Ронна заворочалась в постели. Осознание боли в спине пришло раньше, чем осознание реальности. Проклятая спина! Когда-то она и не замечала, что у неё есть спина, вставать было легко, каждое движение не нужно было рассчитывать, чтобы избежать внезапной пугающей пустоты, как будто её позвоночник не существует — ещё секунда, и она обвалиться на пол бесформенной грудой. Раньше помогали таблетки, давно просроченные, стоившие цену, о которой не хотелось думать. Но они закончились, и Ронне ничего не оставалось, как видеть сны, где она идёт по весеннему городу, гордо расправив плечи, чувствуя себя королевой. Сладкий запах жасмина, белые цветы в волосах, белое платье, нежно обволакивающее её полное жизни и желаний тело. Почему-то «до» всегда ассоциировалось у неё с белым. А «после» — какого цвета может быть «после»? Серого, однозначно, цвета пепла.
Она не хотела вспоминать, воспоминания причиняли уже другую боль, щемящую, в груди. Город, её любимый, несравненный город, горел. В огне метались тени людей, стараясь спасти хоть что-то, какие-то материальные остатки, больше не имевшие значения. Ронна стояла, оцепенев, вглядываясь в огонь, вбирая в себя цвета, звуки, запах. Она прижимала к себе свою малышку — и обещала себе выжить, ради неё. Где она теперь? Как она говорила, когда была маленькая: «Мама, я хочу об этом забыть. Сделай так, чтобы я об этом забыла!». Почему никто не придумал таблетки от памяти?
С трудом спустив покрытые венами распухшие ноги с высокой кровати, Ронна с удовольствием погрузила пальцы в пушистый ковёр. В комнате было очень жарко, Великая Мать — как Ронну с почтением называли уже много лет — вечно мёрзла. Её тонкая, высохшая кожа не держала тепло. Молодая служанка помогла ей одеться. Новый день предвещал только заботы и неприятные, но необходимые, решения. Кто ещё, если не она?
В просторном зале уже толпились люди, ожидая главу Юнии, как назвали свою колонию выжившие. Они собирались в группы, негромко переговаривались, время от времени поглядывая на дверь. Великая Мать появилась, как всегда, очень прямая и суровая, в красном плаще, спадавшем складками до пола. Морщинистое лицо не выражало никаких чувств. Сколько ей лет, никто не знал. Она просто была, неотъемлемая часть их жизни.
— Все, все, все! Слушайте и повинуйтесь! Великая Мать будет вершить суд! — объявил глашатай.
Первые дела были простые — в основном, мелкие дрязги между соседями. Великая Мать перевидала столько, что для неё не составляло труда рассудить споры быстро и окончательно.
Потом перед ней встали статная Леона и её сын, Алик. Ронна знала мальчика с детства: покладистый паренёк, с копной тёмных волос и простодушными серыми глазами.
— Великая мать, — Леона смотрела не прямо, а в пол, в знак почтения. — Моему сыну исполнилось шестнадцать, и он готов покинуть дом. Прошу тебя, найди ему ячейку.
Парень выглядел младше своих лет, совсем птенец. Но таковы правила: он становился мужчиной и начинал жить отдельно, производить потомство. «Ему бы школу заканчивать, с ровесницами на выпускном танцевать» — непродуктивно подумала Ронна, и тут же одёрнула себя. Мир, в котором были школы и выпускные вечера, да и танцы, больше не существовал.
— Пусть присоединится к ячейке Герды, — твёрдо объявила Великая мать.
— Герды? Но ей же за тридцать… И у неё есть два старших мужа…, — пробормотала Леона.
— Тебе не по душе моё решение? — мягкость вопроса была обманчива — с решением Великой матери можно было не соглашаться только ценой изгнания из колонии.
— Нет, конечно нет, он будет Герде хорошим мужем, — пролепетала Леона и потянула сына за рукав. — Благодари!
Не поднимая глаз, Алик пробормотал принятые слова благодарности.
Великая Мать поджала тонкие губы и отпустила их движением руки. День только начинался.
***
— Расскажите мне о том времени, когда небо было голубым!
Голубые, как то самое небо её молодости, глаза молодой девушки смотрели на Ронну с искренним восторгом. Она приклонила колени на ковре и массировала старческие ноги. Тепло её ладоней помогало унять боль, хоть и не надолго. Властительница откинулась на подушки и расслабилась, уносясь мыслями в воспоминания о своей юности.
