– Ты слышишь меня, Игорь? Я сказала, смени замки. Сегодня же.
Голос Марины был тихим, но в этой тишине звенел натянутый до предела металл. Игорь оторвался от экрана ноутбука, медленно стянул очки и потер переносицу. Он привык к ее вспышкам, к коротким грозам, которые проносились и забывались, но сейчас в воздухе пахло не озоном, а гарью.
– Марин, что опять случилось? Она что-то не то сказала?
Он задал этот вопрос с такой усталостью, будто тащил на себе неподъемный груз. Марина усмехнулась, но смешок получился безрадостным, похожим на скрежет.
– Случилось? Ничего нового не случилось, Игорь. Все то же самое, что и вчера, и неделю назад, и месяц. Случилась твоя мать. Опять. Она пришла в девять утра, когда я еще спала. У нее же есть ключ. Зачем стучать, правда?
Она ходила по комнате из угла в угол, ее четкие, выверенные шаги отбивали ритм подступающей ярости. Марина не была истеричкой. Она работала главным бухгалтером в крупной строительной фирме, и вся ее жизнь была подчинена логике, цифрам и порядку. Хаос она презирала, а Светлана Петровна, мать Игоря, была ходячим, улыбчивым, заботливым хаосом.
– Я проснулась от запаха кофе и ее тихого шарканья на кухне. Знаешь, каково это, просыпаться в собственном доме от того, что кто-то чужой уже хозяйничает на твоей кухне?
– Она не чужая, она моя мать, – возразил Игорь, и в его голосе прозвучали защитные нотки.
– Она чужая для меня! И это моя квартира! Точнее, наша. Но я не помню, чтобы мы приглашали ее жить с нами. Она пересолила мой суп, который я сварила вчера вечером. «Я просто хотела сделать понаваристее, Мариночка, ты же знаешь, Игорек любит посолонее». Она вытащила из стиральной машины мое белье, потому что, цитирую, «синтетику с хлопком вместе стирать – это преступление». Она спросила, почему у нас до сих пор нет детей, ведь «часики-то тикают, а Игорю нужен наследник». И все это – до десяти утра. Я еще даже не успела почистить зубы!
Она остановилась напротив него, заложив руки на груди. Ее строгое домашнее платье в темно-синюю клетку сидело идеально, волосы были собраны в гладкий узел на затылке. Ничего лишнего, ни одной выбившейся пряди. Светлана Петровна, наоборот, была воплощением мягкой неопрятности: вечно расплывшиеся в улыбке губы, пушистая кофта, от которой пахло валокордином и чем-то сладким, и глаза, которые смотрели с неизменным укоризненным обожанием.
– Так ты сменишь замки? – повторила Марина. Вопрос прозвучал как выстрел в тихой комнате.
Игорь вздохнул. Он любил Марину. Любил ее ясность, ее ум, ее спокойную силу. Она была его гаванью, его опорой. Но мать… Мать была его крестом. После смерти отца она стала такой одинокой, такой беспомощной. Он был ее единственным сыном, ее светом в окне. Как он мог сказать ей: «Мама, не приходи больше»? Это было бы равносильно предательству.
– Марин, давай я с ней поговорю. Я все объясню. Скажу, чтобы она звонила, прежде чем прийти.
– Ты уже говорил. Десять раз. Это помогает ровно на два дня. Потом она снова «просто проходила мимо» или «принесла вам пирожков». Пирожков, от которых у меня изжога! Она знает это, но продолжает их носить. Это не забота, Игорь. Это тихая, ползучая оккупация. Она проверяет, как мы живем. Она ищет недостатки. Она хочет убедиться, что я плохая хозяйка и никчемная жена.
– Ты преувеличиваешь. Она просто человек старой закалки. Она хочет как лучше.
– «Как лучше» для кого? Для себя! Чтобы чувствовать себя нужной, чтобы контролировать твою жизнь. А на мою жизнь ей плевать. Мне нет места в собственном доме. Я прихожу с работы, где на мне висят многомиллионные контракты и налоговые проверки, и хочу просто тишины. А вместо этого я нахожу твою маму, которая смотрит по нашему телевизору сериал и комментирует пыль на полке.
Игорь встал, подошел к ней и попытался обнять.
– Ну, котенок, не злись.
Марина отстранилась, как от огня.
– Не называй меня так. Не сейчас. Это не та ситуация, где можно отделаться ласковым словом. Это ультиматум. Либо ее ключ перестает подходить к нашей двери, либо я завтра же начинаю искать себе съемную квартиру. Я не шучу, Игорь. Мое терпение закончилось.
