Хобби русских классиков — это не просто причуда или способ убить время. Это зашифрованный ключ к их личности, тайный источник вдохновения и порой неожиданное отражение их великих текстов.
Увлечения раскрывают нам Гоголя не как мистика, а как сосредоточенного мастера-рукодельника, а Толстого — не как проповедника, а как человека, ищущего истину в простом физическом труде. Давайте заглянем за кулисы их творчества и посмотрим, чем жили великие писатели, когда оставались наедине с собой.
Николай Васильевич Гоголь: тихий гений вышивки и вязания
Если бы мы составили портрет Николая Васильевича Гоголя исключительно по его произведениям, перед нами предстал бы мрачный, мистический гений, одержимый образами зла и смеха. На самом же деле Николай Васильевич был искусным рукодельником. По воспоминаниям современников, он с увлечением вязал на спицах шарфы, кроил сёстрам платья, вышивал платки и даже ткал пояса.
Литератор Павел Анненков вспоминал, как застал писателя за вязанием: «Вообще у Гоголя была некоторая страсть к рукодельям: с приближением лета он начинал выкраивать для себя шейные платки из кисеи и батиста, подпускать жилеты па несколько линий ниже и проч., и занимался этим делом весьма серьезно».
Для Гоголя это не было чудачеством. Монотонная, требующая сосредоточенности работа помогала ему собраться с мыслями, упорядочить хаос идей и, возможно, отвлечься от тех самых «монстров», которых он выпускал на страницы своих книг. В этом кропотливом труде был свой терапевтический эффект: стежок за стежком, петля за петлёй — так рождалась не только вещь, но и внутренняя гармония.
Михаил Юрьевич Лермонтов: поэзия в акварели
Многие знают Михаила Юрьевича Лермонтова как величайшего поэта и прозаика своего времени, но немногие помнят, что его художественный талант был столь же силён, как и литературный. Для Лермонтова живопись стала вторым языком — отражением внутреннего мира, который он не всегда выражал словом.
Он мастерски владел не только пером, но и кистью, создавая акварели, рисунки пером и маслом, а также многочисленные зарисовки в походных альбомах. В его работах, хранящихся, например, в Государственном литературном музее, преобладают горные пейзажи Кавказа, портреты, батальные сцены и автопортреты. Эти картины, полные тревоги, одиночества и суровой красоты, неразрывно связаны с его поэзией.
Как отмечал литературовед Ираклий Андроников, Лермонтовские рисунки — это не просто иллюстрации к его текстам, а параллельный вид творчества. Одинокие фигуры на фоне величественных гор, бурные реки, виды Пятигорска и Тифлиса — всё это наполнено той же романтической тоской и ощущением трагической красоты мира, что и его стихи. Лермонтов-художник так же точен в деталях и так же глубоко чувствует природу, как и Лермонтов-поэт. Его картины — это застывшие «стихотворения в красках», где Кавказ становится не просто местом действия, а полноправным героем, отражающим бурю в душе автора.
Иван Сергеевич Тургенев: шахматы и охота
Про охоту вы, конечно же, знаете. Но вот про его увлечение шахматами вспоминают редко.
А ведь Иван Сергеевич Тургенев сочетал в себе два, казалось бы, противоположных увлечения: азартную, полную движения охоту и тихую, интеллектуальную битву за шахматной доской. Охота для него была не просто спортом, а формой слияния с природой, которую он так тонко описал в «Записках охотника». Он был страстным коллекционером ружей и мог часами бродить по лесам, наблюдая за жизнью птиц и зверей. Охота стала для него способом физически слиться с той средой, которая давала материал для его лирических произведений.
В то же время Тургенев был сильным шахматистом. Он участвовал в международных турнирах, например, в парижском кафе «Режанс», а его партии анализировались в шахматных журналах. Играл он и с Толстым, и с другими литераторами. Игра в шахматы требовала от него той же выдержки, стратегического мышления и умения просчитывать ходы наперёд, что и создание сложной структуры романа. Для Тургенева и охота, и шахматы были способами познания мира: через инстинкт и интеллект.
Лев Николаевич Толстой: истина в простом труде
Лев Николаевич Толстой на определенном этапе своей жизни провозгласил необходимость физического труда как морального и философского императива. Его хобби — это не просто увлечения, а манифестация его идеи жизни в гармонии с природой.
Он с упоением пахал землю, косил траву, интересовался кладкой печей. В 1880-х годах, следуя своим этическим принципам, Толстой научился шить сапоги. Он делал их не только для себя, но и для членов семьи, а однажды изготовил пару для поэта Афанасия Фета. Этот факт подтверждается, например, в дневниках его жены, Софьи Андреевны Толстой, и многочисленных воспоминаниях современников. Также Толстой увлекался ремонтом мебели, плотницкими работами и, что удивительно для его возраста, плаванием и ездой на велосипеде.