— Небо не всегда было голубым. Иногда его заволакивали тяжёлые серые тучи, и шёл дождь. Не такой, как сейчас, от него не нужно было прятаться. Можно было подставить лицо каплям и просто стоять, или бегать по лужам. Когда я была маленькая, я приходила домой вся мокрая, и моя бабушка, ворча, снимала с меня одежду, ставила в ванну, и мыла тёплой водой. Я до сих пор помню, какие у неё были руки, сильные и надёжные. Она рассказывала мне, как в давние времена стирала бельё в проруби. Прошлое всегда кажется таким мирным и светлым, наполненным любовью.
— Как бы я хотела жить дома и иметь бабушку. Или маму! Я так завидую мальчикам — они живут в ячейке!
Девушка испуганно замолчала. Говорить об этом было не принято. Что, если Великая мать будет недовольна? Служение ей было большой честью.
— Это естественное желание, — Ронна погладила девушку по светлым кудряшкам. — Но таковы законы.
— Когда же всё изменилось?
Как она похожа на Стеллу, её маленькую звездочку. Уже не такую маленькую, наверно, сама мать, а то и бабушка. Увидеть бы её перед смертью, хоть один разочек! Простить. Или попросить прощения? Ронна поменяла позицию на постели, слегка поглаживая опять разболевшуюся спину.
— После пожара, дочь моя. Тогда сгорело всё, что могло и не могло гореть. Огонь падал с неба и расходился по городу, разрастался, как диковинный цветок, пожирая дома, машины, людей. Всё, что мы имели, сгорело в этом ужасном и очистительном пламени. Но вас должны были учить этому в школе, про гибель цивилизации и создание колонии.
— Я знаю, нам объясняли, что после того, как все сгорело и небо стало серым, произошёл сдвиг сознания.
— Да, мы приняли взвешенное решение, что мир, управляемый мужчинами, не работает. Рано или поздно, он приводит к саморазрушению. Поэтому вернулись к доисторической практике, когда всем правила Великая мать, носительница жизни и мудрости. А все другие женщины и девочки — её дочери.
Опять нахлынули воспоминания, уже гораздо менее приятные. Как выжившие пытались понять, что же с ними произошло, построить новую жизнь на обломках, на буквальном пепелище своих судеб. Тогда Ронна, даже с её незаконченным образованием, оказалась востребована. Не зря папа говорил: «Люди всегда болеют, им всегда будет нужен врач. Иди на медицинский, не пропадёшь». Она послушалась. Она вообще была послушной дочерью и внучкой, кроме одного раза. «Я люблю его и выйду за него замуж, даже если вы не придёте на нашу свадьбу». Они пришли, и полюбили его так же, как любила его она. А когда родилась дочь… Это был самый счастливый день в её жизни.
Яэль смотрела на Великую мать: в одной ночной сорочке, едва видная из горы подушек, лишённая всех признаков своего статуса, она ничем не отличалась от других старых женщин, которые больше не могли давать потомство. Заснула? Веки не дрожат, может, можно идти? Внезапно морщинистое лицо разгладилось в странной улыбке, и смотревшие на девушку глаза были совсем не старческими, проницательными и добрыми.
— Иди спать, Яэль, ты мне больше не нужна, — поговаривали, что Великая Мать может читать мысли. — Зайди в пекарню, закажи на завтрак булочки с мёдом.
Девушка низко поклонилась и ушла, а Ронна долго ещё не спала, думала, вспоминала, пересматривала кино своей жизни — что ещё ей оставалось?
***
Яэль считала свой удел счастливым — не каждой выпадает такая удача — служить самой Великой матери. Девушка боготворила властительницу, и её близость наполняла сердце служанки благоговением и любовью. Накинув тёмный платок, закрывавший волосы, который носили все девушки, ещё не принадлежавшие к ячейке, она вышла на улицу. Шла быстро, стараясь не задерживаться. Это было не принято — на улицу, в основном, выходили по делу, а не прогуляться или посмотреть на других людей. Вся жизнь Юнии была сосредоточена в домах, где жили ячейками, или в Доме Собраний. Яэль, чуть приподняв балахон, спустилась по гладким деревянным ступенькам в пекарню. Пахло свежеиспечённым хлебом. Работали здесь только мужчины, как и в большинстве мест в колонии. Женщин было слишком мало, у них было другое предназначение.
— Мир вам, госпожа! — звонко приветствовал посетительницу пекарь.
— Мир вам! Великая мать желает булочки с мёдом, как обычно, — сказала Яэль, не поднимая глаз.
— Будет сделано, госпожа, — ответил пекарь, и неожиданно добавил. — Небо сегодня не такое серое, как обычно, вы заметили?
— Небо?
Смешавшись от непривычности вопроса, Яэль в первый раз посмотрела на пекаря — ей ответил простодушный взгляд.
