— Мам, ну что ты? Конечно, заберу! Куда они денутся? — голос Игоря звучал слишком бодро для одиннадцати вечера.
Вера замерла в дверях спальни, прислушиваясь к обрывкам телефонного разговора. Муж стоял у окна в гостиной, и по его напряжённой спине она поняла, что ничего хорошего сейчас не услышит.
— Да нормально всё, мам. Веруня не против... Нет, я не спрашивал, но она поймёт. Это же семья.
Вера осторожно прошла на кухню, включила чайник. Руки сами собой принялись расставлять чашки, хотя пить совсем не хотелось. Игорь появился через минуту, виноватый и одновременно решительный.
— Слушай, Верунь, у Нинки труба лопнула. Залило соседей снизу, те в суд грозятся, а со страховкой какие то проблемы, наверное ее и нет. Им с Геной и Ксюхой надо на время переехать, пока ремонт делают. Мама к себе их звала, но ты же знаешь — у неё однушка крохотная, им втроём там не развернуться. Надо приютить на время.
— На время — это сколько? — спросила она тихо.
— Да недели три, ну месяц максимум. Верунь, ну что мне было делать? Это моя сестра. Мы же не откажем?
Вера посмотрела на него — на уставшее лицо с ранними морщинами, на потемневшие от работы на заводе руки, на виноватые глаза, которые всё равно не ждали отказа. Когда-то, восемь лет назад, эти глаза смотрели на неё совсем иначе. Когда он защищал её от хамоватого коллеги, когда приносил цветы просто так, когда говорил, что она — самая талантливая, даже если её работы никто не покупает.
— Хорошо, — сказала она. — Пусть приезжают.
Игорь облегчённо выдохнул и обнял её.
— Ты у меня золотая. Они завтра утром будут. Я Нинке сейчас напишу.
Вера высвободилась из объятий и пошла в спальню. За стеной сопел во сне их девятилетний Лёва, раскинувшись на кровати звёздочкой. Она поправила одеяло, провела рукой по тёплой макушке. В доме было тихо и спокойно. Последний вечер тишины, подумала Вера, и тут же одёрнула себя. Не надо накручивать. Три недели — не срок.
Но утром, когда Нина с мужем и дочерью вывалились из такси с четырьмя огромными сумками и двумя коробками, Вера поняла, что три недели — это оптимистичный прогноз.
— Верка, ну наконец-то! — Нина влетела в прихожую, даже не разувшись, и критически осмотрелась. — Ого, а у вас тут просторно. Мы в свою двушку столько лет впихивались, а вы вон как развернулись.
— Здравствуй, Нина, — Вера посторонилась, пропуская Геннадия, который тащил сумки и кряхтел.
— Спина совсем убитая, — пожаловался он, не здороваясь. — Вер, у вас диван жёсткий? А то мне мягкое нельзя, врач сказал.
— Диван в зале нормальный, — ответила Вера. — Проходите, разбирайте вещи.
Пятнадцатилетняя Ксения прошмыгнула мимо, уткнувшись в телефон, бросив небрежное "привет" и скрылась в комнате для гостей, откуда тут же донеслась громкая музыка.
— Ксюх, помоги отцу! — крикнула Нина, но дочь уже включила музыку за закрытой дверью.
— Ладно, мы сами, — махнула рукой Нина и повернулась к Вере. — Слушай, а чего у тебя тут такой запах? Чем-то химией пахнет.
— Это из мастерской. Лак для керамики.
— А, ну да, ты же своими горшочками занимаешься, — Нина скривилась. — Вредно это, наверное. У меня от таких запахов голова болит. Надо будет проветривать почаще.
Вера сжала зубы и промолчала. Мастерская находилась в пристройке, которую Игорь сам достраивал три года назад, чтобы у Веры было своё пространство. Туда вела отдельная дверь из коридора. Запах оттуда не доходил даже до кухни, Нина просто придиралась.
Первые три дня прошли в напряжённом перемирии. Вера старалась не мешать, готовила привычные блюда, убирала дом. Нина с Геннадием обосновались в гостиной на диване, Ксения заняла комнату для гостей и выходила только поесть. Игорь работал с утра до вечера, приезжал усталый и сразу шёл ужинать, не замечая, как напряглась атмосфера.
А потом начались придирки.
— Вер, ты это серьёзно? — Нина стояла на кухне, держа в руках тарелку с гречкой и котлетой. — Гречка пересолена, есть невозможно.
