области.
— Ты расчётливая стерва, — прошипела свекровь.
— Нет, — я покачала головой. — Я просто больше не дура.
Она схватила сумку и вылетела из квартиры, едва не снеся дверь. Я осталась стоять в прихожей, и только сейчас заметила, что руки у меня дрожат.
Звонок Серёжи раздался через полчаса:
— Лена, мама в истерике. Говорит, что ты её оскорбляла.
— Я ничего не говорила. Только цифры.
— Она требует, чтобы я с тобой расстался.
Я замерла:
— И что ты ответил?
Долгая пауза.
— Я сказал, что мне нужно время подумать.
Что-то щёлкнуло внутри. Окончательно, бесповоротно.
— Серёж, тебе не нужно время, — сказала я тихо. — Ты уже сделал выбор. Просто пока не понял это.
— О чём ты?
— О том, что твоя мама всегда будет важнее меня. Сегодня это квартира, завтра — дети, послезавтра — вся наша жизнь. И ты каждый раз будешь выбирать её.
— Это не так!
— Так. И знаешь что? Мне вдруг стало всё равно. Оформляйте квартиру как хотите, клейте обои, вешайте шторы. Я ухожу.
— Куда?!
— Не твоё дело.
Я отключила телефон. Села на диван и минуту просто дышала. Потом набрала Ларису:
— Можно к тебе пожить пару недель? Пока квартиру не сниму.
— Конечно! А что случилось?
— Всё случилось. Расскажу при встрече.
Я собрала вещи — только самое необходимое. Одежду, документы, ноутбук. Прошлась по квартире в последний раз, посмотрела на эти дурацкие розочки на кухне, на бордовые шторы, на диван, который выбирала не я.
И не почувствовала ничего. Ни сожаления, ни боли. Только облегчение.
У двери остановилась, достала ключи и положила их на полку в прихожей. Всё, больше я сюда не вернусь.
Серёжа примчался через час. Я уже была у Ларисы, сидела на кухне с чаем. Он названивал, писал сообщения. Я не отвечала.
Потом пришло сообщение от Тамары Петровны: «Вот и хорошо, что ушла. Такая, как ты, моему сыну не пара. Найдёт лучше».
Я усмехнулась и заблокировала её номер.
— Ну что, — сказала Лариса, наливая мне чай покрепче. — Будешь подавать в суд?
— Не знаю, — призналась я. — С одной стороны, хочется получить свои деньги. С другой — возиться с судами, видеться с ними...
— А может, ему просто пригрозить? Написать официальное письмо через юриста, мол, или добровольно выплачиваешь компенсацию, или суд.
— Можно попробовать.
Я списалась с юристом. Он составил досудебную претензию — сухой документ с требованием выплатить полтора миллиона в течение месяца. Иначе — иск.
Отправили на адрес квартиры заказным письмом.
А через три дня произошло то, чего я совсем не ожидала.
Позвонил Серёжа. Голос странный, сдавленный:
— Лена, нам надо встретиться.
— Зачем?
— Пожалуйста. Это важно.
Мы встретились в кафе возле метро. Он сидел сгорбленный, с синяками под глазами, небритый.
— Что случилось? — спросила я.
— Я поговорил с мамой, — начал он. — Серьёзно поговорил. Впервые в жизни. Сказал, что она вела себя неправильно. Что у меня своя семья, и я должен сам решать, как жить.
— И?
— Она устроила истерику. Сказала, что я неблагодарный, что она всю жизнь на меня положила, а я из-за какой-то бабы её предаю.
— Из-за какой-то бабы, — повторила я без эмоций.
— Я не согласен с ней, — он поднял на меня глаза. — Лена, я всё понял. Ты была права. Я действительно маменькин сынок. Мне тридцать два года, а я до сих пор не могу ей отказать.
— Серёж...
— Подожди, дай договорю. Я съездил к нотариусу. Узнал, сколько стоит переоформление. Мне нужна мамина подпись, чтобы подарить тебе половину квартиры. Она отказывается. Тогда я сказал ей: если не подпишешь, я продам квартиру. Всё. Полностью. И мы с Леной купим другую, только на нас двоих.
Я молчала, не зная, что сказать.
— Знаешь, что она ответила? — Он усмехнулся горько. — Сказала: «Тогда я подам на тебя в суд. Я вложила деньги, и имею право на свою долю». Представляешь? Она готова судиться со мной. С собственным сыном.
Он замолчал, уставился в чашку с остывшим кофе. Я видела — ему больно. Впервые за четыре года я видела, что ему по-настоящему больно не из-за меня, а из-за неё.
— И что ты сделал? — спросила я тихо.
— Сказал, что хорошо. Пусть подаёт. Я продам квартиру, верну ей двести тысяч и все остальные деньги вложу в новое жильё. Без неё.
Я смотрела на него и не верила. Серёжа, который три года не мог матери слова поперёк сказать, вдруг взбунтовался?
— Лена, я знаю, что последние месяцы был полным идиотом, — продолжил он. — Я не защищал тебя. Позволял маме лезть в нашу жизнь. Думал, что это нормально, что так и должно быть. Но когда ты ушла...