— Да, вы же смотрите в небо?
— Да, нет, иногда…
— Вы, госпожа, наверно слишком заняты, помогая Великой матери. Какая она?
— Я не могу о ней говорить, — медленно, но твёрдо, ответила Яэль, и добавила, словно нащупывая словами безопасную почву под ногами. — Почему вы задаёте мне вопросы?
— Простите, госпожа, я не хотел вас обидеть.
— Я не обиделась, спасибо вам. Небо сегодня действительно светлее, чем обычно.
Уже лёжа на узкой койке в общежитие, где она жила с другими девушками, Яэль перебирала в уме разговор с пекарем. До этого она ни разу не обменивалась словами с мужчинами просто так, а не конкретно и по делу. Нельзя же считать разговором «осмотр», когда её и всех других девушек привели в Дом Собрания. Ей тогда исполнилось шестнадцать, и она очень боялась. Они с подружками, которых она знала столько, сколько себя помнила, и с которыми привыкла делиться всем, тихонько обсуждали то, что должно было произойти. Никто толком не знал, чего от них ожидали, но девушки чувствовали, что жизнь больше не будет прежней.
Все было так обыденно — её попросили раздеться донага, после чего осмотрели три женщины и три мужчины — члены Совета. Яэль было неловко под откровенными взглядами мужчин, хоть они и были очень старыми.
Ей задавали разные, казалось бы не связанные вопросы, а потом допустили к самой Великой матери. Ещё вопросы, на которые Яэль старалась ответить, как могла, честно и искренне. После этого объявили, что ей выпала завидная роль — служить властительнице. Многие подруги покинули общежитие, они стали частями ячеек. Потом у них будут свои. Остававшиеся девушки ждали, пока за ними приедут. Они были предназначены для других целей, но тоже на благо Юнии. Только Яэль оставалась в странном, неопределённом состоянии. Её это не тяготило, ей было хорошо с Великой матерью, положение служанки давало больше свободы, чем другие роли, отведённые в колонии для женщин.
Мужчин вокруг было много, и они занимались самыми разными полезными вещами, только девушка в платке скользила между ними, незамеченная и незамечающая. Приветствия, несколько слов, опущенный взгляд. Но этот пекарь! Какие у него глаза? Серые? Или, скорее, зеленовато-серые? Уголки чуть-чуть приподняты, длинные тёмные ресницы. Он спросил её о небе! Как он посмел? Он смотрел на нее! Не на фигуру в тёмном бесформенном балахоне, а на неё, Яэль. Девушка сама не знала, понравилось ей это, или нет.
Утром она приняла корзинку с булочками и услышала:
— Мир вам, госпожа! — это он, она бы уже не спутала его голос ни с каким другим.
— Мир вам! — лёгкое, случайное прикосновение тёплой руки.
К несчастью, Великая мать была недовольна — спина болела больше обычного. Яэль хотелось задать ей столько вопросов! Но девушка знала, что нужно дождаться благоприятного момента, иначе вместо ответов она только возбудит подозрения.
***
На обшитых ореховым деревом стенах просторного зала Совета были искусно вырезаны изречения о мире и труде. Сейчас он был ещё пуст. Ронна любила приходить на несколько минут раньше и занимать своё место во главе грубо сколоченного стола Совета. Это был первый стол в поселении, наскоро сбитый после огня из остатков обожжённых, но не превратившихся в пепел, лип, когда-то обрамлявших алею в центральном парке города — память о прошлом, переплетённая с надеждой на будущее. Колония, вопреки всему, преодолела голод и лишения, и процветала. Ронна гордилась каждым достижением, как будто это было её собственное. Она ведь участвовала во всех событий — лечила, принимала роды, помогала советами, организовывала новый порядок. Благополучие Юнии было целью её жизни, её наследием.
Но такие советы Ронна не любила. Каждый раз она желала, чтобы решение зависело не от нее, а от кого-то другого. В результате коллапса прежней цивилизации, что-то изменилось в выживших обитателях: детей рождалось меньше, и соотношение девочек и мальчиков изменилось — на одну появившуюся на свет девочку теперь приходилось по три-четыре мальчика. Когда выжившие опомнились от шока потери, и новая реальность стала очевидна, разрозненные очаги оставшихся в живых сформировались по-разному. В некоторых началась борьба за женщин: мужчины пытались обеспечить себе потомство, убивая друг друга и уничтожая соперников. К счастью, под мудрым руководством первой Великой матери, наставницы Ронны, Юния пошла по другому пути. Общество разбилось на ячейки. Во главе стояли женщина-мать и её старший муж. Потом в ячейку приходили ещё мужья. Мальчики принадлежали ячейке, девочки — Великой матери. С рождения они жили отдельно в интернате. По достижению возраста деторождения, большинство образовывали свои ячейки с выбранными Великой матерью мужьями. Остальные становились товаром.