— Я солила как обычно, — ответила Вера, помешивая чай.
— У Гены гипертония — пересол вреден, но и пустую пищу есть невозможно. Давай я сама буду готовить, а то вы тут с Игорьком явно не привыкли ко вкусной еде.
Вера промолчала. На следующий день Нина действительно встала к плите, отодвинув Веру, и начала жарить картошку, щедро поливая её маслом. Запах стоял по всему дому. Геннадий сидел за столом и одобрительно кивал.
— Вот это по-нашему! Верка, бери пример, а то как-то у вас всё не то и без нормального вкуса.
Лёва недовольно ковырял вилкой жирную картошку и тоскливо посмотрел на мать. Вера погладила его по плечу и сама села за стол, давясь едой.
Через неделю придирки стали ежедневными. Вера неправильно развешивала бельё, слишком рано будила всех пылесосом, покупала не те продукты. Нина вела себя так, будто это она хозяйка, а Вера — неумелая гостья, которую приходится терпеть.
— Слушай, а чего это у тебя Лёвка такой худой? — спросила Нина однажды утром, наблюдая, как мальчик собирается в школу. — Ты его кормишь вообще? Может, витамины какие давать надо?
— Он нормальный, — ответила Вера сдержанно. — Врач говорит, что всё в порядке.
— Ну-ну. А то вон Ксюха у меня кровь с молоком, а у вас какой-то заморыш растёт.
Вера почувствовала, как внутри всё сжалось. Она обняла сына, поцеловала в макушку.
— Ты у меня самый лучший, — прошептала она.
Лёва кивнул и убежал в школу. А Вера осталась на кухне один на один с Ниной, которая продолжала вещать о том, как правильно воспитывать детей.
Вечером она попыталась поговорить с Игорем.
— Слушай, может, хватит уже? Прошло почти три недели. Когда они съедут?
Игорь лежал на кровати, уставившись в потолок.
— Вер, ну они же не специально. Нинка просто такая, прямая. Не обращай внимания.
— Она меня унижает каждый день! При Лёве, при тебе! А ты молчишь!
— Не ссорься с ней, ладно? Потерпи немного. Я у Нинки узнаю, как там с ремонтом.
Но он не спросил. А на следующий день Нина устроила скандал из-за мастерской.
— Верка, ты чего там делаешь вообще? — спросила она, заглядывая в приоткрытую дверь пристройки. — Горшки лепишь? И кто это покупает?
— Это не горшки. Это керамика. Вазы, чаши, декоративные панно.
— Ну да, горшки, — фыркнула Нина. — И сколько ты на этом зарабатываешь?
Вера сжала губы. Она действительно зарабатывала немного — несколько тысяч в месяц от редких заказов. Основной доход приносил Игорь.
— Это моё хобби.
— Хобби, — протянула Нина. — Понятно. Сидишь дома, у мужа на шее, а туда же, творчеством называется. У меня тоже руки чесались всякой ерундой заниматься, но я семью кормила, пока могла. А потом Генка спину сорвал, и пришлось жить на мои копейки и пособие. Вот где настоящая жизнь, а не игрушки твои.
Вера закрыла дверь мастерской на ключ и прошла мимо Нины, не ответив. Но слова засели занозой. Она вспомнила, как когда-то работала в музее реставратором, как любила своё дело, как ушла после рождения Лёвы, потому что декрет закончился, а ребёнка не с кем было оставить. Игорь тогда сказал: "Не переживай, мы справимся. Ты потом вернёшься". Но она не вернулась. Музей сократил ставку, нашли другого специалиста.
А теперь она сидела дома, пыталась работать на заказ и слушала, как её называют нахлебницей.
Той ночью Вера не спала. Она лежала, глядя в темноту, и думала о том, что дом перестал быть её домом. Что муж не защищает её. Что она сама позволила себя затоптать.
На следующий день случилось то, что переполнило чашу.
Вера готовила запеканку для Лёвы — его любимую, с творогом и изюмом. Мальчик обожал её на завтрак. Она поставила форму в духовку, засекла время и ушла в ванную. Когда вернулась на кухню, Нина стояла у мусорного ведра, а пустая форма блестела в раковине.
— Ты что делаешь?! — крикнула Вера.
— Выбросила эту гадость, — спокойно ответила Нина. — У ребёнка от твоего творога желудок разболится. Сейчас сделаю нормальную кашу.
Вера смотрела на неё, не веря своим глазам. В ведре лежала её запеканка — ещё тёплая, сверху блестело масло.