Он посмотрел на нее и впервые за долгое время увидел не просто уставшую жену, а чужого, решительного человека. В ее серых глазах больше не было тепла для него. Только холодная, отчаянная решимость.
На следующий день Игорь, как и обещал, поехал к матери. Он репетировал речь всю дорогу. Он скажет мягко, но твердо. Что они с Мариной взрослые люди, что им нужно свое пространство. Что они ее очень любят, но визиты нужно согласовывать.
Светлана Петровна жила в старой двухкомнатной квартире в часе езды от них. Квартира, казалось, была пропитана запахами прошлого. Тяжелые плюшевые шторы, стопка старых журналов на тумбочке, хрусталь в серванте.
Она встретила его на пороге, уже одетая в свою неизменную пушистую кофту.
– Игорек, сыночек! А я чувствовала, что ты приедешь. Сердце материнское не обманешь. Проходи, я как раз твои любимые сырники сделала.
На столе уже стояли тарелка с румяными сырниками, вазочка со сметаной и вареньем. От этого запаха дома и детства у Игоря внутри все сжалось. Как он может обидеть ее?
– Мам, мне поговорить надо, – начал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
– Конечно, поговорим, сынок. Кушай, а то совсем исхудал. Марина тебя, поди, одной травой кормит, модная вся.
Она произнесла это своим обычным тоном – смесь заботы и легкого осуждения. Игорь проглотил комок в горле.
– Мам, дело в тебе и Марине. Она… она устала.
Светлана Петровна тут же изменилась в лице. Губы задрожали, глаза наполнились слезами.
– Я так и знала. Я ей мешаю. Старая калоша, путаюсь под ногами. Я же помочь хочу, как лучше… Вижу же, что она не справляется. Дом запущен, ты голодный ходишь. Думала, хоть я приду, порядок наведу, сыночка накормлю.
– Мам, никто не голодный. Марина прекрасно готовит. И дома у нас порядок. Просто… пойми, мы хотим иногда побыть вдвоем. У нас своя жизнь.
– Своя жизнь… – прошептала она, вытирая слезу краешком фартука. – А я, значит, уже не часть твоей жизни? Выбросили старуху на свалку. Я отца твоего похоронила, всю себя тебе отдала, ночей не спала, когда ты болел. А теперь я не нужна. Все, отработанный материал.
Это был ее коронный прием. Игорь знал его с детства. Любая попытка установить границы натыкалась на стену пассивной агрессии и обвинений в неблагодарности. Он почувствовал себя маленьким виноватым мальчиком.
– Мам, ну что ты такое говоришь. Нужна, конечно. Просто… давай ты будешь звонить, прежде чем приехать. Хорошо?
– Звонить? – она посмотрела на него так, будто он предложил ей отречься от него. – Я должна спрашивать разрешения, чтобы увидеть родного сына? Дожили… Значит, Марина добилась своего. Настроила тебя против меня. Я всегда знала, что она не пара тебе. Холодная, расчетливая. Ей не семья нужна, а карьера.
– Марина здесь ни при чем. Это наше общее решение.
– Не ври хоть сам себе, сынок. Я же вижу, как ты с ней мучаешься. Она тебя под каблук загнала. Ни слова против сказать не можешь. Эх, Игорек…
Он просидел у нее еще час, выслушивая жалобы на здоровье, на соседей, на несправедливость жизни. Он съел сырники, выпил три чашки чая. Когда он уходил, она обняла его и прошептала:
– Ты только не ссорься с ней из-за меня. Я все поняла. Больше не приду. Буду сидеть тут одна и ждать смерти.
Игорь вышел на улицу с тяжелым сердцем. Он чувствовал себя предателем. И по отношению к матери, и по отношению к жене. Он ничего не решил. Просто отложил неизбежное.
Вернувшись домой, он застал Марину на кухне. Она молча пила чай и смотрела в темное окно.
– Ну что? – спросила она, не поворачиваясь.
– Я поговорил. Она все поняла. Обещала больше не приходить без звонка.
Марина медленно повернулась. В ее взгляде не было ни капли веры.
– Правда? Она так просто согласилась? Отдала ключ?
Игорь отвел глаза.
– Про ключ я не успел сказать. Она так расстроилась… Марин, она плакала. Говорит, мы ее выбрасываем из жизни.
Марина поставила чашку на стол. Громко.
– Понятно. Значит, ничего не изменилось. Она поплакала, ты почувствовал себя виноватым, и все осталось по-старому. Классика.
– Дай ей шанс! Она же пообещала.
– Я давала ей сто шансов, Игорь! И тебе давала. Мое время вышло.