Зала Совета постепенно наполнялась — пришли три мужчины и три женщины, сели по противоположным сторонам стола. Они могли высказывать своё мнение, но решала Великая мать.
— Прибыла партия из Кроноса, десять воинов. Их разоружили и поместили в гостевом доме, — Изекиль руководил безопасностью Юнии и внутренним порядком.
— Что они предлагают? — повернулась Ронна к Лете, своей самой доверенной советнице.
— Пока не говорят. У них письмо от вождя Кроноса, они сами не знают, что в нём.
— Хорошо, пусть их приведут.
Приезжие вошли в зал под соответствующей вооружённой охраной. Только мужчины, они были помельче мужчин Юнии, небриты, одеты в грубые кожаные штаны и куртки. Лохматый молодой парень, не старше семнадцати, видимо их лидер, выступил вперёд. В нарушение всех приличий, он смотрел прямо на Великую мать напористыми карими глазами. Но Ронну это не волновало, она никогда не отказывалась от контакта. Ей даже импонировала его дерзость.
— Надеюсь, господин Ракун жив и здоров, — осведомилась она о последнем известном главе Кроноса.
— К сожалению, он недавно потерял голову, — нагло усмехнулся пришедший. — Сейчас у нас новый председатель совета.
— Желаю ему удачи!
Великая мать подумала, что модель Юнии оказалась более стабильной в мире, где мужчин рождалось гораздо больше, чем женщин. Разумное сосуществование в одной ячейке, а не постоянная борьба за первенство, как в группе приматов. Дети в таких группах, как Кронос, с каждым новым поколением вырождались из-за отсутствия разнообразия генетического материала. Только одно было невозможно в Юнии, даже при строжайшем воспитании молодежи — время от времени, долг и обязанности перед колонией сносил шторм чувств. Молодая любовь — Великой матери ли не знать все радости первого чувства и боль утраты.
— Я приехал с поручением от нового председателя, Лешака, — приезжий вывел Великую мать из размышлений.
— Как твоё имя?
— Я — Эл, сын Роба, Лешак — мой сводный брат.
Для слуха Великой матери имя звучало непривычно — у них называли по матери, поскольку отцом мальчика считались все её мужья. «Интересно, как звали его мать?» — почему-то подумала она, но вслух выразила другое.
— Понятно, и что же ты хочешь, Эл, сын Роба?
— Мой брат предлагает выгодный для вас обмен. Юния славится красивыми девушками, послушными, воспитанными и нежными.
— Да, наши девушки — наша гордость, и мы тяжело расстаёмся с ними. Что вы можете предложить взамен?
Эл прищурился.
— Лешак хочет забрать всех девушек подходящего возраста, а в обмен предлагает…
Парень протянул Великой матери свиток.
— Мы посоветуемся, и дадим ответ завтра.
— Великая мать, — Эл наконец-то наклонил голову. — Я много слышал о Юнии и хотел бы посмотреть, как у вас всё устроено. Позволь мне пройтись по улицам?
— Хорошо, но только в сопровождении охраны.
Оставшись одни, советники просмотрели свиток. Лешак, видимо, хотел наградить своих ближайших помощников за помощь в захвате Кроноса женщинами, и не поскупился: длинный список включал крайне необходимые инструменты, оружие, продукты. Даже лекарства, облегчавшие боль в спине и суставах.
— Какие предложения? — как обычно спросила Ронна.
— Нужно соглашаться! — Остальные были единодушны. — Нам ни от кого не получить больше. С каждым годом труднее и труднее достать медикаменты. Все попытки наладить прямую связь с оставшимися производителями не увенчались успехом.
— Хорошо, — кивнула Ронна. — Завтра мы дадим наш ответ. Надеюсь, обмен пройдёт без проблем. Этот малый, Эл, показался мне слишком самоуверенным и непочтительным к старшим. Я опасаюсь подвоха.
***
Вы можете поддержать развитие литературного клуба любой суммой
***
— Не беспокойся, Великая мать, — Изекиль поднялся. — Я лично прослежу, чтобы пришельцы вели себя смирно.
После ухода членов совета, Ронна задумалась. Она пережила и повидала многое. Эти карие глаза, полные самоуверенности, присущей юности, но ещё не испорченные настороженностью и опытом предательства. Карие глаза бросали ей вызов и в тот давний вечер, смотрели на неё настойчиво и упрямо.