Он замолчал, сглотнул.
— Когда ты ушла, я впервые понял, что могу тебя потерять. По-настоящему потерять. И понял, что квартира, мама, обои — всё это ничего не стоит без тебя.
— Красивые слова, — сказала я, но голос предательски дрогнул.
— Не только слова. Я уже нашёл покупателя на квартиру. Риелтор говорит, можем продать за шесть двести — квартира свежая, с ремонтом. Маме отдам её двести тысяч. Тебе — половину оставшегося, как ты и хотела. У меня останется три миллиона. На них мы можем купить двушку попроще. Только на нас двоих.
Я молчала. Внутри боролись два чувства: желание поверить и страх снова обмануться.
— Почему ты мне должна верить? — Серёжа словно прочитал мои мысли. — После всего, что было. Но я прошу — дай мне шанс. Один. Последний.
— А твоя мама?
— Мама пусть живёт своей жизнью. Я люблю её, но я больше не позволю ей управлять моей жизнью.
Он протянул руку через стол. Я смотрела на его ладонь — знакомую, тёплую. Четыре года мы были вместе. Четыре года я верила, что мы — семья.
— Мне нужно время подумать, — сказала я наконец.
— Хорошо. Я подожду.
Мы расстались у метро. Он обнял меня на прощание — осторожно, словно боялся, что я исчезну. Я стояла в его объятиях и чувствовала, как сердце раскалывается надвое. Одна половина кричала: «Беги, не верь, он снова тебя предаст!» Другая шептала: «А вдруг он правда изменился?»
Вечером я рассказала всё Ларисе. Она слушала, качая головой.
— Знаешь, что я думаю? — сказала она наконец. — Люди могут меняться. Редко, но могут. Вопрос в том, готова ли ты рискнуть.
— Не знаю.
— А ты послушай себя. Сердце что говорит?
Я прислушалась. Сердце молчало. Или просто я разучилась его слышать.
Прошла неделя. Серёжа не названивал, не доставал сообщениями. Только раз в день писал: «Доброе утро» или «Спокойной ночи». И всё.
А потом мне позвонила... Тамара Петровна. Я чуть телефон не уронила от неожиданности.
— Алло? — ответила я настороженно.
— Оля, это я, — голос был тихий, совсем не такой, как обычно. — Можно мне с тобой встретиться?
— Зачем?
— Пожалуйста. Мне нужно кое-что сказать.
Мы встретились в парке. Тамара Петровна сидела на скамейке, кутаясь в платок, хотя было не холодно. Я села рядом, держась настороже.
— Серёжа сказал, что продаёт квартиру, — начала она, не глядя на меня. — Из-за меня.
Я молчала.
— Всю жизнь я думала, что делаю всё правильно, — продолжила она. — Мужа я потеряла рано, Серёжку растила одна. Вкладывала в него всё. И когда он вырос, мне показалось, что я имею право... решать. За него. За вас. Что я лучше знаю.
Она наконец повернулась ко мне. Глаза красные, опухшие.
— Но я не имела права. Это была не моя квартира. Не моя жизнь. Я просто... боялась, что он меня бросит. Что ты его увезёшь, и я останусь одна.
— Тамара Петровна...
— Дай договорю. Я пришла сказать: я подпишу отказ от доли. Пусть квартира будет ваша. Твоя и Серёжина. Пополам. Я не хочу, чтобы он продавал то, что вы вместе купили.
Я уставилась на неё:
— Вы серьёзно?
— Абсолютно. Я уже была у нотариуса, всё узнала. Мне нужно только расписаться. И всё.
— Почему вы это делаете?
Она усмехнулась грустно:
— Потому что поняла: я теряю сына. Он смотрит на меня сейчас так, будто я чужая. И это страшнее, чем потерять квартиру или контроль. Я не хочу, чтобы он меня ненавидел.
Мы сидели молча. Ветер шуршал листьями, где-то вдалеке кричали дети на детской площадке.
— Я не прошу прощения, — сказала Тамара Петровна тихо. — Я знаю, что не заслуживаю. Но прошу — дай моему сыну ещё один шанс. Он любит тебя. По-настоящему. Я это вижу.
Она встала, поправила платок.
— Завтра я приду к нотариусу и подпишу все бумаги. Серёжа знает, где и когда. Приходи, если решишь.
И ушла, оставив меня одну на скамейке.
Я сидела и думала. О Серёже, о квартире, о розочках на обоях. О том, как четыре года назад я влюбилась в парня с добрыми глазами. О том, как он превратился в маменькина сынка. И о том, как сейчас, кажется, снова становится тем парнем.
Вечером я позвонила ему:
— Завтра я приду к нотариусу.
— Правда? — В голосе прорезалась надежда.
— Правда. Но, Серёж, это действительно последний шанс. Если ты снова выберешь маму вместо меня...
— Не выберу. Обещаю.