«Физический труд не только не исключает возможность умственной деятельности, не только улучшает ее достоинство, но поощряет ее» — это ощущение ценности физической работы и контакта с материальным миром было основой его позднего мировоззрения.
Для Толстого ручной труд был способом избежать духовного разлада, сохранить ясность ума и обрести смирение. Он верил, что, создавая нечто полезное, а не только эфемерные слова, он приближается к идеалу простой, праведной жизни, которую воспевал в своих философских трактатах.
Антон Павлович Чехов: сад как спасение
«Если бы не литература, я мог бы стать садовником», — как-то признался Антон Павлович Чехов. Это было его главное «лекарство» от повседневности и способ лечения собственного пессимизма. В его письмах описания сада встречаются не реже, чем рассуждения о литературе. Сад для Чехова был не просто увлечением, это была его модель идеального мира, где красота и гармония, созданные человеческими руками, побеждают хаос.
Его пристрастие к природе проявилось в полной мере в усадьбе Мелихово, а затем в его ялтинском доме — «Белой даче». В Ялте, в сухом крымском климате, Чехов с энтузиазмом превратил пустынный участок в цветущий сад. Он лично высаживал деревья (вишню, персики, миндаль, кипарисы) и редкие цветы, о чем свидетельствует его переписка. В письме к Н. А. Лейкину от 2 июля 1898 года он делится своими садовыми заботами и радостями: «Хозяйством занимаемся, но буржуазно; ничего особенного и в общем мало интересного. Много огурцов, много фруктов, но мало роз. В этом году я вернулся домой в мае и обрезал розы поздно; многие из них захирели. Теперь придется сажать новые».
Для Чехова, который часто писал о хрупкости жизни и равнодушии природы, создание сада было актом созидания и надежды. Садоводство, как и медицина, давало ему возможность наблюдать рост, жизнь и красоту, отвлекаясь от человеческих драм, которые он описывал в своих пьесах и рассказах.
Константин Дмитриевич Бальмонт: коллекционер осколков мира
Для поэта-символиста Константина Дмитриевича Бальмонта, чья жизнь была непрерывной цепью экзотических путешествий, коллекционирование стало продолжением его поэтического стремления к прекрасному и таинственному. Он не просто собирал вещи, он собирал фрагменты вселенной.
Бальмонт с юных лет увлекался коллекционированием минералов, раковин и монет. С возрастом этот интерес не исчез, он привозил новые экспонаты из своих многочисленных поездок по Египту, Австралии, Мексике, Океании. Его коллекции отражали его пантеистическое мировоззрение, в котором каждый объект природы или истории заключал в себе поэтический смысл. Он воспринимал коллекционирование не как меркантильный акт, а как попытку охватить мир в его многообразии.
В автобиографической прозе, а также в письмах к друзьям-поэтам Бальмонт описывал свои находки с почти религиозным трепетом, находя в узоре раковины или блеске минерала вдохновение для своих стихов. Это хобби позволяло мастеру ощущать связь с глубинной, дочеловеческой историей мира, что идеально сочеталось с его символистским методом.
Максим Горький (Алексей Пешков): философия нэцке
Максим Горький, писатель, которого сложно заподозрить в тонком эстетстве, имел необыкновенное пристрастие: коллекционирование японских фигурок нэцке. Эти крошечные статуэтки из слоновой кости или дерева, изображающие божков, людей, животных, были для него не просто предметами искусства. Он видел в них воплощение народной мудрости и таланта. Свою коллекцию он начал собирать в начале XX века, находясь в ссылке на Капри.
По данным искусствоведов, коллекция Горького была довольно обширной и ценной. После смерти писателя она попала в Эрмитаж и дома-музеи имени автора в Москве и Сорренто. Для Горького, воспевавшего Человека с большой буквы, эти фигурки из дерева и слоновой кости, часто изображающие труд или борьбу, служили источником восхищения перед мастерством и духом простого, но талантливого ремесленника.
Иван Алексеевич Бунин: фотолюбитель и пчеловод
Нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин известен прежде всего своей способностью фиксировать момент в слове, но у него был и другой инструмент для этого — фотография.
Бунин был одним из первых русских писателей, серьезно увлёкшихся любительской фотографией. Его снимки — это, по сути, визуальные зарисовки к его будущей прозе: пейзажи, портреты жены Веры Николаевны и близких, а также сцены деревенской жизни. Эти фотографии, хранящиеся сегодня в музеях, отражают его взгляд на мир: четкий, ностальгический, сфокусированный на деталях ускользающей красоты. Фотоаппарат служил для него средством объективной фиксации той России, которую он позже оплакивал в эмиграции.
Второй, более редкий, факт относится к его жизни в эмиграции во Франции, в городе Грасс. Там, помимо писательства, он занимался пчеловодством. Как писал сам Бунин в письмах 1920-х годов, у него была небольшая пасека. Это занятие, требующее внимания и терпения, позволяло ему сохранить связь с русской деревенской жизнью, служившей неиссякаемым источником его творчества.