— Госпожа Ронна, я люблю Стеллу! Я хочу быть её мужем!
Высокий, широкоплечий парень только почувствовал свою силу, утверждаясь среди ровесников. Первый во всём — военной подготовке, учёбе, ремонте старых механизмов — не привыкший отступать или отказываться от своего. У него была светлая голова и золотые руки. Вопреки всему, Ронне он нравился. В другие времена, она с удовлетворением назвала бы его зятем. Но это были более простые и счастливые времена.
— Ари, ты ещё слишком молод. Великая мать нашла Стелле более подходящего первого мужа. Мы все должны её слушаться, иначе настанет хаос!
— Нет, госпожа, это не правильно! — Он не просил, а требовал. — Стелла и я созданы друг для друга! Она тоже меня любит, она не хочет этого старика.
— Изеркиль ещё далеко не старик, и твой будущий начальник. Ты будешь уважать его и решение Великой матери.
— Стелла не любит Изекиля, сами спросите. Я пойду к Великой матери, и попрошу её, — он наклонил голову, и Ронне захотелось погладить его по голове, как ребёнка.
— Ари, изменить ничего нельзя, не нанеся Изекилю смертельной обиды. И ни Великая мать, ни я, этого не сделаем. Свадебная церемония состоится завтра. Уходи, ты ещё найдёшь свой путь, своё будущее.
— У меня нет будущего без Стеллы.
Когда он вышел, её звёздочка влетела в комнату. Наверно, ждала у двери.
— Мама, что ты ответила?
Ронна нежно погладила дочь по мягким светлым волосам. Как же быстро она выросла, и вот теперь приходится отказать ей, в первый раз.
— Звёздочка моя, я не могу пойти против Великой матери. Она решила правильно.
— Мама, но ведь Великая мать доверяет тебе, говорят, что она готовит тебя в преемницы. Попроси её, пожалуйста, ради меня!
Голубые глаза смотрели просительно, как в детстве, когда дочка хотела лишний час не ложиться спать. Ронна редко могла отказать своей малышке, но это нужно было сделать.
— Стелла, сама подумай, о чём ты меня просишь? Чтобы я пошла к Великой матери и использовала её дружбу, её доверие, ради привилегий для моей дочери? Как это воспримут другие? Это может вызвать раскол в колонии. Ты же знаешь, что мы не можем расслабляться, иначе нас не будет. Только при строжайшей дисциплине и повиновении Великой матери Юния сможет выстоять и процветать!
— Но мама, я люблю его… Ты же сама мне говорила о своей любви, о папе, как ты была счастлива. Я знаю, что Ари для меня — единственный!
— Прошлой жизни больше нет. Мы не можем позволить себе счастья. И своих желаний тоже. Мы все — часть большего, ячейки, колонии. Ты поймешь и примешь, как другие принимают, так нужно. Иначе у нас нет будущего.
Надежда в любимых глазах сменилась отчаяньем и решимостью.
— Мама, зачем нужна такая жизнь?
Эти слова потом долго отдавались в ушах Ронны. Утром она не обнаружила дочери нигде. Стелла не оставила ни знака, ни записки. Она и Ари пропали, явно сбежали вместе. Больше Ронна её не видела, не знала ничего о её судьбе.
Долгие годы, бессонными ночами, она перебирала события, пытаясь понять, можно ли было сделать иначе, удержать, найти нужные слова. Или она была не права, ей нужно было упасть к ногам Великой матери и просить, молить, унижаться, только бы она изменила решение. Наплевать на последствия! Сейчас у неё были бы внуки, она не была бы так ужасно одинока.
***
Тёмная фигура в платке прижималась к домам, стараясь не привлекать внимания. Яэль сама не знала, как решилась на такой безумный поступок: в нарушение всех правил, она шла в пекарню, ей нужно было услышать голос пекаря, может быть даже коснуться его тёплой руки. Это было помешательством, но Яэль не могла не прийти. Небо было особенно серым. Если пойдёт ядовитый дождь, нужно будет быстро прятаться в укрытие.
В пекарне было пусто, приятно пахло свежей выпечкой. Такой уютный запах. «Если бы у меня была мама, она бы пекла печенье» — вдруг подумала Яэль. Она никогда не жаловалась на свою жизнь, но иногда задумывалась, как могла бы она сложиться в прежнем мире, о котором вспоминала Великая мать.
— Здравствуйте, госпожа! Как погода сегодня?
— Боюсь, что небо не ласково. Лучше не выходить на улицу.
— За работой, у меня редко получается.
— Да, конечно.
Оба неловко замолчали, не зная, что делать дальше.