На следующий день мы втроём сидели в нотариальной конторе. Тамара Петровна подписала отказ от доли, нотариус завизировал дарственную на моё имя. Теперь квартира была наша: 50% — Серёжа, 50% — я.
— Ну вот и всё, — сказала свекровь, пряча документы в сумку. — Теперь вы полноправные хозяева.
— Тамара Петровна, — окликнула я её. — Спасибо.
Она кивнула, не глядя в глаза, и вышла.
Мы с Серёжей остались одни.
— Едем домой? — спросил он осторожно.
— Едем, — кивнула я. — Но по дороге заедем в строительный магазин.
— Зачем?
— Покупать новые обои. Белые.
Он засмеялся — впервые за последние недели. Обнял меня, и я позволила ему. Потому что, может быть, люди действительно могут меняться. Редко, но могут.
Через месяц мы переклеили кухню. Белые стены, светлое дерево, минимализм — моя мечта наконец ожила. Серёжа сам снимал те ужасные розочки, сам красил, помогал выбирать светильники.
Тамара Петровна приходила один раз — посмотрела на новый ремонт, вздохнула:
— Ну, молодёжи виднее.
И больше не пыталась ничего навязывать. Звонила раз в неделю, спрашивала, как дела. Приезжала на обед по воскресеньям — но только когда мы приглашали. И всё.
Однажды вечером мы сидели на той самой белой кухне, пили чай. Серёжа вдруг сказал:
— Знаешь, я благодарен тебе.
— За что?
— За то, что не сдалась. Что поставила меня перед выбором. Если бы ты просто ушла тогда, я бы так и остался маменькиным сынком на всю жизнь.
Я улыбнулась:
— Знаешь, а я благодарна твоей маме.
— Серьёзно?
— Ага. Если бы не эти розочки, я бы, может, ещё годами терпела. А так поняла, что пора что-то менять.
Он взял мою руку:
— Давай больше никаких розочек в нашей жизни?
— Давай.
Мы чокнулись чашками, и я подумала: вот оно, счастье. Не идеальное, со шрамами и трещинами. Но настоящее. Заработанное. Моё.
А ещё я подумала о том, что иногда нужно разрушить всё до основания, чтобы построить заново. Правильно. По-своему.
Через полгода Серёжа сделал мне предложение. Без лишних слов, просто протянул коробочку с кольцом:
— Выходи за меня. Официально. Чтобы никаких вопросов, чья квартира и кто главный.
Я засмеялась:
— А ты romanтик.
— Я реалист. Ну так что, выходишь?
— Выхожу.
Свадьба была скромная, только самые близкие. Тамара Петровна пришла с букетом и коротким тостом:
— Желаю вам терпения. Друг к другу. И ко мне тоже.
Все засмеялись. И я вдруг поняла, что не злюсь на неё больше. Да, она пыталась управлять нашей жизнью. Да, из-за неё мы едва не расстались. Но она же в итоге отпустила. Сделала шаг назад. Признала ошибку.
Не каждый на это способен.
Сейчас прошло два года с того момента, как я увидела розочки на обоях. Мы живём в нашей белой квартире, работаем, строим планы. Тамара Петровна видится с нами раз в две недели, иногда сидит с нашей кошкой, когда мы уезжаем. Не лезет в нашу жизнь. Ну, почти не лезет.
Иногда я захожу на кухню, смотрю на эти белые стены и вспоминаю тот день. Рулоны с розочками на столе. Своё бессилие. Злость. Отчаяние.
И думаю: как хорошо, что я не сдалась.
Как хорошо, что отстояла себя.
И как хорошо, что Серёжа сделал выбор. Вовремя.
Недавно мы узнали, что у нас будет ребёнок. Серёжа в панике:
— А вдруг мама начнёт опять? Советовать, командовать...
— Начнёт — остановим, — ответила я спокойно. — Мы уже проходили это. Знаем, как действовать.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
И это правда. Теперь я точно знаю: в нашей семье решаем мы. Только мы. И никакие розочки на обоях этого не изменят.
Тамара Петровна, кстати, уже намекнула, что хочет купить коляску в подарок. Я сказала:
— Хорошо. Но выбирать будем вместе.
Она удивилась, но согласилась. И знаете, я видела в её глазах уважение. Впервые за всё время.
Может, это и есть настоящая семья? Не та, где все всегда согласны. А та, где умеют отстаивать границы, но при этом не рвут связи окончательно. Где ошибаются, но исправляют ошибки. Где любят — не слепо, а осознанно.
Я не знаю, что будет дальше. Может, будут ещё конфликты, ещё непонимание. Но я точно знаю: я больше не та девушка, которая молча смотрела на розочки и боялась что-то сказать.
Теперь я говорю. Отстаиваю. Борюсь за своё.
И это, пожалуй, главный урок тех событий.
Иногда нужно столкнуться лицом к лицу с конфликтом, чтобы понять, кто ты на самом деле. И чего ты стоишь.
А ещё — чего стоят те, кто рядом.
И знаете что? Серёжа прошёл проверку. С трудом, но прошёл.
И розочки на обоях, как ни странно, мне за это спасибо.