Корней Иванович Чуковский: собиратель образцов детской речи
Поэт, критик и переводчик Корней Иванович Чуковский создал одно из уникальных хобби в истории русской литературы: он был собирателем слов, а точнее, коллекционером детских оговорок и неологизмов.
Это пристрастие стало основой его знаменитой книги «От двух до пяти» (1928), которая является не только веселым сборником детских высказываний, но и серьезным лингвистическим исследованием. Чуковский собирал, классифицировал и анализировал, как дети в процессе освоения языка создают новые слова и грамматические формы, порой очень логичные и выразительные. Известно, что писатель до конца своих дней дополнял книгу новыми примерами.
Это хобби было для Чуковского ключом к пониманию лингвистического гения ребенка и служило источником рифм, образов и лексики для его собственных сказок, включая «Мойдодыр» и «Айболит». Он доказал, что детская речь — это не ошибки, а мощная творческая сила.
Анна Андреевна Ахматова: в поисках утраченного века
Для Анны Андреевны Ахматовой, чье творчество было пронизано ощущением истории и памяти, хобби стало своеобразной формой общения с прошлым. Она была увлеченным ценителем и собирателем антиквариата и старинных медалей.
Это увлечение не было продиктовано богатством, чаще всего это были скромные, но значимые артефакты, связанные с историей Санкт-Петербурга, Царского Села и ее собственной дворянской родословной. Ахматова собирала старинные монеты, медали, старые издания книг и гравюры. По воспоминаниям литературоведа Лидии Чуковской, это был способ «выстроить» свое прошлое, придать осязаемую форму историческому времени.
Ее стихи часто содержат образы, навеянные антикварными предметами. Коллекционирование позволяло ей, жившей в эпоху перемен и разрушений, сохранять чувство непрерывной культурной традиции. Это хобби отражало ее глубокую связь с петербургской культурой, которая, несмотря на революции, продолжала существовать в этих маленьких старых вещах.
Михаил Афанасьевич Булгаков: тайны крылатых образов
В юности будущий автор «Мастера и Маргариты», Михаил Афанасьевич Булгаков, увлекался энтомологией — коллекционированием насекомых, в особенности бабочек. Эта страсть к крылатым созданиям и миру, скрытому от обывательского глаза, зародилась у него в Киеве. Известно, что в юности Булгаков имел обширную, аккуратно оформленную коллекцию.
Хотя в его зрелых произведениях нет прямых отсылок к энтомологии, некоторые литературоведы предполагают, что это увлечение могло подсознательно повлиять на его образы. В частности, образ Маргариты, которая совершает свои полеты и превращения, часто рассматривается исследователями как аллюзия на мир насекомых, где преображение (метаморфоза) и полет являются центральными темами. Энтомология как наука о хрупкой, но таинственной жизни, могла укрепить его склонность к созданию мистических и фантастических сюжетов.
Владимир Владимирович Маяковский: поэзия как дизайн
Владимир Владимирович Маяковский — фигура, которая полностью разрушает стереотипы о писателе, сидящем за столом с пером. Его хобби, которое быстро стало его второй профессией, ― рисование и дизайн.
Маяковский в юности учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и был частью художественного авангарда. Его рисунки, плакаты и карикатуры неразрывно связаны с его поэзией. Он не просто иллюстрировал свои произведения, он создавал визуальные стихи.
Самый яркий пример — его работа над «Окнами РОСТА» (1919–1922), где он выступал и как поэт, и как художник-дизайнер, создавая агитационные плакаты. В своей поэзии он использовал те же принципы, что и в графике: рубленый, плакатный стиль, разбивку строк-ступенек, резкие контрасты и крупный шрифт.
«Я не провожу грани между своей поэтической вещью и своей плакатной работой для Окон РОСТА» — эта фраза Маяковского подтверждает, что для него дизайн и поэзия были единым творческим актом. Его графическое мышление дало ему уникальную возможность выйти за рамки традиционного стихосложения, превратив страницу в динамическое, визуально оформленное пространство.
Для Гоголя и Толстого ручной труд был способом сохранить душевное равновесие, обрести философское смирение. Для Лермонтова и Маяковского изобразительное искусство служило параллельным языком, давая возможность выразить то, что не умещалось в слова. Тургенев и Чехов через охоту и садоводство находили глубокую связь с природой, обогащая реализм своих описаний. А для Чуковского и Ахматовой их пристрастия, будь то коллекционирование детских слов или старинных медалей, становились ключом к пониманию истории и языка.
Эти увлечения не отвлекали мастеров от творчества, а, напротив, обогащали его, позволяя «перезагружаться» и смотреть на мир под другим углом. Хобби великих писателей — это еще одна, часто скрытая, сторона гения, которая напоминает нам: за монументальными фигурами из школьных учебников стояли живые люди. Люди со своими страстями, слабостями и маленькими радостями, которые и делают жизнь настоящей.