— Меня зовут Алик, а тебя?
— Яэль.
— Подожди, Яэль, — когда он вернулся, то взял её ладонь и вложил в неё ещё тёплое печенье. — Попробуй!
Свежее и рассыпчатое, оно таяло во рту, но Яэль даже толком не почувствовала вкуса. Он не отпустил её руку, слегка сжал своими пальцами, и девушка вся сосредоточилась на этом нежном рукопожатии, от которого внутри всё замирало. Яэль казалось, что они простояли так вечность, но когда магия рассеялась, оказалось, что всего несколько минут.
— Извини, меня уже зовут, мне нужно работать. Ты придёшь ещё?
— Конечно, пока я могу. Мне хорошо с тобой.
Лицо девушки вспыхнуло, и она, натянув платок ниже на лицо, вышла.
Внутри царил странный покой. Она думала, что пойдёт к Великой матери и попросит соединить её с Аликом. Не сможет же властительница ей отказать, она сама говорила, что любит её, как родную дочь.
Начал накрапывать дождик, и Яэль испугалась. Иногда это было совсем не страшно — с неба капала почти вода, только с лёгким привкусом железа. Но бывало, когда дождь, напитавшись за горизонтом кислотой, нёс ожоги, и даже смерть. Рисковать Яэль не хотела и, ускорив шаги, спряталась под специально приделанным к ближайшему дому навесом.
Там уже находилось трое мужчин, и девушка скромно остановилась у самого края. Она стояла, опустив глаза, когда взгляд наткнулся на нечто необычное: в Юнии мужчины обычно носили кеды из холста, с кожаными подошвами. Охранники — высокие кожаные ботинки на ремнях. Такие были на двух из её соседей. Но таких сапогов, как у третьего, она никогда не видела: выше колена, верх кожаный, а низ из странного чёрного материала. В Юнии такого не было. Это был пришлый, в сопровождении двух стражей.
Она знала, конечно, что существуют другие поселения выживших, но там, как её учили, царил беспредел, и девушек подвергали ужасному насилию. Обычно все приезжие, которые появлялись в Юнии очень редко, оставались за стеной колонии, там был одинокий заезжий дом. Стена охранялась. На памяти Яэль нападений не было, но до того, как построили высокую стену, отбиваться от странствующих отрядов приходилось часто.
Девушка ни разу не видела чужака близко, и любопытство взяло верх над осторожностью: она подняла глаза. Второй раз за короткое время её взгляд скрестился с взглядом мужчины, но этот был совсем другим, чем у Алика: прямым, твёрдым, без тени стеснения. Яэль отметила цвет: карие с золотыми искорками, необычные в Юнии.
— Ух ты какая красотка! Правду говорят про ваших женщин! — воскликнул парень и вдруг сделал нечто совершенно невозможное: шагнул к ней, прижал к себе, и его губы впились в её губы, странным и неприятным жестом. Не успела Яэль опомниться, как его оттащили двое других.
Девушка так испугалась, что пустилась бежать, и не остановилась, пока не была в надёжных стенах дома Великой матери.
— Что с тобой, дитя моё? — Ронна с удивлением смотрела на насквозь промокшую и дрожавшую от страха служанку. — Иди помойся и переоденься, в том сундуке вещи моей дочери.
Для Великой матери всегда грели воду, она любила лежать в ванне. Эта роскошь не была доступна другим в колонии. Получив указания, Яэль зашла за ширму, быстро сняла с себя платок, тёмный балахон и платье из грубого холста. Она погрузилась в тёплую воду, сначала с головой, а потом вынырнула и закашлялась. Странное состояние: сначала она держала руку Алика, и это было так нежно и прекрасно! А потом — грубое надругательство!
Она никак не могла успокоиться, даже когда отдохнула в ванне, вытерлась досуха и надела одежду пропавшей дочери властительницы. Как ни странно, она ей подошла. А может быть, совсем не удивительно? Великая мать искала в Яэль другую.
— Теперь расскажи мне, что с тобой случилось? Хорошо, дождь оказался мягким, а то бы…, — Ронна не договорила, рассерженно осматривая свою служанку, теперь в одежде Стеллы, и очень похожую на неё. Те же невинные голубые глаза, волнистые светлые волосы, твёрдый подбородок. Стелла была немного повыше, а так, сходство нельзя было не заметить.
— Простите меня, Великая мать, — покорно произнесла Яэль, опускаясь на скамеечку у ног госпожи. — Я укрылась от дождя, но потом произошло, я даже не поняла, там был чужой.
— Чужой? Что это значит?