В ту ночь они спали спиной друг к другу. Между ними лежала ледяная пропасть.
Прошло три дня. Светлана Петровна не появлялась. Игорь уже начал надеяться, что разговор возымел действие. Марина молчала, но напряжение в доме можно было резать ножом. Она словно чего-то ждала, и это ожидание было хуже любой ссоры.
На четвертый день, в субботу, Игорь проснулся от знакомого запаха. Запах свежесваренного кофе и… чего-то горелого. Он вышел на кухню.
Светлана Петровна стояла у плиты, пытаясь отчистить со сковороды почерневшие блины. Марина сидела за столом в халате, скрестив руки на груди, и смотрела на нее нечитаемым взглядом.
– Ой, Игорек, доброе утро! – засуетилась мать. – А я вам блинчиков решила испечь, побаловать. Да вот что-то сковородка у вас дурацкая, все пригорает.
– Доброе утро, мама. Ты же обещала звонить.
Светлана Петровна махнула рукой, испачканной в тесте.
– Да я звонила, звонила! Никто трубку не взял. Я так перепугалась! Думаю, вдруг с вами что-то случилось? Сердце прямо оборвалось. Ну и прибежала. А вы, оказывается, просто спали.
Игорь посмотрел на Марину. Она медленно подняла свой телефон со стола и показала ему экран. Ни одного пропущенного вызова.
– Удивительно, – произнесла Марина ледяным тоном. – Наверное, сбой на линии. Прямо на вашем номере.
Светлана Петровна покраснела.
– Ой, а может, я не тот номер набрала… Старая стала, память ни к черту. Мариночка, ты не сердись. Я же из лучших побуждений.
Игорь увидел, как в глазах Марины что-то окончательно потухло. Она встала, обошла стол и, не говоря ни слова, ушла в спальню. Через минуту оттуда послышался звук выдвигаемых ящиков.
Игорь бросился за ней.
На кровати стоял раскрытый чемодан. Марина методично складывала в него свою одежду. Блузки, платья, джинсы. Все аккуратно, без суеты.
– Марин, ты что делаешь? Прекрати! – он попытался схватить ее за руки.
Она посмотрела на него так, словно он был предметом мебели.
– Я делаю то, что обещала. Я ухожу.
– Из-за блинов? Это же глупость!
– Нет, Игорь. Не из-за блинов. А из-за того, что ты позволил этому случиться. Из-за того, что твоя мать только что нагло солгала нам в лицо, а ты стоишь здесь и уговариваешь меня «прекратить». Ты не видишь проблемы. Или не хочешь видеть. Ты выбрал. Не меня и не ее. Ты выбрал ничего не менять. А я так жить не могу. И не буду.
Из кухни донесся голос Светланы Петровны:
– Игорек, иди кушать! Все остынет!
Марина криво усмехнулась.
– Иди. Мама ждет. Она тебе и рубашку погладит, и суп сварит, и проследит, чтобы ты шапку надел. Тебе не нужна жена, Игорь. Тебе нужна вторая мама. Ты ее получил.
Она застегнула молнию на чемодане и поставила его на пол.
– Я поживу пока у подруги. Вещи заберу позже. Ключи оставлю на тумбочке.
Игорь смотрел на нее, совершенно потерянный. Мир рушился, а он не понимал, как это остановить. Он лепетал что-то про то, что все можно исправить, что он все сделает, сменит замки прямо сейчас.
– Поздно, – тихо сказала Марина. – Дело уже не в замках. Дело в тебе. Ты никогда не сможешь сказать ей «нет». Ты никогда не поставишь нашу семью на первое место, потому что для тебя семья – это ты и она. А я так, временное приложение.
Она взяла чемодан, свою сумку и пошла к выходу. Игорь не двигался. Он стоял посреди спальни и слушал, как щелкнул замок входной двери. Тихо, буднично. Без хлопка, без скандала. Просто щелчок, отрезавший целую жизнь.
Он вышел в коридор. На тумбочке лежала связка ключей. Его квартира, которую они с таким трудом покупали, в которую вкладывали всю душу, вдруг стала чужой и гулкой.
Из кухни снова послышался голос матери, на этот раз встревоженный:
– Сынок, ты где? Что-то случилось? Марина куда-то ушла?
Игорь медленно повернул голову в сторону кухни. Он посмотрел на приоткрытую дверь, за которой его ждала мать с ее заботой, ее сырниками и ее всепоглощающей любовью, от которой он только что задохнулся. И впервые в жизни он почувствовал не вину и не жалость. А только оглушающую, беспросветную пустоту.