— Это было для Лёвы.
— Вот именно. Я о его здоровье забочусь, раз ты не заботишься.
Что-то внутри Веры хрустнуло. Она развернулась и вышла из кухни. Прошла в спальню, села на край кровати и стиснула руками колени, чтобы не закричать.
Вечером, когда Игорь вернулся с работы, она ждала его в коридоре.
— Нам надо поговорить.
— Сейчас? Я устал, Вер.
— Сейчас. Или они уезжают завтра, или я ухожу.
Игорь замер, глядя на неё с недоумением.
— Ты чего? Совсем?
— Совсем. Я больше не могу. Твоя сестра унижает меня каждый день. Она выбросила еду, которую я готовила для Лёвы. Она лезет в мою мастерскую. Она учит меня жить в моём собственном доме! А ты молчишь! Ты ни разу не встал на мою защиту!
— Вер, ну не преувеличивай...
— Не преувеличиваю! Ты выбираешь: или я, или они. Третьего не дано.
Она ушла в спальню и закрыла дверь. Села на кровать и уткнулась лицом в ладони. Слёзы не шли. Внутри была только пустота и злость.
Игорь не пришёл. Она слышала, как он тихо разговаривает с Ниной в гостиной, как та возмущённо что-то отвечает. Потом он ушёл на кухню, хлопнула дверь холодильника.
Вера легла, не раздеваясь. Она больше не могла готовить для них. Не могла убирать. Не могла делать вид, что всё нормально.
На следующее утро она встала, оделась и молча вышла из спальни. Игорь спал на кухне на раскладушке, поджав ноги и сгорбившись от неудобства. Вера прошла мимо него, не разбудив.
Она сделала завтрак только для себя и Лёвы. Собрала сына в школу, поцеловала на прощание. Нина вышла на кухню, недовольно оглядела пустую плиту.
— А где каша?
— Не сварила, — коротко ответила Вера. — Варите сами.
И ушла в мастерскую, закрыв за собой дверь на ключ.
Она больше не собиралась прогибаться.
Первые два дня её бойкота Нина воспринимала как каприз. Она демонстративно громыхала кастрюлями на кухне, готовила на всю семью, оставляя Вере грязную посуду. Геннадий ворчал, что в доме бардак, что полы не мыты. Ксения жаловалась, что футболку никто не постирал.
Вера молча проходила мимо. Она готовила только себе и Лёве, убирала только их комнату и ванную после себя. Мастерскую держала на замке. Игорь метался между женой и сестрой, пытаясь сгладить углы, но Вера на разговоры не шла.
— Верунь, ну что ты как маленькая? — попробовал он в третий вечер. — Ну поругались, ну извинитесь друг перед другом.
— Я не виновата, — ответила Вера, не отрываясь от книги. — И извиняться не буду. Хочешь мира в доме — пусть она извинится. Или пусть съезжают.
— Они же не могут! Ремонт ещё не закончен!
— Тогда пусть живут тихо и не лезут ко мне.
Игорь ушёл ни с чем.
На четвёртый день позвонила свекровь. Вера слышала, как Игорь оправдывается в трубку, как голос его становится виноватым и усталым. Потом он протянул телефон Вере.
— Мама хочет с тобой поговорить.
— Вера, милая, что происходит? — голос свекрови был сладким, но твёрдым. — Нина мне рассказала, что ты отказываешься помогать семье. Это некрасиво, доченька. Они ведь в трудной ситуации.
— А я в какой ситуации? — спокойно спросила Вера. — Меня унижают в моём доме почти месяц. Я терпела. Больше не буду.
— Ох, Верочка, ну что ты! Нинуля просто переживает, вот и нервничает. Ты же умная, понимающая. Уступи, будь мудрее.
— Нет, — сказала Вера и повесила трубку.
Руки дрожали, но внутри поселилась странная лёгкость. Она впервые сказала свекрови "нет". И не рухнул мир, не случилось катастрофы.
Вечером Лёва принёс ей из школы рисунок — маму в фартуке, стоящую в мастерской среди ваз. Внизу корявыми буквами было выведено: "Мама, ты самая сильная".
Вера прижала листок к груди и тихо заплакала. Первый раз за весь этот месяц. Не от обиды, а от благодарности. Её сын видел. Понимал. Верил в неё.
Она погладила его по голове.
— Спасибо, солнышко. Я постараюсь быть сильной.
И она знала, что справится. Потому что теперь у неё не было выбора — только вперёд. Только все начиналось.