— У него были необычные сапоги. Странные карие с золотыми искорками глаза, кошачьи. Я ничего не сделала, не дала повода, он просто поцеловал меня. Это было мокро и противно! — Яэль почему-то волновалась, хотя не чувствовала за собой никакой вины.
— Да как он посмел! Наглец! — Ронна позвонила, вызывая охранника. — Передай Изеркилю, что чужак нарушил наши обычаи и должен быть наказан. Пусть его приведут ко мне!
Великая мать сделала Яэль знак накинуть на ночную сорочку из тонкого батиста тяжелый красный шерстяной плащ, и выйти.
Второй раз за день Эл, сын Роба, стоял перед властительницей Юнии, чувствуя себя несколько менее уверенно, чем утром. Не сдержавшись при виде молодой девушки, он поставил под угрозу и выполнение данного ему поручения, и свою собственную жизнь.
Властительница Юнии была сурова.
— Своим поведением ты оскорбил нашу колонию. Твой поступок будет наказан по всей строгости наших законов. Смертью.
— Я не хотел нанести обиду. Но если таково твоё решение, то приму наказание.
Когда его уводили, он обернулся и добавил.
— Ты, бабушка, точно такая, какой описывала тебя мама.
От неожиданности Ронна даже не ответила. Плащ упал на землю. Она не хотела звать служанку и сама забралась на кровать. Проклятое тело не слушалось. Скоро её не станет, оно отпадёт, как ненужная шелуха. Что останется? В молодости она верила в Бога, но потом её вера не выдержала испытания огнём.
Великая мать сама была богиней, вершила суд, в её руках были жизнь и смерть каждого в колонии. И она поступала всегда жёстко и беспощадно — одна слабина, один акт милосердия и прощения — и всё растворится в смуте и хаосе. Нелегко держать в руках физиологические порывы, но без этого не было бы их общества, оно разрушило бы само себя в непрестанной борьбе сильных и уничтожении слабых. Властительница Юнии не могла позволить себе слабость.
Мог этот Эл, сын Роба, быть её внуком? То, что у неё была когда-то дочь, что она убежала, сама ушла из колонии в изгнание, не было тайной, но и не распространялось. Для всех вокруг сам факт того, что она одинока, делал её исключительной — никто не подозревал её в фаворитизме. Её решения были на благо Юнии, она была едина с Юнией.
Если Эл действительно её внук, она должна знать. Может быть, Стелла ещё жива? Мозг Ронны уже рисовал сцену примирения, прощения. Эл не может умереть! Но как же отказаться от приговора? Всю ночь Великая мать переходила от надежды к отчаянию. Но когда небо посветлело, она уже знала, что сделает. Она позвала к себе служанку.
— Мне очень жаль, что с тобой случилось такое, и от рук чужака, но тем не менее, это произошло. Теперь он должен быть наказан со всей строгостью, иначе порядок в колонии пошатнётся.
— Со всей строгостью? Что с ним будет? Его же нельзя изгнать, он уже чужак.
Девушка приметила, что Великая мать была не в духе. Она явно плохо спала, наверно, всю ночь думала о судьбе чужеземца и других важных делах. Яэль тоже не спалось, она пыталась понять, как отнестись к неожиданному физическому контакту с новым человеком.
— Ему отрубят голову, — спокойно заявила Великая мать.
— Убьют? — девушка поперхнулась от неожиданности.
— Да, наказание будет прилюдным. Чтобы все знали, что законы должны соблюдаться даже пришлыми, под страхом смертной казни.
— Но ведь… Я не очень обиделась.
— Таков закон. Я ничего не могу поделать.
— Как его зовут?
— Эл, сын Роба. Тебе его жаль?
— Я понимаю, что таков закон, и он справедлив, наверно. Только чужак ещё очень молодой. Может быть, в его колонии другие правила, и он ошибся. Мне кажется, он не хотел сделать мне больно.
Наивные голубые глаза смотрели на властительницу, ожидая порицания за излишнюю мягкость. Но Великая мать не стала журить служанку, даже наоборот.
— Это похвально, нет ничего плохого в добром сердце. Мне тоже хотелось бы найти способ, чтобы он остался жив. Но я не могу ему помочь. — Ронна выдержала паузу. — Зато ты — можешь.
— Как? У меня нет никакой власти.
— В законах написано, что если одна из девушек или женщин колонии изъявит желание взять приговорённого к смерти в мужья, то дарует ему жизнь. Ты можешь при всех назвать его своим мужем.
— Но я не хочу его в мужья! Он странно пахнет, и у него манеры дикаря! — воскликнула Яэль.
— Ты спасёшь человека и заслужишь мою благодарность, а это не мало.
Мысли в голове девушки начали упорядочиваться. Она почувствовала, что Великой матери очень нужно, чтобы чужак остался жив, и чтобы она, властительница, была тут ни при чём. Яэль знала, чего она хочет больше всего на свете, и не собиралась упускать свой шанс.
— Я уже выбрала того, кого хочу в мужья.
— Ты? Когда? Без моего разрешения? — Ронна не возмущалась, она скорее внимательнее присматривалась к своей служанке. — Кто он?
— Я хочу в мужья Алика, сына Леоны, он работает в пекарне.
«В тихом омуте черти водятся» — вспомнила Ронна старую пословицу.
— Не вдаваясь в подробности, откуда ты его знаешь, он не свободен. В праздник летнего солнцестояния он станет мужем Герды. Я так решила.
— Нет, я хочу, чтобы он был моим мужем. У меня будут два мужа, или ни одного!
«Да, она похожа на Стеллу не только внешне. Наивный взгляд и нежное личико прикрывают стальной характер. Она смеет меня шантажировать!».
У Великой матери не было выхода: либо согласиться, либо её внук — она уже уверила себя, что Эл был её внуком — умрёт по её же решению. Публичное помилование — ещё опаснее. Стоит показать слабину, и кто знает, что произойдёт.
— Хорошо, я обещаю, что у тебя будет два мужа, но не жди от меня больше ничего, — отчеканила Ронна.
— Благодарю вас, госпожа, — Яэль смиренно опустила взгляд.
***
Толпа жителей колонии собралась на площади. Не часто всех созывали на собрание. Обычно это означало нечто важное. Каждодневными делами колонии занимался Совет, и решения принимала Великая мать. Главы ячеек были окружены своими мужьями и сыновьями.
Посередине, на деревянном помосте, стояли Великая мать и члены Совета. Великая мать подняла руку, и толпа утихла.
— Вчера приехавший к нам чужак, которого мы приняли, как дорогого гостя, отплатил злом за добро, прилюдно оскорбив одну из наших девушек.
Толпа загудела, поскольку о происшествии уже все знали и ожидали, что будет дальше.
— В соответствие с нашими законами, наказания за его поступок — смерть. Таков мой приговор, и он будет приведён в исполнение немедленно.
Когда на помост вывели Эла, то некоторые вздохнули — он старался не выдать страха, только стоявшая совсем рядом Ронна заметила капли пота на лбу. «Бедный мальчик, — подумала она. — Только бы всё прошло, как нужно».
— Стойте, остановитесь! — раздался голос в толпе. — Я, Яэль, выбираю этого преступника в мужья.
Теперь все смотрели на девушку. «Это она», — раздался возглас. Но Яэль не стушевалась, а, наоборот, направилась к помосту.
Изеркиль подал ей руку, и она забралась на площадку.
— Ты уверена, что хочешь в мужья этого чужака? Их обычаи — не наши обычаи.
— Да, я уверена.
— Тогда надеюсь, что не пожалеешь! — он повернулся к Элю. — По нашим законам, если девушка выбирает тебя в мужья, то казнь отменяется. Похоже, тебе не умереть сегодня.
Эл непонимающе смотрел на девушку, которой показалось, что он не узнаёт её.
— То есть если я женюсь на тебе, то что?
— Тебя не убьют, и ты останешься жить со мной здесь, в Юнии. Ты согласен?
— Всяко лучше, чем помирать! В Юнии, так в Юнии!
— Замечательно! — провозгласила Великая мать. — Мы отпразднуем их брак завтра же.
Яэль летела в пекарню, как на крыльях, спеша поделиться новостью с Аликом. Но он был странно холоден и не смотрел на неё.
— Что пожелает госпожа?
— Алик, что с тобой? — девушка взяла его руку, но он отдёрнул.
— Ничего, я слышал, что вы нашли себе мужа. Чужака.
— Да, и это великолепно!
— Поздравляю.
— Ты не понимаешь, я хочу, чтобы мы были вместе! Ты станешь моим вторым мужем!
— В смысле? Великая мать сказала…
— Я попросила за нас, она поменяла своё решение, договорилась с Гердой, не знаю, это её дело. Но мы будем в одной ячейке!
— А как же чужак?
— Его зовут Эл. Ну, и он тоже. Я так счастлива!
Она повисла на шее Алика и поцеловала. Этот поцелуй отличался от её поцелуев с Элем, но Яэль нравилось с обоими. Она была уверена, что её ячейку ждёт светло-серое будущее и много детей!
Автор: Lalter45
Источник: https://litclubbs.ru/articles/69324-velikaja-mat-vsegda-prava.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: